Катажина Грохоля - Я вам покажу!

Я ушла от Брошенной в сочельник. Спокойная, приятная, красивая девушка.

По-видимому, это вполне достаточный повод, чтобы с ней расстаться. Как же мне написать о разводах нешаблонно???

Я села в почти пустую электричку. Не люблю возвращаться вечером. Я вовсе не считаю, что мир полон опасностей, думаю, Марк Аврелий [14] был прав — мы такие, какими себя мыслим. Я расширила это утверждение для личных нужд — мир таков, каким мы его видим, а потому внушала себе: поездка будет приятной, хотя уже и поздно, и темно, правда, на этот раз получалось не слишком убедительно. В вагоне было неуютно. Не люблю я ездить ночью в поезде. Ночью я предпочитаю заниматься совсем другим.

Какое счастье, что на станции меня ждет Адасик!

Четверг, вечер. Две разведенные женщины отказались, позвонили сегодня и сказали, что все-таки — нет, у меня выпали две страницы текста. Осталось только рождественская история (пусть мужики знают, что так нельзя поступать) и история одной брошенной замужней дамы, которой супруг оставлял записки: «Люблю тебя больше всех на свете». Вернее, писал он так не всегда, но с той минуты, когда она впервые нашла такое послание на подушке, какая-то тревога поселилась в душе. Она не понимала, что с ней происходит, боялась даже, не психическое ли у нее расстройство. Казалось бы, надо радоваться, но ее это, напротив, огорчало. Обратилась даже к психиатру, который сказал, что тревожное состояние связано с менопаузой (женщине тридцать три года!) — сейчас это начинается раньше — и чтобы она для начала сдала анализы на гормоны, а уж потом можно будет прописать что-нибудь для поднятия настроения. Ну и, вероятно, молодая женщина сошла бы с ума, но, к счастью, муж предложил ей развод, потому что уже некоторое время «…ты понимаешь, у меня роман на стороне».

Когда она оправилась от шока, то спросила его:

— Как же ты мог еще вчера писать, что любишь меня???

— Так ведь это было не признание, — объяснил супруг. — Я таким образом хотел тебя приободрить.

Видимо, именно это имел в виду врач, когда говорил, что выпишет что-нибудь для поднятия настроения. Надо искать психиатров-женщин. Психиатричек или психиаторш?

И все-таки я буду настаивать на своем: мужчины в этом плане продвинулись намного дальше или намного ближе — смотря с какого конца посмотреть, — женщине никогда ничего подобного не пришло бы в голову.

Но двух историй мало, чтобы делать какие-то выводы, пусть даже идущие вразрез с указаниями шефа. Двенадцать часов, а я уже в который раз пытаюсь переделать текст, никак не выходит больше четырех печатных страниц. Я выжата как лимон и ничего уже не придумаю, я не в состоянии ни думать, ни работать.

В дверях почти неслышно появилась Тося.

— Мама, почему ты не спишь?

Я обернулась. Почему моя дочь не спит в это время?

— Иди спать, — велела я.

— Помочь тебе чем-нибудь?

Я насторожилась, но усталость взяла верх. И желание поплакаться.

— Ты не можешь мне помочь.

— Доверься мне, — изрекло мое дитя, названное Тосей. Как в фильме.

— Ты ведь не напишешь за меня текст. Главный уволит, я измучилась, никак не выходит пять страниц — хоть тресни. Вечно я все заваливаю, ничего не умею, у меня никогда ничего не получается…

— Мама! — Тося подошла и с интересом принялась читать из-за моего плеча. — Здорово, — одобрила она, — о, а можно я расскажу Исе про Рождество? — спросила она, ловко гоняя курсор по экрану.

— Пусть даже и хорошо, но слишком коротко.

— Текст можно удлинить. — Тося отодвинула меня, навела курсор на «Правку», щелкнула на «Выделить все», мой текст стал темным, затем она поменяла межстрочный интервал на двойной и увеличила шрифт с двенадцати на четырнадцать. Потом еще раз щелкнула мышью, и мои четыре страницы превратились в пространные пять.

— Пожалуйста! — Тося отдала команду «Печать».

Из принтера выплыла моя статья, состоящая из пяти печатных страниц.

Дочь, несмотря на поздний час, воспользовалась тем, что у меня просветлело лицо, и завела разговор:

— Ты думаешь, женщины счастливы только с первым мужем?

— Если он хороший… — буркнула я, просматривая текст. — Дело не в этом! Дело в том, что мы склонны повторять одни и те же ошибки! Думаем, что с человеком, которого знаешь, будет легче! Что замужество — это тяжелый труд. — И понесся словесный поток, а как иначе мне было ответить своему ребенку на такой серьезный вопрос?

Только бы она не брала с меня пример, только бы выбрала кого-то на всю жизнь, кого-то хорошего, с кем сможет найти общий язык, кто не будет ей изменять…

— Люди должны говорить друг с другом и…

— Ссориться тоже?

— Естественно. Ссоры бывают конструктивны. Ложись-ка ты спать.

— А люди могут снова сойтись и быть вместе? — спросила Тося, а я заметила два абзаца, в которые надо внести правку, а то до завтра забуду. — Ну понимаешь, мама, как я с Якубом…

— Ты поссорилась с Якубом? — помертвела я.

— Немножко… — сказала Тося. — Мы не виделись на прошлой неделе, а теперь он хочет встретиться…

— Ах ты, глупышка! — Я погладила ее по голове. — Конечно, могут. Между людьми всякое бывает, но самое главное — надо все выяснить, простить и снова быть вместе. Из каждой разлуки можно сделать вывод и второй раз не совершать той же ошибки… вот и все. В этом и состоит мудрость… Разве что… — добавила я неуверенно.

Тося отправилась к себе наверх, а я исправила опечатки. Какое счастье, что у меня гениальный ребенок! Мне бы никогда в жизни и в голову такое не пришло — заменить двенадцатый кегль на четырнадцатый. Не раздумывая, честно это или нет, я легла рядом с Адасиком и мгновенно заснула сном праведника.

Тося вбежала в дом, я слышала ее шаги на лестнице, ведущей на мансарду. Отроду такого не бывало — Тося после школы всегда первым делом неслась к холодильнику. Я не на шутку разволновалась, перестала таращиться на свой незаконченный текст и замерла. Быстрый топот и тишина.

Такого почти никогда не случалось! Во все времена, не помыв даже рук, а иногда в куртке, Тося мчалась в кухню и открывала холодильник.

Как-то раз, в незапамятном прошлом, вот что произошло: она вошла в квартиру и… исчезли ключи. У моего бывшего, ныне Йолиного, родилась даже блестящая идея, что Тося потеряла их в школе, но ведь она не вошла бы в квартиру без ключей, разве нет? Мы обыскали весь дом — ключи как сквозь землю провалились. Эксик сменил замки, ругался на чем свет стоит (почему не научишь свою дочь класть все на место!), а ключи нашлись, когда я размораживала холодильник — лежали в морозильной камере. Малышка Тося, придя из школы, засунула их туда.

А сегодня? Прямым ходом в свою комнату. Значит, что-то стряслось. Я вспомнила те редкие случаи, когда она не заглядывала первым делом в холодильник. Всегда это было связано с чем-нибудь неприятным. Например, когда с ней порвал Анджей. Или когда она принесла белую живую крысу, с которой быстро освоился только Борис — они вместе прекрасно порезвились, устроив погром в квартире. Крыса звалась Коломбо, и у нее был длинный розовый хвостик, брр!.. Или когда она принесла головастиков, очень давно. Или… Я подошла к лестнице.

— Тося!!!

— Чего?

— Не отвечают «чего»! — крикнула я в ответ. — Спустись немедленно вниз!

Шлеп-шлеп по лестнице.

— Что случилось?

— А что-то должно было случиться? — Тося изумленно посмотрела на меня.

— Как это что? — Я лишилась дара речи. — Не отвечай вопросом на вопрос…

— Слушаюсь, мамочка. — Сколько иронии можно вложить в такую невинную вежливую фразу.

— Тося! — грозно прикрикнула я. — В чем дело?

— Господи, чего ты ко мне пристаешь? Другие матери — на работе и не следят за своими детьми!

— Я за тобой не слежу, и я — на работе!

— Тогда чего же ты хочешь?

— Что ты принесла домой?

— Я???

— Надеюсь, никакой живности?

— Мамуль, с тобой все хорошо? — Моя дочь с тревогой посмотрела на меня.

— Ты была в школе? — не сдавалась я.

— А где же еще? — пожала она плечами.

Теперь я была абсолютно уверена — случилось что-то плохое.

— Тося, — спокойно сказала я, — я чувствую, у тебя что-то не так, может, поговоришь со мной, вместо того чтобы страдать в одиночестве…

— Мама, я была в школе, и этого вполне достаточно, чтобы меня начало от этой жизни слегка воротить, школа не поддается реформированию, образование и медицина в нашей стране лежат в нокауте, растет количество преступлений и уменьшается их раскрываемость, поднялись цены на бензин, что скоро приведет к росту всех цен, права женщин — на уровне третьего мира, а мы рвемся в Европу, Саддам по-прежнему на свободе, крупнейшая мировая держава не в силах ни с чем справиться, курс доллара падает, а…

— А?.. — подхватила я.

— А Якуб встречается с Эвкой!!! Я ненавижу их!

— Тосенька! — У меня подкосились ноги. Дочери всегда повторяют ошибки матерей и получают сердечную травму или нечто в этом роде. Я должна немедленно ей что-нибудь сказать, потому что вид отчаявшейся Тоси действует на меня хуже, чем вид Златозубки Йоли в прошлом. — Тосенька, не переживай, хорошо, что это случилось сейчас, а не после вашей свадьбы…

— Ненавижу тебя! — завыла Тося и помчалась наверх. Я стояла возле лестницы и чувствовала себя, как… не скажу как. Не умею я разговаривать со своей дочерью, не умею утешить ее, ничего не могу сделать, чтобы ей стало легче. Ненавижу Якуба! А ведь он производил такое приятное впечатление: здравствуйте, пани Юдита, до свидания, пожалуйста, спасибо… Хорошо воспитанный молодой человек, и вот пожалуйста. Шила в мешке не утаишь! Пусть он только еще когда-нибудь мне попадется! О, я ему не завидую!

А потом произошло то, что должно было произойти именно сегодня, когда до отъезда Адама осталось всего три дня.