Эй, жизнь! Сколько раз ты заставляешь каждого из нас тебя с чистого листа переписывать?

И не стыдно тебе, ей-богу?..

* * *

Без пятнадцати минут четыре я стояла и разглядывала свое отражение в зеркале. Сегодня меня больше не интересовала моя раненая душа, я спрятала ее под слегка прихваченной загаром кожей, атласным голубым бельем и веселеньким сарафанчиком с открытыми плечами. Мне просто хотелось выглядеть самой обаятельной и привлекательной женщиной на Земле. И никаких излишеств в виде житейской мудрости и жизненного опыта во взгляде или совсем уж никуда не годной роскоши – ума, прокрадывающегося наружу, стоит только открыть рот.

Милая улыбка? Вот это то, что нужно, чтобы спрятать за ней все ненужное. Нет, не хитрая, не оценивающая, а милая – ничего не значащая. Вот так. Еще разок для закрепления результата. Получилось. Умничка-девочка, вылитая дурочка! Можно идти на бал.

Желтые точечки-веснушки, прыгающие по голубой воздушной ткани, прекрасно гармонировали с моими пушистыми волосами песочного цвета. И с моими родинками, щедро рассыпанными по рукам и плечам самой природой.

«Надо сказать, жутко зловредная тетка, эта мать-природа», – буркнула я себе под нос, присматриваясь к черным точкам на собственной коже. Пусть у рыжеволосой Аллы тоже полным-полно всяких родинок-веснушек, соревноваться с ней в пятнистости почему-то совсем не хотелось. Швырь! – сарафанчик полетел на кресло, а я – к чемодану.

Я – современная европейка! Нет… Европианка…

«Не знаешь, как сказать, не обижай никого! – возмутился мой внутренний голос, вернее, та его часть, которую звали Совесть. – Не трогай женщин Объединенной Европы, они сами с усами!»

«Такими?» – спросила я и пририсовала себе черным карандашом для бровей миленькие такие, совсем европейские усики… Сколько ни оттирала потом, все равно что-то черное над губой на свету проглядывало. Будто вернулся бумеранг моих мыслей и оставил свою отметинку.

Что ж, если черные усики на женском личике – очень плохо, то черное нижнее белье на женском тельце – это очень хорошо. Можно сказать, беспроигрышный ход конем. Даже если никто мой ход под непрозрачным платьем не увидит… Не важно. Главное, самой чувствовать себя на коне.

Хотя… одна из тоненьких бретелек просто обязана постоянно трогательно сползать с очаровательного плечика и привлекать чье-то нужное внимание к своим ажурным кружавчикам и ко мне, обладательнице всего вышеуказанного.

Он посмотрит на меня, а я, вся такая волшебная, феерическая, буду скромно сидеть, нежно раскрасневшись от производимого эффекта… И буду только свою изящную туфельку-лодочку на ножке, как на качельках – оп-оп! – покачивать, и только буду глазками то стеснительно вниз, то призывно вверх – хлоп-хлоп! – похлопывать, и коготочками разрисованными по столику – тук-тук! – сладкую дробь отбивать. И он посмотрит на меня и удивится пушистости моих ресничек: «Как же она что-то видит сквозь них?» И поразится моим искусно подпиленным ноготочкам с цветными узорчиками: «Как же она ими посуду моет или хотя бы пуговицы застегивает?» И восхитится моими каблучками тоньше карандашика: «Как же она на них держится, не падает, ведь Земля-то крутится?» А потом он спросит себя: «Неужели это все для меня?» И в то самое мгновение его сердце пронзит… Одно из двух, если быть до конца честной с самой собой. Или стрела Амура – и он подойдет, или дикий страх – и он сбежит… Ну, тут уж ничего не поделаешь, шансы пятьдесят на пятьдесят. Надо просто положиться на судьбу.

Мечты подобного рода все равно вдохновляют, и я все же протиснулась в облегающее бархатное платье тигровой расцветки с глубоким вырезом на спине. Супер! То, что нужно. Московская хищница на отдыхе. Мурррр! Я даже щелкнула зубами от предвкушения веселья…

«Свет мой, зеркальце, скажи… Хороша ль я, хороша?» – обратила я свой взор к Зазеркалью. Но зеркала очень похожи на любимых мужчин. Вот стоишь перед ним – мужчиной или зеркалом, не важно – вся разодетая, с боевой раскраской на лице, подстриженная, причесанная по последней моде, улыбаешься нужным образом (это значит – выражая единственную мысль: перед тобой самый лучший на свете объект!) и ждешь, ждешь, ждешь свой комплимент, а в ответ в лучшем случае – тишина. И никаких лишних слов. «А зачем? Ты же сама знаешь, как выглядишь».

Ну ладно мужчина, он – муж, и чин у него есть, а зеркало-то что?! Сплошной средний род, а туда же. Хотя бы сохраняло для приличия свой нейтралитет между женским и мужским началами!

А хочешь «пару ласковых» – сама себе скажи. Ни к кому не приставай, знай: их мнение, и мужчин, и зеркал, обжалованию не подлежит! И никаких скидок на деньги, выкинутые на одежду, время, потраченное на макияж, никакой поблажки в связи с особыми отношениями…

Так что пусть лучше молчат, а то точно что-нибудь не то скажут. Помните, даже в сказке упрямилось зеркало и считало свое суждение истиной в последней инстанции: «Ты прекрасна, спору нет… Но!» И… давай про другую красотку напевать. Нет, зачем мне так рисковать в свой единственный официальный праздник в году?

Я подрисовала глазки, обвела губки, удлинила бровки, у-пушистила реснички, схватила сумочку, приподняла себя над землей сантиметров на десять и помчалась к двери.

Стоп! Ничего не забыла? Я прошлась по номеру встревоженным взглядом. На кровати лежал пухлый бежевый конверт. Хорошо, что попался на глаза. Надо взять с собой, позвонить этому мистеру Костасу. Меня убеждали, что много времени это поручение не займет. Мол, больше проблем будет с Настей. Но это только считается, что с женщинами больше проблем, на самом деле с мужчинами их ничуть не меньше. Особенно у меня в последнее время.

Я стояла около самостоятельно раздвигающихся дверей в холле своей гостиницы и дожидалась приезда Аллы, как маленькая играясь послушными стеклянными створками. Ножку выставлю вперед. One – открылись дверки. Ножку согну. One – закрылись. Замечательная игра. Замечательная ножка.

– Миссис Наташа! – окликнул меня кто-то. Менеджер гостиницы приближался ко мне с красной розой в одной руке и целлофановым пакетом с эмблемой отеля «Мирамар» в другой. – Хэппи бёздэй! С дньиом рожден от наш отель!

Я поблагодарила за цветок и бутылку.

Но менеджер не уходил, переминаясь с ноги на ногу. Многозначительно приподняв густые черные брови, он уже по-английски заговорщицки добавил:

– Ваш друг… сегодня рано утром оплатил все ваши счета.

– О! – Теперь уже мои тоненькие бровки поползли вверх, но я удержала их силой воли, не позволяя так откровенно выражать мое удивление. Вот так Филипп. Вот так щедрость.

Ах, ну почему такой мужчина должен жить с нелюбимой женой и мучиться? Я только мельком и подумала так, а меня тут же по полной программе отчитала Моя Совесть.

«Ты почему о жене не думаешь? Может быть, с ее стороны все по-другому смотрится? – возмутилась она. – Может, это его жена с ним, неверным, мучается? Ухаживает за ним, когда он болен, создает уют в его доме, растит его детей, а он не ей, а тебе подарки делает, а на нее, бедную, только ругается, например!»

«Молчи, Совесть! Не буди мою Жалость! – ужаснулась я услышанному. – И так стыдно перед женами и перед детьми и Филиппа, и Лешика тоже, как будто я виновата… А если у меня один раз хорошая семья не получилась, что же мне теперь делать – паранджу надевать или похоронный марш заказывать? Нет, ты спроси у Здравого Смысла, например… Не хочешь? Тогда спи дальше. Больше не нужен мне сегодня никакой внутренний голос. Ни Здравый Смысл, ни Совесть, ни Жалость, даже Вредность может отдыхать. Я развлекаться еду».

И я снова стала выставлять и убирать ножку, дожидаясь Аллу. «One – выходите. One – фигушки! One – хорошо быть женой! One – а может, все-таки подругой?»

Сумка на плече мелко задрожала. Я вынула мобильный, приложила его к уху и радостно сказала в трубку:

– У меня зазвонил телефон. Кто говорит?

– М-м-м… Я, конечно, поправилась в последнее время, но слоном себя никогда не признаю! Даже под страхом трех лет принудительной диеты! – со скоростью пулеметной очереди выпалила Аришка. – У меня всего пара минут. Слушай сюда!..

Затем мне немедленно была доложена сводка происшествий задень моего отсутствия на родине: в Москве уже успела наступить зима; на работе сильно запахло реорганизацией, а она сама только что удачно осуществила заранее спланированное случайное столкновение в коридоре с одним известным мне человеком. Разговорились о том о сем, оказалось, у него компьютер завис, а лучше ее, как известно, только Машка Иванова из делопроизводства и Антон из бухгалтерии в них разбираются… И вот сейчас она сидит в одном большом кабинете… сама знаешь кого.

– Ты уже завидуешь? – шептала Ариша.

– Да, если на твоем лбу шишка больше моей, – отвечала я, расплываясь в улыбке.

– Нет у меня никакой шишки, я чаще характерами не схожусь, чем головами сталкиваюсь!.. Эй, именинница! Это тебе мой подарок: я в кабинете твоего нового знакомого Федора Викторовича.

– Хм… Оригинально. Значит, ты в его кабинете. А он где?

– Выбежал на минутку, а я тебе звонить скорей.

– И куда побежал человек, бегающий быстрее меня? На поиски следующей жертвы? – Странно, но я специально, что ли, задавала всякие вопросики, чтобы поговорить о нем…

Ариша злилась:

– Слушай, чего ты ехидничаешь, а? От переизбытка чувств, что ли? Он вполне приятный, о тебе расспрашивает.

Я сделала вид, что не расслышала слов «от переизбытка чувств…», и ответила вопросом на вопрос:

– Значит, ты ему сказала, что мы подружки?

– Да. Сразу, еще в коридоре! Он обрадовался. Ну, я ему помогла с компом… Вот сидели, разговаривали…

– И как, понравилось? – заревновала я.

– Ты что, не понимаешь? Все это только предлог! – свирепо зашипела Аришка.

– Ладно, говори, чего узнала, какой он, Федор Викторович?

Я еще не успела договорить, а эпидемия волнения уже распространилась по всем клеточкам моего организма.