— Я говорила вам то, что вы желали услышать, Георгий Алексеевич. Я четыре года жила с немощным стариком, неудивительно, что я увлеклась вами на какое-то время. Мне было хорошо с вами, но ныне всё изменилось. У меня нет более необходимости бежать на край света. Жизнь моя устроилась и вам нет в ней места, — стараясь не смотреть ему в глаза тихо говорила Вера.

— А ребёнок? — тихонько встряхнул её Бахметьев.

Madame Одинцова холодно улыбнулась в ответ:

— На свет появится князь Одинцов, либо княжна Одинцова. Мой муж был несостоятелен, как мужчина, и за сей чудный дар я вам даже очень благодарна, Георгий Алексеевич. Но коли быть до конца откровенной с вами, то должна признаться, что четыре года назад в ваши объятья меня толкнули злосчастные обстоятельства, о которых вам известно не хуже моего, у меня не было иного выбора. Что тогда, что нынче, я не единого дня не любила вас. Когда мы встретились с вами в поместье Уваровых, вы смотрели на меня, как на полное ничтожество, и мне показалось, что заставить вас потерять голову, станет справедливым возмездием. Простите меня, коли сможете, — опустила она голову.

Бахметьев убрал ладони с её плеч и отступил на шаг, другой. Всё, что она говорила только что, виделось ему чудовищным нагромождением лжи. Разве возможно столь искусно притворяться? Словно угадав его мысли, Вера тяжело вздохнула:

— Прощайте, Георгий Алексеевич, — поспешила она завершить разговор, что отбирал последние силы.

— Ежели такого ваше желание, сударыня, разве могу я противиться тому? — медленно говорил он, желая, чтобы она прервала его, сказав, что солгала.

Неважно по какой причине, он любую готов был принять и простить, но она лишь молча, как китайский болванчик кивала, соглашаясь с его словами.

— Вера! — отчаяние отчётливо сквозило в его голосе, — ежели уйду сейчас более не вернусь, — пытался он заглянуть ей в глаза.

Да, то был шантаж, но она не подняла головы, лишь молвила едва слышно:

— Ступайте, Георгий Алексеевич.

Георгий шагнул к двери замер на какое-то мгновение на пороге, но она даже не повернула головы, продолжая смотреть в окно, будто там было нечто куда более важное, чем то, что нынче рушилось между ними.

Ступив за порог, Георгий глубоко вздохнул. В памяти вдруг всплыл разговор с Олесей. Как легко тогда с его уст сорвались слова: «Я не люблю вас». Верно, он тогда причинил ей такую же боль что нынче терзала его самого. Видимо, то плата за каждое разбитое сердце, за каждую горькую слезу, пролитую по его вине.

Вера из окна проводила взглядом графа Бахметьева. Кучер опустил перед ним подножку экипажа. Поставив ногу на подножку, Георгий оглянулся. Вера, сминая в кулаке плотный шёлк портьеры, отшатнулась в сторону, но он успел разглядеть, как колыхнулась в коне кисейная занавеска. Постояв ещё немного, Георгий забрался в карету.

По глазам видела, что не поверил, но ведь не стал возражать. Не стал уличать во лжи, уйти предпочёл, так, так тому и быть.

Вернувшись в свои покои, Вера чиркнула спичкой и поднесла её к письму madame Бахметьевой. Плотная бумага занялась пламенем с уголка, и оно побежало всё выше и выше. Вера разжала пальцы, охваченный огнём лист плавно опустился на серебряный поднос, на котором обыкновенно стоял графин с водой и стакан.

— Зачем вы так с ним? — услышала она тихий голос за спиной. — Он же под пулю из-за вас, а вы…

Вера обернулась и смерила горничную суровым взглядом:

— Подслушивала, стало быть, — недовольно нахмурилась madame Одинцова.

Дуня залилась густым румянцем.

— Не будет мне жизни с ним, — глядя на скорчившуюся и почерневшую бумагу, края которой всё ещё вспыхивали красными искрами, отозвалась Вера. — Не дадут!

Спохватившись, что шибко разоткровенничалась с горничной, княгиня умолкла.

— Не вернётся более, — вздохнула Дуняша и шагнула к столу, забрала поднос.

— Сама знаю, — вздохнула Вера. — Но так надо.

* * *

Следствие по делу Караулова велось довольно скоро. И Тоцкий, и Григорий, надеясь на снисхождение и облегчение собственной участи, охотно давали показания. Сам Караулов долго запирался, но в покушение на убийство графа Бахметьева, отпираться смысла не было. Среди адвокатов Петербурга не нашлось желающих его защищать, потому защитник ему был назначен. Им оказался едва начавший заниматься адвокатской практикой молодой человек, совершенно неопытный, но жаждущий этот самый опыт приобрести. Потому с самого начала было ясно, что защита — всего лишь формальность, дабы соблюсти букву закона.

Тоцкий рассказал всё, что ему было известно об убийстве князя Уварова и, не раздумывая, указал на Григория, как на исполнителя. В свою очередь Гришка, не желая в одиночку нести ответственность, поведал о том, что получил с господина Караулова довольно крупную сумму именно за убийство его кузена. Обвинительный акт был составлен по всем правилам. Турмалинов, памятуя о нежелании княгини Одинцовой придавать дело огласке, ходатайствовал о рассмотрении дела в окружном суде в закрытом заседании, но его ходатайство отклонили, так как убийство князя Уварова не носило политических мотивов, а, следовательно, должно было рассматриваться в гражданском отделении.

Присяжных заседателей, учитывая нашумевшее убийство князя Уварова, отбирали с особым тщанием. Вряд ли Пётр Родионович мог рассчитывать на сочувствие с их стороны. Близился день суда. Вера получила официальное уведомление, точно такое же уведомление получил граф Бахметьев. И ему, и ей предстояло выступить свидетелями со стороны обвинения.

Глава 59

Чтобы поспеть к началу судебного заседания, выехали затемно. Здание Окружного суда располагалось на Литейном проспекте, неподалёку от городского дома Уваровых и апартаментов, где проживал граф Бахметьев.

Ивлев ожидал княгиню Одинцову на ступенях перед зданием суда. Едва экипаж остановился, Иван Сергеевич устремился к нему и помог Вере спуститься с подножки на мостовую.

— Как доехали, ваше сиятельство? — предлагая ей свою руку, дабы проводить в зал заседания, осведомился адвокат.

— Благодарю. Хорошо, — отозвалась Верочка, с любопытством оглядываясь по сторонам.

Зал заседаний представлял собой большое вытянутое помещение. На возвышении в передней части зала располагался массивный стол с тремя креслами, которые вот-вот должны были занять судьи. Справа судейского стола высилась конторка прокурора, слева столик секретаря судебного заседания. Там же располагалась скамья, отгороженная решётками, на которой должен был находиться подсудимый. В задней части зала, на скамьях собиралась публика, пришедшая поглазеть на процесс.

Ивлев проводил Веру в эту часть зала и усадил на скамью в первом ряду. Вера позволила себе чуть-чуть обернуться и тотчас встретилась взглядом с княгиней Уваровой. Она слегка наклонила голову в знак приветствия, но Ольга Михайловна тотчас отвернулась, сделав вид, что не заметила её. Сердце зашлось, когда взгляд скользнул дальше и остановился на склоненной темноволосой голове его сиятельства графа Бахметьева. Жорж занял место подле Ольги и о чём-то тихо беседовал с ней, склоняясь почти к самому плечу княгини.

Мимо публики прошли к своему столу все двенадцать присяжных заседателей и шумно расселись по местам. Важно прошествовал к своей конторке прокурор с папкой под мышкой. Молодой адвокат расположился за маленьким столиком у решётки. Тихий рокот публики смолк, стоило в зале появиться судьям и секретарю. Судебный пристав шагнул на середину залы и громогласно объявил:

— Встать! Суд идёт!

Председатель суда в мундире с расшитым золотом воротником просмотрел бумаги на столе, окинул беглым взглядом присяжных и задал несколько вопросов судебному приставу. Убедившись, что всё в порядке и все присутствуют, он распорядился о том, чтобы привели подсудимых. Едва приметная дверь в самом конце зала распахнулась, и в помещение шагнули Пётр Родионович и Гришка, сопровождаемые двумя жандармами с оголёнными саблями.

Караулов, не поднимая головы, занял своё место на скамье подсудимых. Секретарь заседания поднялся и зачитал фамилии присяжных, после чего вперёд выступил священник, весьма преклонных годов и привёл присяжных к присяге.

Когда с формальностями было покончено, прокурор зачитал обвинительный акт, в котором значилось:

20 октября 1866 года на набережной Фонтанки было совершено покушение на его сиятельство князя Уварова Николая Васильевича. Князь скончался в результате полученного ножевого ранения.

В убийстве князя обвиняется Григорий Вакулов, действовавший по наущению Караулова Петра Родионовича и получивший от вышеозначенного господина три тысячи рублей в ассигнациях за совершенное убийство.

15 декабря 1870 года в городе Пятигорске умер князь Одинцов. Смерть князя была вызвана отравлением настойкой белладонны, которую подмешал в вино Григорий Вакулов, также по наущению Караулова Петра Родионовича.

18 января 1871 года у гостиницы Знаменская была убита Катерина Котова, горничная княгини Одинцовой. Убийство совершено Григорием Вакуловым.

5 февраля 1871 года в усадьбе Покровское самим Карауловым было совершено покушение на убийство его сиятельства графа Бахметьева. Господин Караулов произвёл выстрел из револьвера и тяжело ранил его сиятельство.

Публика загудела, Григорий низко опустил голову, зажал ладони между коленей.

Откашлявшись, с места поднялся адвокат подсудимого и попросил слово, которое ему и предоставили. Молодой человек начал свою речь с того, что поведал всем собравшимся о близком родстве господина Караулова и князя Уварова и об отсутствии мотивов для убийства у его подзащитного.

Тогда прокурор попросил привести первого свидетеля обвинения. Тоцкий поднялся со скамьи и шагнул на возвышение перед судьями.