Сына madame Бахметьева застала в его кабинете. Войдя без стука, Лидия Илларионовна забрала из его руки сигарету и затушила в пепельнице.

— Юра! Ты с ума сошёл! У тебя лёгкое прострелено, а ты куришь! — попеняла она ему.

— Оставьте, maman, — вяло отмахнулся он. — Не лишайте меня последних радостей в жизни.

Глаза Лидии Илларионовны остановились на початой бутылке с бренди. Сердито фыркнув, графиня дотянулась до колокольчика и, дождавшись лакея, отдала тому бутылку, наказав более барину спиртного не приносить.

— Ни записки, ни строчки, ни словечка, — скривился Георгий, поднимаясь с кресла.

— Нежели думал, она у твоей постели сидеть будет? — сложила руки на груди Лидия Илларионовна. — Был бы нужен, уже бы приехала!

— Полно, маменька. Без вас тошно, — вышел он из комнаты, хлопнув дверью.

Глава 58

«Maman была права, — прислонился спиной к стене Георгий, — табак и бренди явно были лишними». Всего один глоток и прикуренная сигарета, как тотчас ослабели колени, липкая испарина выступила на лбу, и стены поплыли перед затуманенным взором. Бахметьев, держась за стену одной рукой, добрался до своей спальни и медленно опустился на кровать, каждое неосторожное движение мгновенно отзывалось острой болью в груди.

Но боль телесная была ничтожна по сравнению с тем, что творилось в душе. Последние слова матери безжалостно ударили в самое сердце. Надеялся ли он увидеть Веру у своей постели? Безусловно! Ждал, каждое мгновение, когда лихорадка отступала, и сознание возвращалось к нему. Но не её светлые локоны и голубые глаза он замечал, не её руку сжимал в своей ладони. Всякий раз, приходя в себя, он видел полный тревоги взгляд матери, её осунувшиеся черты, скорбно поджатые губы.

А вчера, когда спросил о ней, Лидия Илларионовна сначала отвернулась к окну, утирая слёзы в уголках глаз, а после заговорила:

— Юрочка, сам посуди, три седмицы минуло — ни единого визита, ни одного письма. Вон, только это и привезли, — махнула она рукой куда-то в сторону.

Приподнявшись на локте, Бахметьев разглядел собственный мундир с дыркой от пули, что висел на спинке стула.

— Не верю! — выдохнул он, падая на подушку.

— Чему не веришь? Что не нужен стал? Полно, Юра, ты свою роль сыграл, ныне она свободная и богатая вдова.

— Ребёнок. У неё будет ребёнок от меня, — возразил он.

— Мне жаль то говорить тебе, но пойми, и здесь тебя лишь использовали. Одинцов ведь стар и немощен был, а для того чтобы наследство удержать, наследник нужен. Так что тут все способы хороши, дабы милые родичи не наложили руку на то, что таким трудом и интригами досталось.

Не то, чтобы поверил, но зерна сомнения упали на благодатную почву. Ведь и в самом деле не приехала, не написала.

Тихий стук в двери отвлёк его от печальных размышлений.

— Кого там черти принесли? — привстал с постели Георгий.

— Барин, — осмелился приоткрыть двери лакей, — там из полиции приехали, вами интересуются.

Ступив на порог гостиной, Георгий Алексеевич не без удивления обнаружил в комнате Турмалинова, разглядывающего семейный портрет Бахметьевых.

— Георгий Алексеевич, — протянул ему руку Аркадий Петрович, — как ваше самочувствие?

— Бывало лучше, — усмехнулся Бахметьев, жестом предложив присесть.

— Я вас не задержу. Княгиня уже дала показания относительно стрельбы в её усадьбе. Я приезжал ранее, но мне сказали, что вам нездоровилось.

— Давно вы в Покровском были? — поинтересовался Георгий.

— Пару седмиц прошло, — ответил Турмалинов.

Достав из портфеля блокнот, пристав по следственным делам приготовился записывать показания графа. Бахметьев повторил слово в слово всё то, что ранее ему рассказала княгиня Одинцова. От себя добавил лишь, что о визите Караулова в Покровское узнал от Тоцкого тем же утром. Турмалинов уже готов был распрощаться, когда граф остановил его:

— Аркадий Петрович, — смутившись, Георгий Алексеевич отвёл взгляд, но всё же решился продолжить, — Вера Николавна вам ничего не говорила… — так и не смог произнести он фразу до конца.

По напряжённому взгляду, по дрогнувшему голосу Турмалинов догадался, о чём желал, но не решался его спросить граф Бахметьев.

— Я спрашивал Веру Николавну, не желает ли она передать что-нибудь для вас, но княгиня ответила, что такой необходимости нет, — тихо отозвался Аркадий Петрович.

— Благодарю, — ровным тоном ответил Бахметьев и пожал протянутую на прощание руку.

Ежели у него и имелись какие-то сомнения относительно искренности своей матушки, то ныне они отпали, ведь у Турмалинова не было причин лгать ему.

Наутро следующего дня Георгий спустился в столовую к завтраку гладковыбритым и с безукоризненно повязанным на шее галстуком.

— Жорж, ты никак собрался куда-то? — поинтересовалась во время трапезы графиня.

— В Покровское, — поднял голову от тарелки Бахметьев.

Лидия Илларионовна аккуратно положила вилку, промокнула губы салфеткой и, демонстративно поднявшись из-за стола, удалилась из столовой.

Георгий даже глазом не моргнул в ответ на подобный знак недовольства и окончив завтрак, жестом подозвал лакея, велев тому передать на конюшню, чтобы подготовили экипаж.

Поднявшись к себе в будуар, madame Бахметьева присела к дамскому бюро. Положив перед собой чистый лист бумаги, Лидия Илларионовна принялась торопливо писать.

«Я пишу к Вам, взывая к Вашему разуму. Ежели моему сыну не достаёт такового, то хоть Вы будьте благоразумны. До знакомства с Вами он был совершенно другим человеком, ему открывались весьма достойные перспективы, но связь с Вами лишила его всего. Его карьера, его жизнь — всё это на Вашей совести. Оставаясь с Вами, он сделается изгнанником, изгоем в обществе. Ответьте себе, разве того Вы желали бы ему? Вы сами вскоре станете матерью. Разве Вы пожелали бы подобной судьбы своему дитя? Заклинаю Вас, откажитесь от него пока не поздно».

Окончив, она торопливо свернула письмо и позвонила в колокольчик. На порог будуара ступила Дарья.

— Отнеси Илье, — протянула она конверт горничной. — Пусть в Покровское свезёт. Да побыстрее. Конюху скажи, пусть, что хочет делает, но выезд на час задержит.

Дарья присела в книксене и поспешила исполнить поручение графини.

Георгий уже битый час расхаживал из угла в угол по кабинету, а экипаж так и не подали. По словам лакея, вернувшегося с конюшни, колесо экипажа соскочило с оси, и ныне его пытались приладить на место. Бахметьев даже подумывал о том, чтобы поехать верхом, но ноющая боль в ране, заставила его отказаться от подобного намерения. Наконец, дверь в кабинет приоткрылась, и лакей доложил, что карета подана.

Случившаяся накануне оттепель привела дороги в совершенно негодное состояние. Экипаж то и дело увязал в глубоких колеях, двигаясь столь медленно, что Георгий уже не раз подумал о том, что пешком дошёл бы быстрее. Обыкновенно дорога от Бахметьева до Покровского занимала не более часа, а нынче пришлось добираться почти два.

Дворецкий проводил его сиятельство в гостиную и оставил там дожидаться хозяйки. Георгий застыл у окна, из которого был виден старый флигель по ту сторону замёрзшего пруда перед особняком. Память вернула его почти на пять лет назад. Вспомнилось, как с замиранием сердца шагал к тому самому флигелю в то время, как в ночном августовском небе с воем взрывались шутихи фейерверка, устроенного по случаю дня рождения старой княгини Уваровой. Верочка была всего лишь гувернанткой, юной и неискушённой. Как же сильно она переменилась с тех пор! Исчез тот налёт наивности, что так увлёк его по началу. Ныне она стала хозяйкой довольно внушительного состояния, и в самом деле может статься так, что он ей более не нужен. Тогда она согласилась на его скандальное предложение, лишь потому, что была загнана в угол обстоятельствами, ныне же ничто не мешало ей указать ему на дверь. Ведь поспешила оставить его, как только с неё были сняты все обвинения. Она перестала в нём нуждаться и тотчас уехала.

— Георгий Алексеевич, — услышал он позади себя.

Обернувшись, Жорж не смог сдержать горькой усмешки: «Как официально! Георгий Алексеевич! А ведь ещё совсем недавно был Юрочкой для неё!»

— Вера Николавна, — наклонил он голову в приветственном жесте. — Прошу прощения за вторжение без приглашения.

Вера сглотнула ком в горле. Только четверть часа назад она прочитала письмо его матери, и ныне совсем другими глазами смотрела на него. Когда-то он предстал перед ней блестящим офицером, легкомысленным повесой, всеобщим любимцем, а ныне это был совершенно другой человек. Горькие складки залегли у губ, взгляд настороженный, вопрошающий, словно печать страдания отметила его. Он и теперь был мечтою любой барышни, но исчезла куда-то вся беззаботность молодости, погас задорный огонёк в глазах.

— Как вы себя чувствуете, Георгий Алексеевич?

— Вашими молитвами, сударыня, — отозвался он.

Вера отчётливо слышала упрёк в его тоне, но разве могла сказать, что Лидия Илларионовна запретила ей появляться в Бахметьево?

— Я рада, что вы поправились, — сцепила она пальцы в замок и отошла подальше так, чтобы между ними находился большой овальный стол.

— Вы будто не рады мне, Вера Николавна.

— Жорж… — вскинула на него умоляющий взгляд Верочка.

Искушение открыть ему правду было столь велико, что она почти решилась, но перед глазами снова всплыли строки письма Лидии Илларионовны.

— Георгий Алексеевич, — отвела она глаза. — Я очень благодарна вам за всё, что вы сделали для меня, но отныне каждый из нас пойдёт своей дорогой. Так будет лучше для нас обоих, — с трудом выговорила она.

— Вера, Боже, ну что ты говоришь?! — обошёл он стол и положил руки ей на плечи. — Полно, тебя ли я слышу? Вспомни о чём говорила мне в Пятигорске!