Новая серия мини-романов

Амадеус

амадеус роман

Портрет неизвестной

ЖЕНЩИНА И ВРЕМЯ

Издательство «Амадеус» открывает уникальную серию «Портрет неизвестной». Это мини-романы о судьбах российских женщин всех времен.

Наша серия предлагает женщинам заново узнать себя, а мужчинам — в очередной раз попытаться разгадать тайну прекрасной незнакомки.


Женщина смотрится в зеркало. Что может быть естественней! Но чьими глазами женщина себя видит? Долгие века она смотрела на себя глазами мужчины. Но однажды женщина спросила волшебное стекло: «Я ль на свете всех милее?» Может быть, это был первый взгляд на себя собственными глазами. Зеркало времени и река истории сильно изменили отражение женского лица.

Какие они, женщины России? Знают ли они себя? Нравятся ли себе, глядя в зеркало сегодняшнего дня, такое пристрастное и обманчивое? Не забыли в битве за личное воплощение о чем-то важном и сокровенном? Умеют ли так же, как прежде, беззаветно любить и жертвовать или сожгли все мосты в прошлое? Одержали победу над участью вечно ждущих, и если да, то какова цена этой победы? Не погас ли очаг, который женщинам было поручено хранить, или, наоборот, горит так же ровно и надежно, несмотря на пронзительный ветер перемен?

Ольга Цыпаева

Янтарная бусина

Красивее всех была Катенька Ванечкина на деревенских танцах: в коричневом платье с белой манишкой, высокая, черноволосая, с царственной осанкой. Стояла она в стороне с переводящими дух от пляски девчатами, исподлобья посматривая на Саньку Цыпаева. Санька выплясывал с Грушей Курочкиной.

Ничего, что я мала —

С неба звездочку сняла.

Один вечер посидела,

Паренька с ума свела, —

попискивала Груша, выпрыгивая в такт частушке. А Санька вприсядку скакал вокруг нее, залихватски подсвистывая и прихлопывая.

Около Катеньки увивался Гришка Спиридонов. Вот уже вторую неделю он не отходил от нее ни на шаг.

— Катенька, я тебе гостинцев привез из городу, пробуй леденцы-то, — протягивал ей Гриша красивую жестяную коробку.

— Одна не буду — всех угощай. — Катя даже не глянула на Григория.

Она не сводила с Саньки глаз. Ее зазноба, Санька, с которым они уже полгода гуляли, увивался вокруг Груши, недалекой, ветреной девки. Хотелось заплакать, убежать домой, но гордость не позволяла. Надрывался гармонист, ловко перебирая пальцами инструмент.

Ой, соперница,

Что ж ты хмуришься,

К своему дружку теперь

Не подступишься, —

проплясала со смехом Груша перед Катенькой.

Подняла Катюша бровь, повела плечом, топнула ножкой и пошла в круг. Расступились перед ней девки.

Милый, счастье потеряешь —

Меня замуж не возьмешь.

Я один денек поплачу —

Ты навеки пропадешь, —

пропела Катя и отошла в сторону — угощать товарок Гришкиными леденцами. Не будет она с Грушкой связываться, даже в шутку. Не стоит этого ее соперница. И на Саньку больше не глянет — нет его!

А Груша, заметив, что нет ей никакого отпора, продолжала голосить перед Катенькой:

Скоро я хозяйкой стану

У милого во дому.

Будут ужинать садиться

По веленью моему.

Не выдержала Катенькина подружка Нюрка эту Грушку-вертихвостку — вышла вперед:

Ой ты, девонька,

Зря стараешься,

У разбитого корыта

Ты останешься.

И тут уж девки вытолкали из круга бессовестную Грушу. Санька подхватил ее под руку и увел от народу.

Долго еще продолжалось веселье, пока все наболевшее не перепели — сначала молодежь, потом стали выходить замужние бабы, про мужнины пьянки пели, мужики им в ответ — про бабий ум да про тещу. Играли дотемна в «ручеек». Не заметили, как стемнело, как сырой туман разлился по лугам и лесу молоком.

Компания девчонок возвращалась в свою деревню с плясок. Впереди шли парочки под руку. Сзади стеной шли деревенские парни, как будто не имели никакого отношения к девчатам. Хотя все знали, что с такой охраной можно не бояться идти через лес и никто чужой не рисковал подойти к анютинской молодежи.

Воздух был прохладный, свежий и густой, как липовый мед. И при каждом вдохе вливалась в ребят его свежесть и сила, и усталость отступала, ровно и не было тяжелого дня в поле и танцев возле колхозного клуба. Девчата шептались, обсуждая вечерние события.

Катерина шла чуть поодаль и все думала о прошедшем вечере, который развеял все ее сомнения относительно Саньки Цыпаева: бабник он и есть бабник. И ничего с этим не поделаешь.

— Катенька, ты чего загрустила, аль не нравится тебе твой новый ухажер? — окликнула Нюра свою подругу.

Девчата одернули Нюрку и продолжили делиться впечатлениями:

— …А Василий-то, Василий как на тебя смотрел сегодня! Эх, Нюрка, не упускай своего счастья, а то Татьяна давно на него заглядывается. Вот не пойдешь еще разок с ним плясать, и пригласит он Татьяну. Сколько можно за тобой бегать!

— Ой, девоньки, пусть побегает. Может, и пойду в следующий раз, а может, и не пойду! — Нюрка выразительно притопнула ножкой.

Слова эти были сказаны нарочно громко, чтобы услышали их парни. И услышали. Насупился, надулся Василий. Да еще бы! Не смотрит на него Нюрка, а он жених завидный — и хозяйство свое, и корова есть, в колхозе он не последний человек и дом собрался строить для будущей семьи. Вот только тут загвоздка вышла. Любил он с детства соседку свою Нюрку, а она, шельма, и видеть его не хотела! Посмеется, хвостом повертит и убежит.

— Не переживай, Василий! — хлопнул его по плечу Григорий. — Ты присмотрись к Танюхе-то, к соседке моей тетки, присмотрись. Молода еще, дите маленькое, палкой тебя звать будет. И хороша она к тому же — недаром сам Степан взял ее в жены.

Татьяна была молодая вдова. Мужа ее убило в позапрошлом году на сплаве леса. И вот уж два года, как жила она одна. Красотой ее Бог не обидел. Ладная, с темными волосами, карими глазами. «Кровь с молоком», — говорили про нее в деревне. Кому хочешь отпор даст — востра на язык Татьяна. Остаться в двадцать лет с малым дитем на руках и не унывать — не каждому дано. А Татьяна все вынесла и не сломалась. Пережила потерю родителей. Сослали их в Сибирь за отказ отдать дом Советской власти, да так и сгинули они там. Смогла пережить и смерть нелюбимого мужа Степана — озорного, вечно подвыпившего повесы. Работала не покладая рук в колхозе дояркой и содержала свое хозяйство.

— Ага, мужики, подумаю — и женюсь на Татьяне, чем не пара! И ведь вправду красавица. А то все ноги истоптал, по одной тропе ходючи! — так же громко в ответ съязвил Василий.

И толпа парней загоготала пуще прежнего.

Нюрка звонко и мелодично затянула страданья. И тут же ее поддержали остальные девчата:

Лягу спать — глаза закрою,

Ох, не дает любовь покою…

Неслось по лугам стройное девичье пение:

От страданья от лихого

Нет лекарства никакого…

И каждая девушка думала о своем, тайном и сокровенном, в котором ни за что бы не призналась никому, даже и самой себе. В кого они были влюблены, кто им снился, знал один лишь Бог да подушка, мокрая от слез. Негоже было выказывать свои чувства. Незамужней девке не дано право выбора. Кому приглянулась, кто засватал первым, тот и будет твоим мужем всю жизнь. И никакие страдания и слезы не помогут приблизиться к любимому человеку. Так положено. Так надо. Так было всегда.

Любовь могла не проходить годами и сниться ночами. И муж нелюбимый был в тягость, и хозяйство душу не радовало. Только детки и успокаивали рвущееся сердце женщины. Никуда от этого не денешься. Такова женская доля. Так жили и бабушки, и матери. И не дай бог кому нарушить этот уклад! Позор и стыд на всю жизнь несчастной. И хотя в душе ей каждая завидовала, а осуждалось это хуже воровства.

Вот уж показалось родное Анютино. Катенькин дом стоял в дальнем конце села. Девчата расходились по домам — на заре коров доить, скотину на пастбище отправлять, а потом в поле. В сенокос работали с утра до позднего вечера.

Вот уж остались только Катенька и Нюра. Да два парня шли сзади, провожая их до дому. Тихо стало на селе. Да и развеселая компания замолчала. Попробовала было Нюра разговорить грустную, как никогда, задумчивую подругу, но нарвалась на полный тоски взгляд и уж больше не смела ее тревожить. Так молча и дошли до дому.

Жили девушки по соседству и дружили неразлучно вот уж пять лет. Много знала о Кате Нюра, но вот причину ее сегодняшней грусти понять никак не могла. Нынче на танцах Катенька (именно так ее звали все от мала до велика) опять стояла с Григорием, а ведь он завидный парень в окрестных селах — приезжал из города якобы к тетке в гости. Но все знали, что он приезжает поглядеть на Катю, да он и сам этого особо не скрывал. Все говорил: «Вот подрастет Катенька Ванечкина, и женюсь на ней». Катенька на это лишь опускала глаза: «Не подросла еще».

А в этом году ей исполнилось пятнадцать лет. Вскружил ей голову местный повеса Санька Цыпаев — да и ушел к Груше Курочкиной. Велика беда! А ведь Григорий-то городской, образованный. Шептал на танцах чего-то ей, а сейчас шел позади них. Ну чем не жених! Вот бы Нюрке такого, она б не отказалась! В город бы уехала, а то так всю жизнь и просидишь в навозе. Дура Катя!

— До завтра! — крикнула Нюра парням и скрылась за калиткой.

Развернулся и ушел домой твердой походкой Василий, тщетно ждавший ее взгляда на прощание.

Нюрка заспешила было в дом, но голос Григория остановил ее. Нюра была хорошей, верной подругой, но женское любопытство не в ладах с дружбой. Присела она за заборчик и стала наблюдать, надеясь расслышать весь разговор.