С этими словами, Амин протянул Вере толстый конверт. Madame Одинцова вынула бумаги и разложила их на наборном столике.

— Это брачный договор, — пояснила она Георгию. — Только не вижу, как это может помочь мне нынче.

— Пётр Родионович, племянник вашего супруга, объявил себя наследником князя Одинцова, — ответил Амин. — Я внимательно прочёл все условия и по всему выходит, что ваш покойный супруг не мог никому ничего завещать без вашего ведома.

— Так и есть, — ахнула Вера, поражаясь бесстыдству Караулова.

— Но и это ещё не всё, — продолжил Амин. — Катерина уверена, что яд в вино добавил ваш лакей Григорий.

Madame Одинцова без сил опустилась на стул около столика с документами. Когда её арестовали в Пятигорске, она была столь растеряна и напугана, что даже не задумалась о том, как яд попал в графин с вином. Много после, по дороге в Петербург, она пришла к тому же выводу, что и Катерина, но кому было о том рассказывать? Разве, что конвоирам, сопровождавшим её? Да только тем не было никакого дела до её подозрений.

Признаться, она до сегодняшнего дня не могла понять причин, толкнувших лакея добавить яд в вино, но слова Адземирова о том, что Караулов прибрал к рукам её наследство, расставили всё по своим местам. Она сама впустила змею в дом, недаром горе-артельщик не понравился ей с первого взгляда.

Оказавшись в Литовском замке и столкнувшись на допросе с Залесским, Вера была настолько раздосадована его убеждённостью в том, что убийство совершила именно она, что даже не вспомнила о Григории. А потом случилась та ночь, наполненная ужасом… Единственным желанием было, как можно скорее покинуть стены каземата и никогда более не возвращаться туда. В душе не было ничего кроме страха, когда писала под диктовку жандарма злосчастное признание. Вера попыталась припомнить, что именно диктовал ей Залесский. В памяти всплыли строки: «… я добавила настойку в вино и налила его в бокал, после чего отдала фужер супругу».

В комнате повисло тягостное молчание. Георгий винил себя в том, что следствие упустило столь важный момент. Ведь именно благодаря его горячности и угрозам становой пристав поспешил отправить арестантку в Петербург, не разобравшись, как следует с уликами. Бахметьев не мог ослушаться приказа из Главного штаба, но и оставить Веру одну в Пятигорске тоже не мог.

— Георгий Алексеевич, — подал голос Адземиров, — я, пожалуй, пойду. Уверен, вам есть, что обсудить с Верой Николавной.

Бахметьев кивнул и пожал на прощание протянутую руку поручика. Амин кинул последний тоскливый взгляд на склоненную светлую голову княгини Одинцовой и поспешил покинуть гостиную. Катерина растерялась: поручик ушёл, и её собственное будущее осталось совершенно неопределённым.

— Вера Николавна, — переминаясь с ноги на ногу, обратилась к княгине девушка, — позвольте мне остаться.

Вера не ответила. Она столь глубоко погрузилась в собственные мысли и переживания, что даже не расслышала слов бывшей горничной.

— Вере Николавне нужна камеристка, — ответил за Веру Бахметьев.

Жестом подозвав Степана, граф указал ему на девушку и велел тому устроить новую прислугу в квартире.

— Пётр Родионович — страшный, гадкий человек. Он ни перед чем не остановится, — тихо заговорила Вера. — Он убил моего отца… — и умолкла, спохватившись, что сказала лишнее.

— Князя Уварова, — закончил за неё Георгий.

— Ты знаешь! — поражённо воскликнула она.

— Ивлев мне рассказал, — вздохнул Бахметьев.

— В то утро на Фонтанке я видела… Боже, Юра, я даже не знала, что Николай Васильевич — мой отец!

— Ты видела убийцу? — чуть слышно спросил Бахметьев.

— Нет. Только возницу Уваровых и отца. Он истекал кровью, пока кучер тащил его коляске.

— Видимо Николай Васильевич желал встретиться с тобой, раз приехал на Фонтанку, — тихо обронил Георгий.

— Ты помнишь тот день, когда я упала в пруд в усадьбе Уваровых? — заглянула ему в глаза Верочка.

— Когда ты наградила меня оплеухой за твоё спасение? — усмехнулся Георгий. — Как не запомнить столь знаменательный момент!

Вера невольно улыбнулась. Как давно то было, словно в другой жизни. По правде говоря, то и была другая жизнь, где она была молоденькой глупой гувернанткой отчаянно влюблённой в красивого богатого аристократа.

— Пётр Родионович сделал мне предложение на следующий день, — вновь заговорила она. — Я всё гадала тогда, к чему ему гувернантка без роду, без племени? А он посчитал, что через меня сможет добраться до состояния Уваровых. Я всем приношу смерть, Юра. Своему отцу, мужу и даже… — Вера хотела сказать «тюремщику», но не выдержала и расплакалась. — Я так боюсь, что с тобой что-нибудь случится, — всхлипывала она на плече у Георгия. — Никогда себе этого не прощу!

— Со мной ничего не случится, — поспешил заверить её Бахметьев, ласково поглаживая вздрагивающие плечики.

Он старался говорить то с уверенностью, которой на самом деле не ощущал. Залесский далеко не дурак, и Бахметьев по его глазам видел, что тот не поверил заявлениям княгини Одинцовой. Наверняка, он и дальше будет копать и можно не сомневаться, что, в конце концов, докопается до истины. Вера успокоилась и затихла в его объятьях, только судорожно вздыхала, совершенно опустошённая случившейся с ней истерикой.

День близился к вечеру. Кухарка накрывала в столовой стол к ужину, Вера перебирала документы, что привёз Адземиров, а Георгий закрылся в кабинете со Степаном.

— Пуговицу где взял? — тихо осведомился он, пристально глядя на денщика.

— Так с вашего старого пальто срезал, — потупился Степан. — Ну, ей Богу, барин, где мне ещё её взять было?

— Пальто где? — продолжил расспросы Бахметьев.

— Известно где, в гардеробной, — пожал плечами слуга.

— Сожги! — приказал Георгий Алексеевич.

— Да как же? А ежели понадобится?

— Сожги, — сурово повторил Бахметьев, — и ни одной живой душе о том не сказывай.

— Как прикажете, ваше сиятельство, — кивнул Стёпка и заторопился исполнить приказ.

После трапезы разошлись по комнатам. Георгий не осмелился прийти в спальню к Вере, а она и не настаивала.

Душная вязкая тьма навалилась со всех сторон. Вера вытянула вперёд руки, пытаясь хоть что-то нащупать в беспроглядном мраке, и наткнулась на влажную шершавую стену каземата. Послышался шорох под ногами и тихий писк: «Крысы!» — едва не завизжала она от ужаса. Перебирая руками по стене, что казалась бесконечной, она пошла, сама не зная куда. Впереди манил светом огонёк керосинового фонаря, и она подгоняемая страхом, всё быстрее и быстрее шагала к нему. Остановилась, огляделась. Деревянная скамья и зарешёченное окно под потолком. Из самого тёмного угла к ней шагнула широкоплечая фигура в серой шинели тюремного надзирателя. Скрюченные пальцы впились ей в плечи, ноги потеряли точку опоры. Верочка закричала, отбиваясь от насильника, уворачиваясь от зловонного дыхания.

— Тише, тише, — послышалось ей. — Это всего лишь сон.

«Сон?» — усомнилась она и открыла глаза.

Георгий склонился над ней. Это его руки лежали на её плечах. Бархатный шлафрок графа распахнулся, и под ним виднелась широкая обнажённая грудь. Вера сама потянулась к нему, вскинула тонкие руки на шею, притягивая его к себе как можно ближе.

— Юрочка, не уходи, — цеплялась она за него.

— Не уйду, mon coeur, — опуская её на подушку, отозвался Георгий.

Забравшись в постель, Бахметьев притянул к себе подрагивающее тело Веры, её голова легла ему на плечо, мягкая ладошка заскользила по груди, пробуждая желание. «Не сейчас, — вздохнул он, — не тогда, когда она напугана и ищет всего лишь утешения». Поймав её запястье, он прижался к нему губами.

— Всё хорошо, душа моя. Всё хорошо, я с тобой. Спи, мой ангел, — шептал, поглаживая её по голове, как ребёнка.

Глава 52

Вера открыла глаза, когда серый предрассветный сумрак только, только проник в спальню через не зашторенное окно. Рука потянулась к потемневшей от пробившейся щетины щеке Георгия, длинные ресницы дрогнули, и ещё затуманенные сном глаза открылись.

— Опять сон? — хрипло прошептал он, потянувшись к ней.

— Нет, — улыбнулась Верочка. — Дитя… дитя шевельнулось, — приложила она ладонь к животу.

Глаза Бахметьева удивлённо распахнулись. Широкая ладонь легла поверх её руки. Сердце перевернулось в груди от нежности к женщине, что так доверчиво жалась к нему, всё существо затопило тёплою волною счастья. Его женщина, его дитя. Ничего более не надобно. Разве можно желать большего?

— Мне цыганка сказала, что сын у меня будет, — пряча лицо на его плече, прошептала Вера.

«Сын!» — лицо Георгия омрачилось. Не сможет он назвать его своим. По закону, то дитя, что носит Вера будет считаться наследником Одинцова.

— Ты будто бы не рад? — испугалась она.

— Рад, безумно рад, — улыбнулся Георгий, поднося к губам тонкие пальцы. — Разве можно большего желать? Мне идти надобно, — выбрался он из постели. — А ты спи, рано ещё.

У Бахметьева был повод торопиться на службу. Вчера он пренебрёг своими обязанностями штабного адъютанта и оставил на своём рабочем столе целую стопку неразобранных документов. Не надобно было давать Гейдену повод лишний раз напомнить своему адъютанту о том, что он спустя рукава относится к службе.

Наскоро позавтракав, Георгий спустился к парадному. Экипаж уже ожидал барина. Кучер с трудом подавил зевоту и широко распахнул дверцу кареты перед его сиятельством, в душе недоумевая отчего тому понадобилось на службу податься ни свет, ни заря. Расположившись на сиденье, Бахметьев не удержался и выглянул в оконце.

Так и есть. На углу дома топтался шпик, переодетый в штатское. Серое пальто с бобровым воротником, меховая шапка, низко надвинутая на глаза, всё бы ничего, коли не военная выправка, скрыть которую было невозможно, даже нарочно сутулясь, да и кому придёт в голову совершать promenade в столь ранний час? Видимо, слежка за ним и, стало быть, Залесский не поверил.