Жюльетта Бенцони - Яд для королевы

От восторга и страха сердце колотилось как сумасшедшее. Скорее! Скорее! Только бы подальше от монастыря! Шарлотта бежала что было сил, не разбирая пути. Где уж тут было заметить, что дорога, свернув, потянулась вдоль откоса? Споткнувшись о камень, девушка растянулась во весь рост и кубарем покатилась вниз. Может быть, и расшиблась бы насмерть, ударившись о стену, но, к счастью, перед ней росли кусты. Шарлотта напуталась в ветках и отделалась лишь несколькими царапинами. Девушка с трудом села. Голова у нее кружилась, и она никак не могла понять, где очутилась. Огляделась по сторонам — вокруг торчали только голые ветки, зима не оставила на них ни единого листочка. Не так-то легко сообразить, где ты находишься темной февральской ночью, когда на небе ни луны, ни звезд.

Мало того что стояла кромешная тьма, но было еще и тихо — ну просто как в могиле — ни единого шороха. Но тишина обрадовала Шарлотту: хорошее предзнаменование, значит, она оказалась на более далеком расстоянии от монастыря, чем предполагала. Ей-то показалось, что она летела вниз целую вечность... Сбежать Шарлотте, кажется, удалось, вот только где она оказалась? Как разобраться? Неподалеку видна опушка леса, но что это за лес? Шарлотта попыталась собраться с мыслями и сориентироваться...

Стену монастырского сада она преодолела с помощью плюща — его раскидистые ветви свешивались почти до земли. Потом она собиралась выбраться из города узкими пригородными улочками, полевыми тропками дойти до Сены, а там уж по берету реки, она непременно добралась бы до Прюнуа.

После смерти отца мать Шарлотты сразу же отправила ее в монастырскую школу, и с тех пор она ни разу не покидала стен монастыря. Очень жаль. Теперь ей пришлось отыскивать дорогу по наитию. Жаль, что так темно, было бы чуть-чуть посветлее — ей проще было добраться до намеченной цели.

Девушка сидела на сухой траве среди голых веток — хорошо еще, что давно не было дождя, и к ночному холоду не примешивалась сырость, — и старалась осознать случившееся. Ей вдруг показалось, что она заблудилась. Мелькнула страшная мысль: а вдруг монастырь где-то рядом? Кроме деревьев, она не видела абсолютно ничего. Ни единого огонька. Это был плохой признак. Даже если бы она не скатилась со склона, а бежала бы изо всех сил по дороге, то все равно не могла бы убежать настолько далеко, чтобы не видеть огней Сен-Жермена. Этот городок, ставший резиденцией короля, располагался на вершине холма и был виден отовсюду даже ночью с тех пор, как в нем постоянно пребывал королевский двор. «Король-солнце» не терпел темноты. Повсюду, где бы он ни появлялся, царили свет и сияние.

Шарлотта размышляла: может быть, дождаться здесь рассвета и понять наконец, где она находится? Но это было опасно: ее вот-вот могут хватиться, начнут искать, обыщут окрестности... Нет, надо встать и постараться уйти как можно дальше. Шарлотта поднялась на ноги: бежать не получится, слишком кружится голова. Хорошо еще, что ей не холодно, спасибо грубой накидке с капюшоном и плотному суконному платью — форменному одеянию всех учениц монастырской школы. Зато она страшно хотела есть. Аппетит был большим недостатком Шарлотты, он у нее всегда был отменным. Любовь к хорошо приготовленной, вкусной еде пока еще не сказалась на изящной девичьей фигурке, возможно, правда, потому что она всегда вставала из-за стола голодная. Если быть честной, то не она одна. Рацион урсулинок не отличался обилием и разнообразием, и точно так же они кормили своих учениц. Так что Шарлотта постоянно испытывала чувство голода. К тому же сегодня за ужином она вообще не проглотила ни кусочка. Незадолго до вечерней трапезы мать-настоятельница ошеломила ее такими новостями, что она и горошинки не смогла бы проглотить, так перехватило у нее горло. Выпила немного воды — вот и весь ужин. Виктория, подруга Шарлотты, глазам своим не поверила.

— Ты не хочешь есть? — отважилась прошептать она. — Ты что, заболела?

— Нет. Потом объясню.

За столом не полагалось разговаривать, и Шарлотта тут же умолкла, услышав грозное «тсс!», хотя прекрасно знала, что никакого «потом» не будет. После вечерней трапезы ученицы вместе с монахинями отправлялись в часовню на вечернюю мессу. Сестры после мессы продолжали молиться, а ученицы расходились по спальням, где им тоже строго-настрого запрещалось разговаривать. Но Шарлотте и не хотелось делиться с подругой своими печальными новостями. Когда стали читать «Эту тайну Пресвятую»[1], она вдруг отчетливо поняла — этой ночью она сбежит из монастыря. Внутренний голос твердо сказал ей: или сейчас, или никогда.

Мысль о побеге часто посещала ее. В последний раз она собиралась убежать месяц назад, когда ее несправедливо наказали. Тогда она и разведала путь в сад через кухню и ночью испытала, достаточно ли крепок плющ. Но тогда она не убежала из-за Виктории. Бедняжка только что узнала о гибели на войне своего старшего брата и собиралась чуть ли не руки на себя наложить, надеясь встретиться с обожаемым Жаком на небесах и больше никогда с ним не расставаться. Разве могла Шарлотта оставить ее в такую минуту? За этот месяц Виктория немного пришла в себя, успокоилась, стала повеселее. Зато над Шарлоттой сгустились тучи. Сегодня решалась ее судьба, ее жизнь, ее будущее. Побег ей удался, все шло как нельзя лучше, но вот ведь какая незадача — надо же было ей упасть, скатиться в какие-то кусты и сидеть в них, как куропатка в силках, — растерянной и исцарапанной.

Шарлотта уже собралась было отправиться на поиски реки, но вдруг заметила какой-то свет, пробивавшийся из трещины в стене. Девушка пробралась сквозь кусты к каменной кладке и приникла к отверстию, желая узнать, что же там делается. Она застыла, не отводя глаз. За стеной происходило что-то необычайно загадочное.

Это была стена часовни. Старик священник, прихрамывая, обходил ее со свечой. Он разжег одну жаровню, потом — вторую; наверное, было очень холодно, и он старался хоть как-то обогреть помещение. Этой часовней, судя по всему, пользовались редко — потолок и углы были окутаны паутиной. Потом начались приготовления к службе, и от этого кровь заледенела бы и среди жаркого лета! Занимались подготовкой мессы два юноши. На древнем каменном алтаре они расстелили тонкий матрас и покрыли его черным полотном. Распятие перевернули вверх ногами, и только тогда поставили на алтарь. Крест без распятия положили на пол — туда, где во время службы будет стоять священник, чтобы он ногами попирал его. Потом юноши принесли подсвечник с огромной черной свечой, установили его и зажгли огонь. Закончив приготовления, юноши ушли в ризницу. Через несколько минут в часовню через боковую дверь, что находилась как раз напротив щели, в которую смотрела Шарлотта, вошли три женщины. Одна была в маске, ее, держа под руки, вели к алтарю две другие. Та, что шла посередине, была знатной госпожой, и это было сразу заметно по гордой посадке ее головы, не привыкшей низко кланяться. Вполне возможно, это была особа благородного происхождения и, скорее всего, одна из придворных дам. Компаньонки подвели свою госпожу к алтарю и сняли с нее меховую шубку. Пышная соблазнительная нагота засияла белоснежной кожей. Лицо по-прежнему пряталось под маской с густым черным кружевом до самой шеи, волосы — под подобием тюрбана. Похоже, они были длинные и густые, светло-каштанового цвета, судя по двум выбившимся прядкам.

Служанки помогли женщине улечься на алтарь. Ее ноги, согнутые в коленях, опустились за край алтаря, тело выпрямилось и напряглось. Дверь ризницы открылась, и вновь появились служители этой церкви: сначала юноши, оба совершенно обнаженные, один с кадильницей, из которой валил черный дым, другой — с открытой книгой в черном переплете. Следом за ними вошел священник, держа в руках серебряную чашу. Он был в черном облачении с перевернутым крестом, на груди у него висела глумливо ухмыляющаяся маска — не то козлиная, не то человечья, сияющая золотыми рожками. Все трое медленно двигались к алтарю, мыча, не разжимая губ, странное песнопение. Перед перевернутым распятием они остановились и поклонились ему, потом священник поцеловал живот лежащей женщины и поставил на него чашу. Началась служба. Священник читал молитвы, которые обычно читают, служа мессу, но только обращался он не к Господу, а к Сатане. Каждая молитва кощунственно извращалась, каждому священному слову придавался противоположный смысл, Дьявола восхваляли, а Господа предавали поруганию.

Наблюдая за происходящим, Шарлотта оцепенела от ужаса. Она знала все молитвы мессы наизусть и трепетала от совершаемого святотатства... Но самое страшное ожидало ее впереди. В миг, когда полагалось освящать святые дары, одна из спутниц знатной дамы вышла и тут же вернулась, держа на руках младенца, которому не было и месяца. Она подала его священнику, тот взял его, поднял над чашей и произнес:

— Астарот[2], князь дружеской помощи, прошу тебя принять приносимую нами жертву и исполнить все, о чем я тебя прошу...

В руках священника сверкнул нож, одно молниеносное движение, и в чашу потекла кровь. Из груди Шарлотты вырвался отчаянный вопль, но крика никто не услышал: чья-то рука в перчатке крепко зажала ей рот, и кто-то прошептал свистящим шепотом:

— Во имя любви к Господу Богу, молчите! Шарлотта едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

— Тише, тише, говорю я вам! Вы хотите погубить нас обоих? Меня вам нечего бояться, можете мне поверить.

Шарлотта изо всех сил старалась сдерживаться. Она и сама понимала, какой опасности они подвергаются, и, помотав головой, дала понять, что, конечно же, не выдаст их присутствия. Между тем в часовне послышался дрожащий голос женщины, которая исполняла в этой чудовищной мессе роль алтаря. Шарлотта ничего не поняла, расслышав всего несколько слов, до того тихо та говорила. Она просила «любви короля... смерти Скарронши... супружества с королем...».