Изабель вспомнила выражение глаз Эшби в тот момент, когда она сорвала с него маску. «Не смогла удержаться, да? Тебе непременно нужно было унизить меня прилюдно». Завтра будет слишком поздно. Если она не отправится к Эшби сейчас же, у него будет целая ночь, чтобы мысленно подвергнуть ее суду, признать виновной и казнить. Изабель поднялась с кресла.

— Нужно, чтобы ты разыскала мою мать и сказала ей, что я почувствовала себя плохо и поехала домой.

— Нет-нет, ты этого не сделаешь, — покачала головой Софи. — Ты не поедешь к нему сегодня.

— Но я должна! — выкрикнула Изабель. — Разве ты не понимаешь? Завтра будет слишком поздно! — Где-то здесь, в этой маленькой комнатке, она оставила свой плащ и сумочку. Изабель нашла вещи и направилась к двери. — Уодли, не будете ли вы так любезны нанять для меня экипаж? Мне что-то нездоровится.

— Сию минуту, мисс Обри. — Лакей вышел на улицу и поднял руку.

Вновь пошёл дождь. Изабель как раз накидывала на голову капюшон, когда кто-то остановился рядом с ней.

— Упрямая гусыня. Уодли! — позвала Софи. — Мисс Обри поедет домой со мной. Пожалуйста, разыщите моего кучера и попросите его подъехать сюда. Он ждет на противоположной стороне улицы.

Пока девушки ждали экипаж, Изабель посмотрела на подругу:

— Ты нашла мою мать?

— Нет. Но я попросила Айрис передать ей, что мой Джером заболел и ты повезла меня домой, потому что я была слишком взволнована, чтобы ехать в одиночку.

Кучер помог дамам сесть, и они тронулись в путь.

— Кстати, — заметила Софи, — я застала Айрис на балконе с майором. Как бы мне хотелось в тот момент оказаться мухой на стене этого балкона! Похоже, там происходило нечто очень интересное.

— Айрис с Райаном? — переспросила Изабель.

— Поэтому Макалистер подходил к тебе? Ты помогла их воссоединению?

— Айрис нужно было узнать правду о том, почему Райан бросил ее тогда в хижине. Она носила в себе боль и разочарование слишком долго. Так не могло продолжаться. — Разговор об Айрис и Райане помогал Изабель отвлечься от своих собственных душевных страданий. Она не сможет дышать полной грудью до тех пор, пока не увидит Париса, пока он не обнимет ее и не скажет, что она прощена.

— Ланкастер-Хаус! — провозгласил кучер Софи со своих козел. Промокший до нитки, он открыл дверцу, но Софи жестом попросила его подождать, и дверца снова закрылась.

Наклонившись, она взяла руки Изабель в свои.

— Послушай меня, детка. Ты еще можешь передумать. Если ты сейчас войдешь в дом, обратного пути не будет.

— Ради всего святого, Софи! Я просто хочу поговорить с ним, объяснить…

Покачав головой, Софи вздохнула:

— Ты слишком безрассудна. Слишком нетерпелива. Он сам придет к тебе.

— Нет, не придет. — По щеке Изабель скатилась слеза. Появление Эшби у нее на балу было щедрым жестом с его стороны, а она все испортила. Теперь же она намеревалась исправить ошибку.

— Я буду ждать тебя. Не задерживайся.

Изабель прекрасно понимала, что делает ее подруга. Софи исполняла роль ее пояса верности.

— Тебе не стоит мокнуть под дождем. Дома тебя ждет сын.

— Ах, дорогая! — Безнадежно вздохнув, Софи сжала руки подруги, в то время как ее глаза молили Изабель одуматься. — Думаешь, старая оперная певица ничего не понимает в любви?

— Поезжай домой к Джерому. — Изабель открыла дверцу и вышла под дождь.

— Я пришлю за тобой экипаж. Не задерживайся слишком долго! — крикнула вслед подруге Софи.

Парис. Парис… Изабель взбежала по ступеням и постучала в дверь.

Глава 20

Приди ко мне в безмолвии ночей!

Приди во сне без видимой причины

Кругла щека и взгляд красноречивый

Как бы сплетен из солнечных лучей.

Постой! В слезах,

В моих глядящих в прошлое глазах.[11]

Кристина Росетти

Изабель мерила шагами маленькую гостиную, в которой Эшби принял ее, когда она впервые постучалась в его дверь. Только теперь она волновалась гораздо сильнее, чем тогда.

— Мисс Обри. — На лице Фиппса застыло мрачное выражение. — Его сиятельство просит вас уйти. Прошу прощения:

Уйти? Но это невозможно!

— Он в подвале? — спросила Изабель. Глаза дворецкого указали на лестницу.

— Четвертая дверь направо, второй этаж, — заговорщически понизив голос, произнес он.

Благодарно улыбнувшись, Изабель метнулась к двери. Подобрав шелковый шлейф платья, она заспешила вверх по лестнице. Ее обутые в мягкие туфельки ноги беззвучно ступали по толстому ковру, устилавшему коридор роскошных покоев. Изабель отсчитала четвертую дверь справа и остановилась. «Я просто с ним поговорю», — попыталась убедить себя Изабель и подняла руку, чтобы постучать. Но потом передумала и взялась за ручку. Дверь оказалась незапертой. Девушка толкнула ее, и дверь со скрипом отворилась.

— Парис.

Тишина. Судорожно вздохнув, Изабель открыла дверь пошире, молясь, чтобы Эшби не успел еще раздеться, в противном случае ее ожидают неприятности. Она и так с трудом держала себя в руках. А если еще увидит обнаженное тело Эшби…

Аромат горящих дров пригласил ее в залитый мягким светом бастион, в котором укрылся Эшби. В просторной комнате стояла мебель красного дерева, а на окнах висели ярко-синие шторы. Полностью одетый Парис лежал на кровати и угрюмо смотрел на полог. Отблески пламени играли на его красивом аристократическом лице. Изабель смотрела на него некоторое время, с жадностью впитывая мельчайшие детали.

Если граф Эшби считал, что вынужден прятать свое лицо от всего мира, то что делать остальным людям? Вырыть норы и жить в них? Эшби выглядел божественно.

Изабель закрыла дверь, бросила сумочку и плащ на стул и прошла на середину комнаты.

— Тебе не стоило приходить сюда, — натянуто произнес Эшби. — Слишком многие заметят, что тебя нет на балу.

Изабель села на краешек кровати.

— Снова беспокоишься о моей репутации?…

Эшби не смотрел на нее.

— Парис… — Изабель протянула руку, чтобы погладить его по щеке.

— Не надо. — Эшби отвернулся. Она не потеряет его. Изабель взяла руку Эшби поднесла к губам.

— Прости меня.

— Ради всего святого, Изабель! Не извиняйся передо мной. — Эшби вырвал свою руку и, подавшись вперед, сел рядом с Изабель. Вздохнув, он погрузил пальцы в волосы. — У тебя были все основания желать знать, как я выгляжу. Ты должна была понять, во что ввязалась. Я… Ты заслуживаешь того, чтобы знать все. — Он посмотрел на Изабель, и в его глазах вновь появилось знакомое виноватое выражение. — Хэнсон сказал правду. Французы действительно звали меня мясником. После каждого сражения мы скакали за беглецами, топча их копытами, стреляя в спину… Мы хотели убедиться, что не встретимся с этими же войсками на следующем поле боя. Мы все так устали от этой проклятой войны. — Эшби встал с кровати и подошел к столу, заставленному бутылками и стаканами. Он взял одну из бутылок и наполнил бокал.

Потрясенная признанием Эшби, Изабель смотрела на его широкую спину.

— Когда ты сказал «мы»…

Эшби развернулся, и у Изабель перехватило дыхание. Теперь она имела возможность разглядеть выражение его лица, вместо того чтобы догадываться о нем, и от этого ее мысли и чувства приходили в смятение. Смена эмоций на поражающем воображение лице графа пленяла и в то же время пугала Изабель. Эшби был необыкновенно красив, и в отличие от Золотого Ангела сверкающие изумрудные глаза Париса, его мягко ниспадающие темные волосы, внушительная фигура и врожденная сила придавали ему свирепый вид.

— Я имел в виду весь полк.

Глаза Изабель расширились от ужаса.

— Святые небеса, — прошептала она. — Уилл тоже. На лбу Эшби залегли глубокие складки.

— Прости, Иззи. Мне не стоило говорить тебе…

— Я не понимаю. Как ты и мой брат стали мясниками?

— Как? — Лицо Эшби стало темным, как ранее скрывающая его маска. — Мы стали такими, потому что Наполеон Бонапарт был самым сумасшедшим мясником из всех, что когда-либо рождались на земле. Кто-то должен был остановить его.

— Ты прав. — Изабель печально посмотрела на Эшби. — Просто жаль, что этими людьми стали ты и Уилл.

— Во время путешествия на континент за несколько лет до начала войны я наблюдал с балкона за тем, как генерал Бонапарт поставил в ряд пушки и открыл огонь по толпе недовольных парижан. Он не послал несколько эскадронов, чтобы усмирить этих людей. Он прикатил пушки! И даже глазом не моргнул! Он собрал восьмисоттысячную армию и напал на Россию. Вернулась лишь сотня тысяч! На протяжении пяти лет он вырезал испанский народ! Он стер с лица земли города, деревни, фермы, семьи… Ради чего? Ради славы Франции? Для того, чтобы его имя вошло в историю? — Эшби тяжело дышал, сдвинув брови. — Я не пытаюсь оправдать свои действия. Мне нет оправдания. Я забирал у людей жизнь и должен расплатиться за это. Я должен помнить и платить каждый день до конца своей жизни.

Повисла оглушительная тишина. Если такие хорошие люди, как Эшби и Уилл, вынуждены были стать мясниками для того, чтобы восстановить спокойствие в мире, значит, этот мир неправильно устроен.

— Как вы, должно быть, страдали — ты и мой бедный брат. Жестокость была противна его нраву. — Изабель отерла слезы, струящиеся по щекам. — И я уверена, жесткость противна и тебе.

— Ты права, Изабель. Я знаю, что ты обо мне очень высокого мнения, но в отличие от Уилла мое прошлое и мой характер не так уж… безгрешны. Иди сюда. Садись. — Он указал на кресла, стоящие подле камина. — Мне нужно рассказать тебе кое-что.

Серьезный тон Эшби лишил Изабель присутствия духа. Она встала с кровати и подошла к камину. Ее руки дрожали, а по спине пробегал холодок.