– Я подарю тебе точно такую же. Хорошо? Но только чуть позже – в следующий раз приеду и обязательно привезу.

– Конечно, конечно, – покачала головой бабушка.

Когда он будет, этот следующий раз? Она была женщиной с большим опытом и прекрасно знала: если что-то не дарят сразу, то не стоит и ждать.

– Нет, я не забуду, – горячо начала переубеждать ее Мишель. – Я в следующий раз привезу точно такую же, только новую.

– Не волнуйся, я понимаю. Тебе ее, наверное, мужчина подарил, – игриво улыбнулась бабушка. – Который? Тот, который женат, или тот, который просто хороший парень?

Мишель ничего не ответила и быстро перевела разговор на другую тему. Не могла же она сказать, что на дне этой сумки лежат те самые обрывки, на которых записаны последние десять лет ее жизни.

Она попрощалась с бабушкой и отправилась в отель. К себе ночевать Елизавета Кирилловна ее не пригласила – для этого они пока еще слишком плохо знали друг друга.

По дороге Мишель заехала в круглосуточный магазин и в отделе хозяйственных товаров купила тюбик клея, который, если верить аннотации, способен был спасти и заново воссоединить все что угодно – бумагу, кожу, бетон и даже железо.

Обрывков было так много и они были такие мелкие, что в первую минуту Мишель растерялась: никогда в жизни не собрать ей эти клочки заново в единое целое. Она снова загадала: если сумеет и не сдастся, тогда случится чудо, тогда бабушка права. Александр Генрихович – ее родной отец. А все то, что произошло за десять лет и последние несколько месяцев, – ерунда, досадное недоразумение.

Мишель казалось, что она собирает заколдованный пазл, в котором ни одна деталь ни в какую не хочет стыковаться с другой. Она выбирала один обрывок письма за другим, прикладывала так и эдак – картинка не складывалась. Мишель почти отчаялась, но потом вспомнила те самые слова, которые так часто слышала в детстве: «Иногда самая сложная проблема имеет самое простое решение». И она начала сначала. Выбрала обрывки, на которых были написаны цифры, указывающие год. Потом Мишель вспомнила, что именно происходило с ней в это время и о чем она могла писать отцу. Так, шаг за шагом, она восстанавливала свою прежнюю жизнь. Это было сложно, порой казалось, что нужный кусок письма найти невозможно. Может быть, он улетел, когда она рвала письма на горячем балтийском песке? Но она не сдавалась, снова и снова перебирала обрывки, подыскивая нужный.

К утру на полу ее номера, как мозаика, лежали десять составленных из кусков писем. Мишель вырвала из блокнота листы бумаги и старательно наклеила на них обрывки. Она вспомнила, как на занятиях по изобразительному искусству в школе они делали что-то подобное. Действительно, восстановленные послания выглядели так, словно были сделаны детской рукой.

Мишель была счастлива! Она выполнила трудное задание. Значит, у нее, несмотря ни на что, появился шанс. Радость так переполняла ее, что захотелось позвонить Глебу и похвастаться. Но Мишель взглянула на часы и поняла, что сейчас он, скорее всего, спит. Но дело было даже не в этом. Она и сама пока не знала, что она могла сказать ему в этот ранний час.

Первым рейсом Мишель улетела в Москву.

Она ждала чуда. И ей казалось, что она его наконец-то заслужила.

– Папа, это тебе.

Мишель протянула ему тщательно склеенные письма и улыбнулась. Слишком радостно, слишком на показ. Так она хотела скрыть постигшее ее разочарование. В ее воспоминаниях отец по-прежнему был сильным, красивым и уверенным в себе. Но сейчас напротив Мишель сидел совсем другой человек – пожилой, немного растерянный и очень уставший. То ли именно сегодня, то ли вообще от жизни. Мишель стало его жаль.

– Папа, – прошептала она, боясь, что не выдержит и разрыдается. – Я хотела тебя попросить…

– О чем? – спросил Александр Генрихович. – О деньгах?

Мишель поняла, что плакать она не будет. Ей захотелось спросить у него – самого умного человека на свете, – почему, как только она хочет сказать мужчине, что любит его, он тут же предлагает ей деньги? Что это за такой странный феномен?

– Если честно, то сначала я хотела у тебя попросить денег на дом. Но сейчас я поняла, что не нужно, я сама все решу. Я пришла не за этим.

– А зачем? – спросил отец, подозвал официанта и попросил еще кофе. Так, как будто они последний раз виделись с Мишель не десять лет назад, а позавчера. – Извини, у меня не так много времени. Ты хорошо выглядишь.

Она действительно в этот день хорошо выглядела – постаралась. Черный брючный костюм, белая блузка. Просто и эффектно. И конечно, сумка из алой, мягкой, как бархат, кожи. Когда она доставала из нее склеенные из кусков письма, то ждала хоть какой-то реакции – удивления, иронии. Но только не этого равнодушного взгляда уставшего от жизни человека. А может быть, дело было совсем не в этом, а в том, что много лет назад что-то треснуло между ними, и они, оттолкнувшись друг от друга, как льдины в океане, поплыли каждый в свою сторону. И расстояние между ними становилось все больше и больше, пока не превратилось в бесконечность, преодолеть которую почти невозможно. Но сейчас Мишель понимала, что не может упустить свой шанс. Когда еще им удастся встретиться? Она и так звонила отцу в офис неделю, пока секретарша наконец-то снизошла и записала их встречу в план босса. «У Александра Генриховича очень много дел. Вы понимаете это?» Когда она произнесла это в который раз, Мишель не выдержала и устроила скандал. Как ни странно, подействовало. Через сутки они с отцом сидели в кафе. Но говорить им было особенно не о чем.

– Папа, я хотела спросить тебя про Князя и про его дом, – начала Мишель и накрыла ладонью склеенные письма. – Ты защищал его?

– О! Это так давно было! – оживился Александр Генрихович. – Приходил когда-то давно ко мне этот бандит. Просил его защищать. Но там была какая-то грязная история – его подозревали в убийстве девушки, кажется, проститутки. Мои люди покопались и сказали, что там не все чисто. Скорее всего, он убил ее из ревности. Но к счастью, потом этот Князь больше не появился. Наверное, нашел кого-то подешевле. Или посговорчивее.

– А ты бы стал его защищать, если бы наверняка знал, что он убил?

– Мишель, не будь ребенком, я адвокат. И знаю, что обычно ничего не известно наверняка. Значит, у каждого человека есть шанс быть оправданным. А почему тебя интересует этот Князь? Он, кажется, погиб при каких-то странных обстоятельствах. Ты пришла поговорить о нем?

– Нет, – покачала Мишель головой и снова протянула ему письма. – Я хочу, чтобы ты их прочитал.

– О чем здесь? – Александр Генрихович надел очки без оправы и, прищурившись, внимательно посмотрел на листки.

– О том, как я жила без тебя десять лет.

– Это упрек?

– Может быть.

– Напрасно, – Александр Генрихович снял очки и потер глаза, как будто в них попала песчинка. Они тут же покраснели и начали слезиться. – Чертова аллергия, откуда она взялась на мою голову?

«Он тоже боится того же, чего и я, – расплакаться», – догадалась Мишель. Ей стало жаль Александра Генриховича.

– Мишель, – начал он чуть звенящим голосом. – Я знаю, что ты винишь меня во всем. Я даже знаю, что в этих письмах. Ты была самой лучшей дочерью на свете, потом влюбилась, а папа-негодяй выгнал тебя.

– Я никогда не думала, что ты – негодяй, – прошептала Мишель.

– Неважно, что ты думала. Но на самом деле все было совсем не так. Ты не была хорошей дочерью последние годы. Вспомни все, только досконально. Как ты жила?

– Это что? Допрос? – опешила Мишель.

– Если хочешь, да, допрос. Сомнительные компании, приходы на рассвете, запах то алкоголя, то еще чего-то похуже.

– Папа, это было всего один раз, – чуть не расплакалась Мишель. Она не хотела вспоминать себя ту, прежнюю. Она и сама уже давно забыла, какой-то когда была. В ее памяти все это было стерто раз и навсегда.

– Неважно! Я адвокат и знаю, как легко ломаются люди! – воскликнул Александр Генрихович. – То, что было хотя бы раз, непременно повторится, если человек полностью не поменяет программу своей жизни. А ты ничего не хотела менять. Ты плавно превращалась в дочку успешного папы, которой ничего в этой жизни не интересно. В бездельницу, которая умирает от скуки. А потом появился этот пройдоха, этот авантюрист. Как я должен был поступить?

– Но зачем было выгонять меня на десять лет? – с отчаянием прошептала Мишель. – Такие сроки дают не сбившейся с пути дочери, а тому, кто совершил тяжкое преступление.

– Так вышло. Я и сам не знал, что все так сложится. Мне всегда казалось, что я лучше других знаю силу слов. Но даже и не предполагал, что она может быть столь разрушительной. Прости меня, если сможешь…

Александр Генрихович закрыл лицо руками. Плечи его вздрагивали. Мишель поняла, что хоть это и жестоко, но она должна задать этот вопрос именно сейчас:

– Папа, я встречалась с бабушкой. И она сказала, что…

– Мишель, – отец оторвал руки от лица, – ты хочешь знать правду? Кто твой отец – я или он? Зачем? Что это изменит? Аркадий мертв. Да, вы во многом похожи. Но это ничего не значит. Ведь я, несмотря ни на что, люблю тебя. Или ты хочешь рассказать мне про голос крови?

– Нет, – покачала головой Мишель. – Я хотела сказать тебе не про кровь. А лишь про то, как скучала без тебя все эти годы.

– Знаешь, получилось забавно… Я ведь тоже написал тебе письмо, правда, всего одно. И очень короткое. Но если ты все-таки хочешь знать правду…

– Я не буду его читать, папа.

– Почему?

– Потому что сейчас это уже не важно.

Мишель показалось, или отец действительно вздохнул с облегчением?

Александр Генрихович уселся в автомобиль. Достал из портфеля аккуратно сложенный лист бумаги, развернул и прочитал: «Мишель, мне очень трудно сказать тебе это. Поэтому я решил написать. Я не знаю, что это – мой оправдательный или обвинительный приговор. Как будет, так будет. Но каждый человек имеет право знать о себе то, что он на самом деле хочет знать. Тебя мучает вопрос, кто твой отец? Буду предельно точен и краток. Так сложились обстоятельства, что у меня никогда не могло быть своих детей. Но сейчас я, признаться, не жалею об этом. Потому что и тебя, и твоего маленького брата я люблю и считаю самыми дорогими для меня людьми на свете. Папа».

А затем Александр Генрихович, улыбаясь, тщательно порвал лист бумаги на такие мелкие клочки, чтобы склеить их было невозможно ни при каких обстоятельствах.