Он еще долго поносит сестру громким басом, посылает на нее все кары небесные, но я не слушаю, полностью уйдя в свои тяжелые мысли. Я всё это слышала не раз и не два. Гена не скажет ничего нового.

Мне нужно морально подготовиться к встрече с Бакаевым, продумать все с холодной головой.

***

Перестаю бороться с ветряными мельницами и позволяю зарегистрировать нас с Геной в одном номере. Шумная многолюдная Москва ошеломляет. Здесь так просто затеряться. Может, мы зря уехали? Спрятались бы и тут, чужие имена бы нас прикрыли. Хотя какая теперь разница…

Едва принимаю душ и привожу себя в порядок, как в номер входит Гена. Он оделся в строгие черные брюки, надел белую рубашку и синий свитер, побрился, от него разит сильным, едким запахом одеколона, от которого мне становится дурно.

Я стою и растерянно смотрю на свою одежду, разбросанную комками на кровати.

— Ты еще не готова? Тогда я поеду один. Смеркается, будет неприлично приехать в чужой дом после девяти вечера.

— Нет, я поеду! — срываюсь с места и хватаю первые попавшиеся джинсы, всовываю в них ноги и сверху надеваю серую толстовку с ярким розовым принтом. С рисунком из пайеток, которые так любила перебирать моя Лиза. Плевать, что Гена пялится на меня в одном белье, не до сантиментов. Поворачиваюсь к нему и замечаю голодный взгляд. Пугающий, пробирающий до мурашек.

— Выходим, — командует он, и я спешу за ним.

В машине весь воздух напитан звенящим напряжением, мы оба очень волнуемся, Гена крепко сжимает руль, я комкаю в руках заколку.

— Перестань! — требует Гена, этот звук вывел его из себя. — Ты выпила успокоительное? — спрашивает требовательно.

Мотаю головой, потому что забыла. Идиотка. Меня колотит, давлюсь рыданиями…

— Дура, — Гена психует и останавливает машину, разрешает мне выйти наружу, немного отдышаться, а потом заставляет принять несколько белых таблеток.

Когда мы подъезжаем к особняку Бакаева, на землю уже ложится ночь. Как мы ни старались приехать пораньше, чертовы пробки не дали этого сделать. В воздухе уже царит прохлада, поют ночные птицы, ветер шевелит листву деревьев, окружающих величественное светлое здание. Где-то там моя девочка… За этим высоким кованым забором. Как в тюрьме.

Вглядываюсь в окна, ища силуэт Лизы, а Гена в переговорное устройство на воротах сообщает о цели визита. Ворота медленно открываются, и мы въезжаем на машине на территорию владений Бакаева.

Приходится проехать еще несколько минут и пройти по мощеной дорожке, прежде чем мы оказываемся у крыльца. Там нас встречает охрана — двое высоких серьезных мужчин в черных костюмах.

— Господин Бакаев ждет в кабинете, — объявляет один, — а вы стойте здесь.

Твердым жестом руки останавливает Гену, его не пускают вместе со мной, значит, в логово зверя я отправлюсь в одиночестве.

Сглатываю и, бросив жалкий взгляд на растерянного отчима, следую по анфиладе коридоров за охранником. Огромный дом поражает свой роскошью, помпезностью, подавляет, заставляет чувствовать себя ничтожной и незначительной.

Здесь запросто можно заблудиться, я словно в замке старинном оказалась. Высокие потолки, толстые мягкие ковры, статуи, картины… Но это все проходит мимо моего внимания, не трогает ничего внутри, лишь дает понимание о богатстве Бакаева, о его финансовых возможностях, которые пугают.

Двери его кабинета огромные, вычурные, будто мы сейчас ступим в тронный зал. Но нет, это кабинет-библиотека, в который я вхожу, затаив дыхание. Возле массивного стола из красного дерева стоит человек в черном костюме.

Арслан Бакаев уже ждет меня, оценивающе осматривая с ног до головы.

— Здравствуй, Оксана, — говорит медленно, растягивает слова. — Не понимаю, зачем ты пришла.

И я немею.

Глава 4

Сцепив трясущиеся руки в замок, мнусь возле двери, захлопнувшейся позади меня с оглушительным треском, и рассматриваю хозяина дома.

Высокий, внушительный, надменный и мрачный. Упакованный в черный деловой костюм с иголочки. Белая рубашка контрастирует со смуглой кожей. На благородное лицо тенью ложится щетина, красивые губы недовольно стиснуты, черные волосы аккуратно уложены, волосок к волоску.

И весь он такой — идеальный, мужественный. И холодный, словно камень. Пронзительный взгляд примораживает меня к месту.

А густой бархатистый голос режет как ножом:

— Ты очень отважная или же глупая, раз посмела перешагнуть порог моего дома. Одно мое слово — и ваша поганая семейка аферистов сгинет с лица земли. Я уделю тебе несколько минут. Будь за это благодарна. Что тебе нужно, Оксана?

— Моя девочка… — начинаю робко, но страх за дочь придает мне смелости, и я шагаю прямо к Бакаеву с обвинениями: — Вы забрали ее! Как вы могли? Она же испугалась, когда ее забрал незнакомый мужчина! Она будет про меня спрашивать!

— Она не твоя, — хмурит свои густые брови, осматривая меня с ног до головы пренебрежительным взглядом. — И ты прекрасно это знаешь. Альбина играет со своей сестрой. Она приняла меня как своего отца и Зарину как свою сестру. Сходство очевидно. Девочка все поняла без лишних слов. К счастью, Альбина еще очень маленькая, она тебя забудет и полюбит свою настоящую маму.

Не верю своим ушам, отрицательно мотаю головой, ощущая, как сердце готово разорвать грудную клетку, а воздух с трудом проникает в легкие. Не могу дышать… Снова кидаюсь к Бакаеву, подхожу еще ближе, ощущая, как его тяжелая аура наваливается на меня, насколько я беспомощная, жалкая и бессильная в противовес ему. Но все же пытаюсь бороться.

— Я ее настоящая мама! Что вы такое говорите?

— Что за ересь ты несешь? — проговаривает совершенно спокойно, заставляя почувствовать себя истеричкой. — Конечно, я могу понять, ты выносила этих детей девять месяцев, и тебе кажется, что они твои. Но ты, — снова оглядывает меня с ног до головы, заставляя поежиться от презрения в голосе, — всего лишь живой инкубатор.

— Но как же… — растерянно шепчу, вонзая ногти в ладони. — Вы же видите, что девочка — точная моя копия! И почему вы называете ее Альбиной? — вскидываю взгляд, смазывая языком пересохшие губы. Они шершавые, чувствую кусочки кожи и соленый вкус крови. Я уничтожаю себя по частичкам, терзая зубами губу и причиняя боль собственным ладоням. Но эта боль не помогает справиться с волнением и страхом…

Почему он называет Лизу другим именем?!

— С чего бы ей быть твоей копией, если твоей крови в ней ни одной капли? — Бакаев вздергивает бровь, его щека дергается, и это первая нервная реакция с его стороны. Я так пристально слежу за ним, как будто хочу найти хотя бы мизерную долю сочувствия. Но его нет, на лице мужчины напротив только холод, сталь и угроза.

— Подойди сюда, Оксана, — приказывает он.

Не знаю, что он задумал, но медленно ступаю, готовая к чему угодно. Ощущаю себя сомнамбулой, таблетки дают тормозящий эффект. Но мне нужна ясность ума! А вместо этого я делаю шаг в пропасть, осознавая, что упаду и разобьюсь насмерть.

— Шевелись быстрее! — снова командует Бакаев, и у меня сердце уходит в пятки, а волоски на коже привстают. Я неадекватно сильно реагирую на него, глубокий приятный голос странно резонирует с чем-то исконно женским внутри моего тела. Меня противоестественно тянет к этому мрачному человеку. Чувствую себя маленький мышкой, которую заманивает в ловушку огромный черный кот. Опасный кот с острыми зубами. Боже, почему у этого мерзкого человека такой приятный голос?!

— А теперь поверни свою безмозглую голову направо. Видишь портрет? Это Альбина Бакаева, моя бабушка. Тебе ни о чем не говорит ее сходство с Альбиной? Возможно, теперь у тебя отпадут все вопросы.

Я действую по его указке, всматриваясь в большой портрет, искусно вписанный в интерьер этой огромной библиотеки, по размеру вместившей бы, наверное, не менее двух Гениных квартир.

С портрета на меня пристально смотрит светловолосая женщина в старинном платье с благородной осанкой. Прямо как живая. Даже оторопь берет. И она действительно очень напоминает мою Лизу. Но разве это что-то значит? Нет, ерунда. Совпадение. Я светловолосая, и Лиза тоже. У нас одинаковые зеленые глаза, чуть вздернутые носы, даже губы одинаковые, полная нижняя, и верхняя, похожая на изогнутый лук.

— Но… — теряюсь и бегаю глазами по роскошному ковру, по его витиеватым узорам, лишь бы не встречаться с ледяным взором Бакаева, но он делает стремительный бросок ко мне, как кобра, ловя мою шею жесткой хваткой, распластывает ладонь по шее сзади и приподнимает мое лицо к своему. Дышит на меня своим горячим дыханием. Жарким, как огонь в самой преисподней.

Но я не чувствую смердящего запаха его гнилой натуры, нет. Вместо этого меня обволакивает терпким мужественным ароматом, от которого кружится голова и умирает сопротивление внутри. Мои руки невольно вцепляются в его пиджак, комкают идеально-гладкую ткань, а он заставляет привстать на цыпочки и вытянуться, изогнуться под него. Такая жуткая, странная близость, которой я не желала.

— Ты доставила мне массу проблем, Окса-а-на, — снова тянет он мое имя, дергая за волосы на затылке. Болезненно и остро. — Спрятала моего ребенка, а мы с женой переживали смерть дочери. Зарина не знала сестры. Я сотру в порошок весь перинатальный центр вместе с твоей родственницей Валентиной. Это же она поспособствовала подделке свидетельства о смерти? Отвечай! — встряхивает меня, как какую-то безвольную куклу на веревочках.

— Что вы сделаете со мной? — ломаным голосом обращаюсь к садисту, сжимающему мое тело тисками. Ничего не говорю про тетю Валю, потому что я совершенно запуталась. Он уже выяснил всю информацию? Что он знает конкретно? Сказать правду и подставить ее? Чьи яйцеклетки были использованы? Точно ли мои?

Вдруг тетя Валя меня обманула и тогда Лиза — не моя дочь?!