– Спокойной ночи, Андрюша. Она вернется. Ты только не торопись.

– Да, да, конечно. Пока. Спасибо. – Он быстро попрощался и пошел в сторону станции метро.

Андрей чувствовал, что еще немного, и его глаза наполнятся слезами. Поэтому нужно было поторопиться, чтобы не расплескать их, донести до дома, а там превратить в самое ценное – в музыку.

Андрей сел в угол полупустого вагона, закрыл глаза и сделал вид, как будто спит. Он прекрасно знал, в такое позднее время это опасно – бандиты могут подумать, что пассажир пьян, и попытаются очистить его карманы. А при сопротивлении даже убить. Но Железнов не думал об этом, потому что очень внимательно прислушивался и пытался запомнить мелодию, которая звучала в его голове. Неожиданно на перегоне поезд очень сильно тряхнуло, и ноты тут же исчезли без следа, как будто испугались, вылетели на шпалы, где были безжалостно раздавлены колесами. Андрею стало жарко. Он вспомнил прощальный взгляд собаки, в котором так явно читалось: «Как хорошо, что мне не надо ни с кем делить любовь моей хозяйки». «Ляля, неужели я с кем-то делю тебя?» – почти застонал от внезапного удара в солнечное сплетение Железнов. И эта догадка была во много раз страшнее, чем бандиты, которые буквально оккупировали ночное метро Москвы образца 1995 года.

Андрей открыл глаза. Над ним нависали двое. Железнов молча достал из кармана смятые купюры. Парни тут же испарились. Андрей снова закрыл глаза. Ему было плевать на деньги. А вот погибшую музыку было жалко до слез.

Элла оказалась права. Ровно через неделю Ляля вернулась. Вернулась так, как будто и не исчезала.

Она появилась в квартире Андрея Железнова ближе к рассвету – все в той же светло-бежевой норковой шубе, нагруженная пакетами с шампанским, фруктами и конфетами. Как женщина-праздник. Как чудесное видение. Правда, выглядела она немного бледной – словно после длинного и утомительного перелета.

Но Андрей ни о чем не стал ее расспрашивать. Зачем? Ведь главное, что она вернулась. А он за время ее отсутствия написал больше десятка песен – немного грустных, но очень светлых и пронзительных. И в них, как в зеркале, отразились пережитые тоска и боль. Песни были такими откровенными, что Андрей никогда не решился бы спеть их кому-то постороннему. Только Ляле.

Именно поэтому в первую ночь после ее возвращения им было не до секса – Андрей пел. Одну песню, потом вторую, третью. Его ничуть не смущало, что исполнение так примитивно – он сидел на табуретке и тихо пел своим приятным, но несильным голосом, отбивая такт ладонями по деревянному подоконнику. Когда в горле пересыхало от волнения, Андрей понемногу отхлебывал шампанское прямо из бутылки.

– Я таких песен никогда не слышала, – призналась Ляля, когда он наконец-то закончил свой маленький импровизированный концерт. – Может быть, тебе надо их кому-то показать?

– Да кому? Я и не знаю никого из нужных людей, – растерянно пожал плечами Андрей. – А в ресторане мне их петь совсем не хочется.

– Нет, нет, в ресторане не надо, – испугалась Ляля. – Это потом, когда они уже станут хитами, их будут петь все, кому не лень. Например, на набережной в Сочи. Там всегда звучат самые популярные песни. Правда, иногда их исполняют так чудовищно! Но тут ничего не поделать. Все по-настоящему талантливое рано или поздно копируют, воруют по кусочку и растаскивают.

– Смешная ты, Лялька, – грустно улыбнулся Андрей. – Почему ты решила, что они когда-нибудь будут иметь успех?

– Потому что от них мурашки бегут по коже.

– Хочешь еще шампанского? Смотри, совсем мало осталось. Как это я умудрился почти всю бутылку выхлестать?

– Ты пел. Вот и все, – произнесла Ляля, села к нему на колени и прижалась щекой к его на удивление тщательно выбритой щеке. – От тебя так хорошо пахнет…

– Ага, смесью водки и шампанского. Сегодня был день рождения у барабанщика, мы после смены немного выпили.

– Нет, нет, – покачала головой Ляля. – Пахнет каким-то парфюмом особенным. Или конфетами шоколадными. Даже не пойму чем, но очень приятно. Даже голова кружится.

– Лялька… – он взял ее маленькие руки в свои, красивые и сильные, чуть дрожащие от напряжения. – Скажи мне, где ты была?

Она не хотела отвечать, поэтому начала медленно и очень нежно его целовать, тихо-тихо приговаривая: «Андрюшечка, я так скучала, очень-очень».

И эта ее нарочитая, как ему показалось, нежность вывела Андрея из себя. Он брезгливо, как ненужную вещь, скинул Лялю с колен и попытался повысить на нее голос. Но после двух концертов: одного – в прокуренном зале ресторана, а второго – домашнего, исполненного без помощи каких бы то ни было инструментов, усилителей и подпевки – голос отказался ему подчиняться. Поэтому вместо сильного мужского крика из горла вырывался лишь хрип, который звучал то ниже, то выше. Так обычно разговаривают подростки. Или взрослые мужчины двадцати пяти лет, которые по той или иной причине утратили над собой контроль.

– Лялька, ты могла хотя бы соврать! Сказать, что у тебя мама заболела. Или тетя умерла. Или вообще, передохли, к чертовой матери, все, кого ты знала. И поэтому ты исчезла.

– У меня никто, слава богу, не умер, – тихо произнесла она и потерла локоть, который ударила, когда так грубо и внезапно была сброшена с его колен. – Так сложились обстоятельства, потребовалось срочно уехать, а предупредить тебя я не могла. Знаешь, я сейчас подумала, наверное, не надо было мне возвращаться. Я знала, что не надо. Но не смогла. Так хотела тебя видеть…

Ляля, лихо закинув голову, допила из бутылки остатки шампанского и уверенно направилась в коридор. Андрей растерянно смотрел ей вслед. Неожиданно его взгляд остановился на ее шее – длинной, тоненькой, совсем девичьей. Андрею захотелось броситься вслед за Лялей и изо всех сил сжать ее хрупкую шею, чтобы она треснула в его натренированных пальцах пианиста, как веточка экзотического дерева. Эта картина так реально нарисовалась в его голове, что он даже непроизвольно сжал кулаки. А потом испугался по-настоящему за себя, за Лялю, за них двоих. Ведь, оказывается, он способен на страшные поступки. На то, чтобы убить в порыве ярости. И неважно, что сейчас он убивал Лялю лишь в своем воображении. Как всякий по-настоящему одаренный человек, Андрей Железнов знал, что от замысла до реализации – всего один шаг. Очень опасный, надо сказать, шаг. И так легко сломать в порыве внезапного, рожденного ревностью гнева тонкую экзотическую веточку, тем самым лишив ее даже призрачного шанса на то, чтобы прижиться.

– Лялечка, подожди! – Андрей бросился вслед за ней. – Не обижайся. Я больше никогда в жизни не буду тебя ни о чем спрашивать. Куда ты ушла, почему, что делала, с кем. Пропади все пропадом. Ты только меня не бросай, ладно? Обещаешь? Как же я буду без тебя? Я и так за эти дни без тебя чуть не сдох. Хорошо хоть Элка меня подбодрила, сказала, что ты точно вернешься. И собака эта ее страшная, голодная все время…

Он говорил еще много разных слов. Он готов был на колени перед ней встать и умолять ее только об одном – чтобы она не бросала его. А он, как ее верная собака, готов ждать ее столько, сколько понадобится. День, второй, третий. Год. Два. Десять. Потому что если он вдруг потеряет ее раз и навсегда, то обязательно умрет. Вернее, не так. Зачем ему жить без нее? Ради чего? Никогда потом Андрей Железнов не будет так унижаться ни перед одной женщиной на свете. Это они будут стоять на коленях и умолять его не уходить, не бросать. Они будут согласны на любую роль – случайной подруги, любовницы по вызову, безропотной прислуги. И все ради одного – чтобы оставаться в жизни Андрея Железнова. На любых условиях.

Но сейчас условия вымаливал он. Причем заранее согласен был на самые унизительные.

– Лялечка, ты меня не совсем поняла… – начал он снова оправдываться. – Я же просто беспокоился, вдруг с тобой что-то случилось.

– Андрюша, если со мной что-то случится, ты узнаешь об этом первый. Поверь мне. И уж тогда только ты будешь решать, что тебе делать, – ждать своего часа или не рисковать, а бежать со всех ног. Как можно быстрее и как можно дальше.

– Ты мне угрожаешь? – нерешительно спросил он и почувствовал, что ему по-настоящему страшно. А иначе почему его руки вдруг превратились в ледышки?

Но это было, как ни странно, удивительно приятное, возбуждающее состояние. Андрей даже подумал, что можно написать такую песню, в которой лирические ноты будут переплетаться с трагическими. И непременно нужен мощный припев, в котором будет едва слышен звон колоколов.

Ляля ничего не ответила. Молча сняла шубу с крючка, затем так же молча ее надела. Потом медленно подошла к Андрею и вдруг, как подкошенная, упала ему на руки. Он едва успел ее подхватить.

– Андрюша, я люблю тебя. Иначе разве я пришла бы? – прошептала Ляля, прижавшись к нему так сильно, как будто ее притянуло и приклеило к нему намертво огромным магнитом. – Я приду завтра ночью, примерно часа в два. Ты обязательно жди. И давай сразу условимся. Мы никогда не будем говорить на эту тему. Хорошо? Я обещаю тебе, я не исчезну больше никогда. Но разве что… Ладно, надоело болтать. Довольно уже и песен, и разговоров. Хочется любви. Понимаешь?

– Конечно, – кивнул он покорно.

Хотя накал его чувств был так силен, что физической любви совсем не хотелось. По крайней мере, в ближайшее время. Он готов был вот так бесконечно стоять в крошечном коридоре всего при одном условии: только бы не отрываться от Ляли. Только такие сейчас он испытывал желания. И ни на какие другие сил у него не осталось.

– Прости меня, я завтра буду в лучшей форме. Сегодня просто была очень тяжелая ночь. Корпоратив какой-то бесконечный. Все пьяные, чуть ли не на столах танцуют. Я иногда людей видеть не могу. Спой то, спой это. Господи, когда все кончится?

На этих словах он попытался прижать Лялю к себе еще крепче, хотя они и так почти задыхались.

Десять дней Андрей Железнов жил в состоянии абсолютного счастья. Десять ночей, которые они провели с Лялей, были и похожи, и не похожи одна на другую, именно это делало их идеальными. Они больше не пели и не танцевали. Они любили друг друга, в перерывах смеялись и пили шампанское, а потом снова занимались сексом. Андрей неожиданно обнаружил, что опыт Ляли значительно превосходит его. Еще больше удивило, что она не торопилась сразу выдавать все свои тайны. Ляля, словно опытный проводник, вела его по лабиринту наслаждения, потихоньку приоткрывая одну дверь за другой. И с каждым днем Андрей все больше и больше погружался в этот удивительный, ранее слишком поверхностно известный ему мир чувственных удовольствий. А может быть, до встречи с Лялей он просто так сильно никого не любил. Он так ничего толком и не узнал про Лялю, но неожиданно сделал удивительное открытие. Оказывается, любовь без прошлого и без будущего – это одно из самых пьянящих ощущений на свете. И именно это зыбкое состояние помогало ему находить самые правильные ноты и самые точные интонации для его десяти песен, которые сутки напролет звучали у него в голове и требовали ежесекундной подпитки – чувствами, эмоциями и страстями. Поэтому в свободные минуты Андрей тщательно работал над своими песнями, придумывал аранжировки и даже фантазировал, кто из известных эстрадных артистов мог бы их исполнить.