– Тебе очень идет смокинг, – сделала она ему комплимент, пытаясь тем самым оживить свои чувства.

«Господи, что со мной? – подумала Мишель. – Разве сейчас происходит не то, о чем я мечтала? Сава позвонил и попросил меня срочно приехать в этот ресторан, где меня ждал Андрей. И вот он здесь, рядом и, судя по всему, очень рад меня видеть. Что же со мной случилось?»

Она вспомнила свой сон про то, как пришла, чтобы отремонтировать его дом с обгорелыми стенами. Мишель посмотрела по сторонам: в ресторане «Танго» был сделан немного старомодный, но отличный и очень дорогой ремонт – натертый до блеска паркет, хрустальные люстры, обтянутые бордовым бархатом стены.

– Извини, я украл твою песню, – улыбнулся Андрей и нежно ее поцеловал.

Мишель не сопротивлялась, но ей было все равно, она ничего не чувствовала.

– Нет, на этот раз ты ничего не крал – я сама тебе ее подарила. И пожалуйста, никому не говори, что это моя песня.

– Хорошо, – кивнул он. – Я знаю, что был не прав. Прости меня, – произнес он и загадал: если она начнет что-то выяснять, значит, еще не все потеряно. А если лишь вежливо кивнет «ну что ты, какие проблемы», значит, все. Приговор обжалованию не подлежит.

– Нет проблем, – улыбнулась Мишель.

Андрей понял: все кончено. Шансов у него нет. Но вместо того чтобы снова наполниться водой, его сердце вдруг как-то удивительно заныло, и он почувствовал, что у него, может быть, и нет сил на то, чтобы удержать эту красивую женщину, но есть силы для того, чтобы попробовать писать песни – может быть, не много, а всего одну, нота за нотой, слово за словом, одна эмоция цепляет другую, и вот уже все сложилось. Как давно Андрей Железнов не чувствовал такого страстного желания сочинять музыку!

– Спасибо, Мишель, – сказал он, но все-таки в сердце что-то кольнуло.

Никого не было ему так жаль терять, как ее. Разве что Лялю. Но когда это было? Давным-давно. Когда он был слишком молод и слишком многого боялся. Сначала ему внушал ужас Князь. Потом – его дом. А сейчас и следа от всего этого не осталось. Реальны были только этот ресторан, для которого он уже давно чужой, и эта женщина, которая его больше не любит.

Ты наконец-то совершенно свободен, Андрей Железнов!

А Мишель вспомнила, как, стоя на вершине дюны, сказала ему: «Я люблю тебя, Андрей. Не бросай меня». «Ты сама бросишь меня», – ответил он. Тогда она приняла это за кокетство с его стороны. Но он, как всегда, оказался прав. Мишель было жаль и себя, и Андрея, и своего признания, которое, увы, оказалось нарисованным на песке.

– Извини меня, Андрей. Я знаю, это предательство. Но оно непредумышленное, как говорит мой отец.

– Сегодня просто вечер такой. Я уже услышал про неумышленное убийство, теперь – про неумышленное предательство. Что еще будет неумышленное?

Она хотела попытаться объяснить ему, что она сама верила в то, что любила его. И чья вина в том, что все так быстро рассыпалось? Что ничего, оказывается, не было, кроме красивых декораций? Мишель и сама раньше не знала, что чувства могут умирать так быстро.

– Я – твое второе решение, – попыталась она подобрать слова утешения. – И оно проходящее. Подожди, придет третье. Только не опоздай. До этого ты никогда не успевал, опаздывал всего лишь на несколько мгновений.

– Я понял, спасибо, – улыбнулся он. – Сегодня я узнал, что есть еще одна причина, по которой женщина может вернуться – проверить, что она уже не любит. Кстати, неплохая тема для новой песни. Как думаешь?

Мишель ничего ему не ответила. Сняла руку с его плеча и пошла к выходу, потому что поняла – еще немного, и она рискует снова погрузиться в водоворот отношений с Андреем. Но если раньше Мишель хотя бы думала, что любит его, то сейчас это был бы навязанный им сценарий.

На пороге она оглянулась. Андрей улыбался.

«Какой все-таки красивый мужчина. И какой чужой!» – подумала Мишель и улыбнулась ему в ответ. На прощание.

Эпилог

Лишь только Мишель вышла на расчерченное неоновыми огнями крыльцо ресторана «Танго», тонкое шелковое платье, плотно обтягивающее тело как панцирь, мгновенно заледенело. А вот шуба, несмотря на широкие расклешенные рукава, с теплом не желала расставаться ни в какую. Она словно из последних сил пыталась согреть свою случайную хозяйку. Чтобы помочь ей в этом нелегком деле, Мишель запахнула шубу на груди как можно плотнее. На мгновение ей показалось, что она пытается согреть кусок льда – ведь именно в него превратилось ее сердце. Но страшно ей не было – ведь лед непременно растает. Вот только что останется после него? Талая, слегка мутная вода? Или ее настоящее сердце – горячее и страстное, обреченное на то, чтобы любить? Сердце, которое было слишком долго запаяно в кусок льда. Так же бывают заключены в кусок янтаря мошки, жучки и паучки, которые жили много-много лет назад, летали, порхали, плавали, ползали, а потом случайно попали в смолу и оказались навеки в нее замурованными. И что удивительно, с каждым годом цена этих пленников становилась все выше.

Янтарь с замурованными в него насекомыми. Как же он все-таки называется? Мишель решила, что если вспомнит нужное слово, то вернется в ресторан и скажет Андрею, как она замерзла.

Но сколько Мишель ни старалась, вспомнить не могла.

Ресторанная дверь хлопнула. На крыльцо вышел официант покурить. И окончательно сбил Мишель с толку. К тому же даже много чего на своем веку повидавшая шуба начала сдаваться. Мишель почувствовала, как понемногу начинает остывать подкладка из чудесного светло-бежевого атласа. Удивительно, но ставшее ледяным платье и постепенно остывающая шуба все равно излучали разный холод. Платье убивало. А мех успокаивал: «Ничего не бойся, потерпи еще немного. Сейчас, сейчас я соберусь с силами и снова согрею тебя». Мишель в отчаянии прижала ладони к лицу, потому что поняла: она не сошла с ума и не начала разговаривать с шубой. Все проще. Она разговаривает сама с собой и сама себя утешает. Как обычно. Как всегда. Точнее, как последние десять лет. Сама, сама, сама! Надоело!

Мишель еще раз с тоской посмотрела на слишком яркие неоновые огни вывески ресторана «Танго». И поняла, что никогда туда не вернется.

Она еще долго стояла, размышляя, как ей добраться домой. Вызвать такси, попросить кого-то из друзей заехать за ней, выйти на дорогу, поднять руку и затормозить первого попавшегося частника? Вариантов было много. Но ни один из них ей не нравился. Если бы Мишель не замерзла окончательно, то, может быть, призналась бы себе, что ждет, когда ее позовут. Кто он будет, ее спасатель? Она не знала его имени и даже не могла различить лица. Только смутный силуэт, который был то ближе, то дальше. Как воспоминание из почти позабытого сна, как случайный попутчик, встреченный когда-то давно и, казалось бы, навсегда стертый из памяти. Но когда вокруг темно и холодно, подсознание окончательно выходит из-под контроля и начинает жить только по одному ему известным законам, вытягивая из глубины воспоминаний лица, слова, желания, о существовании которых даже трудно помыслить, когда жизнь движется в привычном ритме.

Пошел снег, который стал слишком быстро таять на отливающем перламутром мехе. Мишель набросила на голову капюшон, чтобы хоть немного прикрыть лицо. И вдруг уловила странный запах, который так быстро слился со всем ее телом, с волосами и даже с равнодушным платьем из шелка, что, казалось, еще немного – и он окончательно ее задушит. «Черт побери! – подумала Мишель. – Неужели со мной случилось то, о чем так часто пишут девчонки, которые обожают покупать винтажные шубы? Неужели и у меня аллергия на средства, которыми их обрабатывают, чтобы сохранить? Господи! Как некстати…»

Если бы Мишель не окоченела так сильно, то поняла бы, что это вовсе не аллергия на средства, используемые при химчистке. Это – аллергия на чужую жизнь, на чужую историю. В которую она попала так неожиданно и, главное, была до последнего момента уверена, что это – ее история. Впрочем, удушающий аромат сыграл свою роль в ее жизни. Благодаря ему она поняла, что надо уходить.

«Я не вернусь», – подумала Мишель и с тоской посмотрела на дверь, ведущую в ресторан. Она прощалась. Ей было страшно. Она снова оставалась одна.

«А шубу, наверное, придется кому-нибудь подарить», – вздохнула Мишель и с нежностью погладила мягкий, ни в чем не повинный мех. Немного пожелтевший от времени, но это его не портило, а делало похожим по цвету, оттененному перламутровым сиянием, на самый дорогой в мире морской жемчуг.

«Очень жаль. Но что делать, прощай!» – снова вздохнула Мишель. Официант посмотрел на нее с подозрением, затушил сигарету и быстро скрылся. Испугался. Решил, что сейчас ему придется разбираться с этой странной девушкой, которая уже почти пятнадцать минут стоит на крыльце и разговаривает с шубой.

«Прощай», – сказала Мишель и официанту, как только за ним хлопнула дверь. Ей почему-то захотелось попрощаться со всеми – с этим промозглым вечером, с падающим на голову мокрым снегом. Даже с новогодней елкой, которая была установлена перед входом в ресторан. «Прости и прощай» – эти два слова вертелись у нее в голове. И сколько бы она их ни повторяла, все равно оставались что-то или кто-то, кому она еще не успела их сказать. На какое-то мгновение ей стало жалко Андрея впервые за все время их знакомства. Раньше она привыкла только лишь им восхищаться. А сейчас как будто с ее глаз спала пелена – пусть и очень красивая, как будто сотканная из дорогого французского кружева ручной работы. Но все это время, увы, она сама плела его изо дня в день, из месяца в месяц. И только лишь когда почти закончила эту нелегкую и кропотливую работу, поняла, что создавала его из слишком ненадежных материалов – воздуха, воображения и тоски. Но делала это так мастерски и с такой уверенностью, что почти заставила Андрея поверить в то, что все это – настоящее, подлинное и очень надежное. Поэтому сейчас ее восхищение Андреем Железновым сменилось жалостью. Нет, Мишель понимала, что всегда будет любить его музыку – может быть, даже сильнее прежнего. Ведь она, одна из немногих, кто точно знает, из каких нот она состоит. Не-любовь, отчаяние, рефлексия, одиночество…