Эти слова оказались пророческими. Несколько месяцев спустя записка без подписи, оставленная в исповедальне иезуитов на улице Сент-Антуан, оповестила о заговоре, целью которого было отравление короля. В то же самое время священники, принимавшие исповеди в соборе Нотр-Дам-де-Пари, приходили в ужас от того, что все чаще мужчины и женщины, — чьих имен они, само собой разумеется, не знали, — каялись в том, что избавились от неугодной им особы при помощи ядовитых солей или трав, которые один раздобыл у колдуньи, другой — у гадалки, третий — у повивальной бабки, у провидицы, у попа-расстриги, у целителя или шарлатана, которых в Париже было пруд пруди. Огромное количество парижан умирало скоропостижной смертью, и поэтому совсем не трудно было заподозрить, что Юбер де Фонтенак тоже стал жертвой отравления, что позволило супруге завладеть его состоянием. Клер де Брекур заподозрила именно это.

Своими подозрениями она поделилась с другом своего покойного мужа, Николя де ла Рейни, занимавшим должность главы королевской полиции. По ее мнению, она могла поделиться своими подозрениями только с ним, поскольку он имел возможность превратить подозрения в уверенность. Но он не стал торопиться с выводами и посоветовал госпоже де Брекур набраться терпения.

— Имя вашей невестки ни разу не было упомянуто теми, кого мы допрашивали, и у меня нет никаких оснований для того, чтобы ее подозревать. Между тем я полагаю, что в ближайшее время мы будем вынуждены задержать множество опасных лиц, и если вдруг случится, что кто-то назовет вашу родственницу, я займусь ею лично и немедленно извещу вас об этом. А сейчас постарайтесь отвлечься от своих мыслей. К тому же вы даже не представляете себе, сколько у меня работы. Доносы и разоблачения сыплются дождем. Мы ждем, что король вот-вот примет какое-то решение...После этого разговора прошел не один месяц, больше они с главой полиции не виделись, и в этот первый мартовский день, сумрачный и хмурый, подозрения Клер оставались по-прежнему всего лишь подозрениями. Но сейчас она забыла даже о них. Заботила ее в первую очередь Шарлотта — бедная девочка, ее любимая крестница, сумела добраться до нее темной ночью, искала у нее убежища и защиты, возлагая на нее все свои надежды. А она? Что она могла для нее сделать? Чем помочь? Несмотря на свой отважный характер, завидное мужество и совсем не детскую решительность, девочка была еще слишком ранима, хрупка, уязвима...

Долгое молчание Клер в конце концов обеспокоило Шарлотту, и она решилась поинтересоваться:

— Дорогая тетя, могу ли я надеяться, что вы не отправите меня обратно?

Мадам де Брекур ласково погладила бархатистую щечку племянницы. Как же она похорошела с тех пор, как они не виделись! А не виделись они целых два года. Угловатой подростковой неуклюжести теперь не было и в помине, движения смягчились, фигурка выровнялась. И хотя Шарлотта была очень тоненькой, даже скорее — худенькой, это не отразилось на ее прелестных щечках с ямочками. А какие чудесные глаза! Удлиненные, миндалевидные, чуть приподнятые к вискам, ярко-зеленого цвета, каким иногда бывает море, и сияют, как две звезды. Их свет становился еще ярче от ореола серебристо-пепельных волос. Судя по всему, Шарлотта пока мало заботилась о своей внешности, и все-таки волосы у нее были мягкими и блестящими, как шелк.

Конечно, ее расцвет еще впереди, но и сейчас она была обворожительна. Клер де Брекур вздохнула про себя, любуясь племянницей: нет ничего удивительного, что мать Шарлотты не хочет, чтобы дочь жила вместе с ней. Этой начинающей увядать пустышке такое соседство не принесет выгоды. Решение родилось само собой: монастырь! Хотя устав требует, чтобы будущая Христова невеста принесла с собой приданое... Без сомнения, скаредная Мария-Жанна долго высчитывала, сколько должна дать дочери, и все-таки ей легче было выделить положенную сумму монастырю, чем обеспечить дочери приданое для замужества... К тому же монастырская мать-казначейша прождет не один год, прежде чем получит сполна все, что им причитается... Однако надо ответить встревоженной девочке.

— Нет. Я не отправлю вас обратно, Шарлотта.

— Хотела бы я посмотреть, как она возвратится обратно! — раздался низкий женский голос, и в комнату вошла крупная полная женщина с подносом в руках. На подносе стояла чашка с горячим молоком и высилась целая гора тартинок. — Бедное дитя явилось к нам среди ночи едва живое от усталости! Да она, может, и не добралась бы до нас, если бы ей не помог какой-то незнакомец, совершенно посторонний мужчина!

Женщина, изъяснявшаяся с такой прямотой и непринужденностью, прекрасно знала, что тут никто ее не осудит за подобную вольность. Звали ее Маргарита, и была она молочной сестрой мадам де Брекур. Женщины никогда не расставались, к тому же Маргарита неустанно заботилась как рачительная домоправительница о парижском особняке графини и о замке Прюнуа. От ее хозяйского глаза ускользнули лишь средневековые башни де Брекура, графского владения в Нормандии, хозяином которого по достижении совершеннолетия стал молодой граф.

— А нам известно имя этого незнакомца? — спросила графиня. — Его бы надо поблагодарить.

— Он довез меня до замка и оставил у ворот, — отозвалась Шарлотта, с жадностью набрасываясь на тартинки. — А своего имени он назвать не пожелал. Сказал, что это неважно.

— А кто он, как вам показалось?

— Трудно сказать. Молодой, одет вполне прилично... И уж совершенно точно замечательный наездник. Горожанин, наверное. На шляпе у него не было перьев... Хотя осанка и манеры скорее как у военного...

— А как вы с ним встретились?

— Я старалась убежать как можно дальше от монастыря, неслась, не разбирая дороги, споткнулась и упала. А тут подъехал он на коне, помог мне подняться и предложил помощь. К тому же оказалось, что я бежала в другую сторону. Грасьен может рассказать о нем больше меня, он тоже его видел и наверняка рассмотрел как следует. А я от страха вообще ничего не запомнила.

— Чем же вы были так напуганы, дитя мое? Сомневаюсь, что за вами по пятам гнались монахини.

Сама не понимая почему, Шарлотта вдруг почувствовала, что краснеет, и уткнулась в чашку с молоком. Смущение девушки не укрылось от внимательных глаз графини и Маргариты, но по обоюдному и молчаливому согласию они не стали ее больше ни о чем расспрашивать. А Шарлотта, покончив с молоком и тартинками, вновь откинулась на подушки, и Маргарита, забирая у нее поднос, сочувственно проговорила:

— Сдается мне, мадам графиня, что наша беглянка с удовольствием еще поспит. Вечерком съест что-нибудь легкое, потом ляжет пораньше спать, и завтра утром встанет как новенькая.

— Думаю, ты права, Маргарита. Выспитесь хорошенько, душа моя, и ни о чем не печальтесь. О вашем будущем мы непременно подумаем и, наверное, найдем что-нибудь получше монастыря.

Благодарная и успокоенная беглянка улыбнулась, укуталась в мягкое одеяло, закрыла глаза и мигом уснула.

— Хорошее время — молодость, — шепнула графиня Маргарите, которая подошла и осторожно задернула полог кровати.

— Хорошее, если никто не мешает твоей молодой жизни, — отозвалась Маргарита. — А мадам баронесса де Фонтенак, похоже, очень хочет помешать. Подумать только, отправить свою дочь в монастырь, чтобы она провела там всю жизнь, до скончания века! Лично я ничего хорошего в такой жизни не вижу. И скажите на милость, что нам теперь делать?

Мадам де Брекур приложила палец к губам, призывая к молчанию словоохотливую Маргариту, и они тихонько вышли из комнаты, стараясь не скрипеть паркетом. Закрыв поплотнее дверь комнаты Шарлотты, они обе направились в будуар графини, который примыкал к ее спальне, часто служа кабинетом. Это была теплая, уютная комната. В это холодное мартовское утро в камине из белого мрамора потрескивали дрова. Мягкий свет огня придавал особое очарование золотистым переплетам книг, выстроенным в книжном шкафу, украшенному бронзовыми инкрустациями маленькому бюро из ясеня, шелковым занавесям цвета осенних листьев, которые так красиво смотрелись, служа фоном для трех кресел, обитых той же материей. Старинное венецианское зеркало, висящее на стене, отражало грустный свет дня и веселые отблески красных свечей, горящих в канделябре.

Графиня, как обычно, села за свое бюро, но на этот раз не для того, чтобы делать записи. Она оперлась о него локтями и положила голову на сцепленные ладони: ее поза выражала озабоченность, с посерьезневшего лица сошла улыбка.

— Сядь, пожалуйста, — обратилась она к Маргарите. — Мы должны с тобой все обсудить. Как ты думаешь, чего нам ждать в ближайшее время?

— Понятное дело, что Шарлотту начнут искать. Сначала сами монастырские, а когда не найдут, оповестят мать. В этом нет никаких сомнений. Может, сообщат ей не сразу. Настоятельница небось понимает, что матери дела нет до своего чада, раз она отправила свою девочку в монастырь. Знакомы вы с матерью-настоятельницей?

— С матерью-настоятельницей? Не настолько хорошо, чтобы говорить откровенно. И потом лучше, чтобы меня не видели сегодня в Сен-Жермене.

— А вы разве не поедете к Ее величеству?

— Нет, сегодня не поеду. Король охотится, а королева, как обычно по четвергам, навещает немощных и больнице, и я предоставляю честь сопровождать ее туда другим приближенным дамам. Например, мадам де Визе. Она истинная испанка, и вид крови ее не пугает. Мне хватило и одного посещения, я думала, что потеряю сознание от ужаса. Ты представить себе не можешь безграничное милосердие нашей королевы. Ее не отвращают самые зловонные язвы. Воистину, она — добрый ангел. И расточает на несчастных страдальцев все сокровища своего сердца, которыми пренебрегают в другом месте. Ни одна французская королева не удостаивалась такого недостойного поведения со стороны своего супруга! Он настолько не уважает ее чувств, что позволяет себе навязывать ей общество своих любовниц. Однако к нам, кажется, гости. Кто же это?