— О чём вы говорить хотели, Иван Павлович? — нахмурилась она.

Князь не торопясь поставил лампу на туалетный столик и обернулся к жене.

— Ну, как же. О наследнике, разумеется, — шагнул он к ней. — Я уже не столь молод, выжидать у меня времени нет.

Вера отшатнулась от него, но Одинцов с неожиданной для его возраста прытью, настиг её и обхватил обеими руками за тонкую талию.

— Ну, что же ты упрямишься, — зашептал он, пытаясь развязать пояс её капота. — Ну, дай хоть потискаю малость.

Девушку затрясло от омерзения. Положив руки ему на плечи, Вера что было силы, толкнула его. Князь, не ожидавший сопротивления, пошатнулся и приземлился на пол. Потирая ушибленный зад и спину, Иван Павлович поднялся с полу и злобно сверкнул глазами в сторону молодой княгини.

— Ну, погоди же, — погрозил он ей пальцем. — Думаешь, я ничего не понимаю. Прикрыла грешки свои. Так вот знай, глаз с тебя не спущу. Надумаешь любовника завести, пожалеешь.

— Не надобно угрожать мне, — поправила Верочка пояс на капоте. — Не забывайте и вы, Иван Павлович, что милостями бабки моей можете пользоваться до той поры, пока живём мы с вами в мире и согласии.

Князь улыбнулся, однако в улыбке его тепла не было.

— Полно, Вера Николавна, погорячился я. Что ж не понимаю, что мы пока совершенно чужие друг другу, вам время требуется, дабы привыкнуть ко мне. Ведь верно? — заискивающе заглянул он ей в глаза.

— Верно, Иван Павлович, — согласилась Вера, кивнув головой. — Доброй ночи вам, — указала она ему на дверь.

Одинцов, подхватив со стола свою лампу и, стеная и охая, направился в свою спальню. Закрыв за супругом дверь, Вера привалилась к ней спиной. Ей вдруг стало совестно от того, что она толкнула пожилого человека, пусть и вёл он себя не совсем подобающим образом. Однако он муж её, она обеты и клятвы супружеские давала. Но, только представив себе, что позволит ему коснуться себя, девушка едва не застонала вслух. На память пришли жаркие ночи с Георгием, и от того на душе сделалось совсем горько. Вот он час расплаты за краткое счастье. Оставалось только надеяться, что в ближайшее время Иван Павлович не повторит своих попыток настоять на исполнении ею своего супружеского долга и пока у неё есть краткая передышка.

Одинцов и впрямь более не пытался. Видимо, тот отпор, что дала ему Верочка, заставил его призадуматься. Существование их бок о бок стало довольно мирным и даже походило на вполне обычные семейные взаимоотношения. Вера встретилась с управляющим, обсудила с ним все, что хотела по поводу новых приобретений для усадьбы. Ей даже удалось очаровать этого сурового человека. Потому как он специально для неё выписал из столицы несколько модных журналов и каталогов.

Молодая княгиня Одинцова стала частой гостьей в шумной семье купца Дроздова. Его жена Матрена Ниловна сколько могла способствовала тому, чтобы ввести молодую женщину в довольно скромное общество Пятигорска. Помимо князя Одинцова и его жены из титулованного дворянства в курортном городке постоянно проживала ещё вдовствующая графиня Добчинская.

В городке квартировался Пятигорский пехотный полк и обыкновенно его офицеры собирались именно у madame Добчинской, которая охотно принимала военных у себя, поскольку имела двух дочерей на выданье, но совершенно не имела средств, дабы свезти их на сезон в первопрестольную или Петербург. Вскоре и княгиня Одинцова стала желанной гостьей в гостиной графини, поскольку её молодость и приятная внешность привлекли немало желающих продолжить знакомство с ней.

Князь Одинцов прежде редко кого посещал, поскольку вежливость требовала приглашать к себе с ответными визитами, но нынче вынужден был бывать в некоторых домах вместе с молодой женой. По весне в усадьбе собирались начать ремонт, и Вера надеялась, что вскоре и ей нечего будет стыдиться, приглашая кого-либо в дом, который теперь стал и её жилищем.

Глава 33

Всю последнюю седмицу Олеся пребывала в скверном расположении духа. Она написала Вершинину о том, что оценила благородный порыв и понимает его мотивы, потому как сама испытывает весьма схожие чувства, но раз не дано быть вместе, почему бы не остаться друзьями, ведь тому нет никаких препятствий. Однако ответа на своё письмо она не получила. Толи оно не дошло до Константина Григорьевича, толи он не пожелал ей ответить, гадала Олеся. Ей хотелось, дабы первое было причиной такого молчания, довольно уже и того, что Бахметьев пренебрегал ей долгое время, не отвечая на её письма.

Правда, как выяснилось, Георгий Алексеевич не отвечал, потому, как попросту отсутствовал, а вот Вершинин явно был в Петербурге. Олеся знала то доподлинно, потому как слышала, что маменька её интересовалась у Бахметьева, отчего поручик перестал бывать у них, на что Георгий Алексеевич ответил, что причина ему не известна, но на службе Константин Григорьевич появляется исправно. Уж такое зло взяло её при этом, что она насилу скрыла ярость, бушевавшую в душе, и досидела вечер, и ужин, на который остался её наречённый, с невозмутимым выражением лица и даже сумела улыбнуться, когда Георгий Алексеевич высказал какую-то остроту.

Но стоило ей остаться одной в опочивальне, девушка дала волю ярости, что так тщательно скрывала. Достав из комода письмо поручика, она разодрала его на мелкие кусочки, а после смела с туалетного столика духи, расчёски, гребни и прочую мелочь вместе с обрывками злополучного послания, после чего разрыдалась, повалившись на кровать.

Наверное, именно в такие моменты, когда душа сметена, а разум омрачён переживания, в голову приходят столь нелепые мысли, что следовать им совершенно неразумно, более того опасно. Выплакавшись, mademoiselle Епифанова поднялась с кровати и, невзирая на поздний час, принялась приводить себя в порядок без помощи камеристки, поскольку свидетели ей были не нужны.

Причесавшись и заколов роскошные медно-рыжие локоны шпильками в пышный узел на затылке, девушка прошла в гардеробную. Отыскав среди прочей одежды довольно скромное платье темно-синего цвета, пуговицы у которого были спереди, и облачиться в которое она могла без посторонней помощи, Олеся поспешила переодеться. Нашлась в гардеробной и ротонда с глубоким капюшоном, почти полностью скрывавшая лицо.

Выглянув в будуар и убедившись, что камеристка ушла ужинать вместе с остальной челядью, Олеся проскользнула в коридор и поспешила к лестнице, ведущей к чёрному ходу. На ночь все двери в доме запирались, закрыта на засов была и дверь с чёрного хода. Отодвинув задвижку, Олеся вышла во двор, подпёрла дверь снаружи, дабы она не распахнулась сквозняком, чуркой, что не успели убрать, после того, как кололи накануне дрова, и направилась прямиком к калитке в ограде, что окружала особняк и небольшой садик вкруг него.

Само собой, девице из приличной семьи не стоило показываться на улице одной без сопровождения в столь неурочный час. Ночной Петербург жил совершенно иной жизнью, это тебе не днём прогуляться по Невскому проспекту, раскланиваясь со знакомыми. Подобная прогулка могла закончиться весьма печально, но Олеся была настолько зла на Вершинина, что не думала о подстерегавших на каждом углу опасностях. Она вполне благополучно обогнула особняк Епифановых и вышла на набережную.

Клокотавшая в душе злость и обида придали смелости. Олеся отчаянно замахала руками, когда заметила приближавшуюся пролётку. На её счастье коляска оказалась свободна, и извозчик согласился отвезти её по названному адресу. Правда, плату потребовал вперёд. Вынув из ридикюля купюру, Олеся вложила её в грубую ладонь возницы и откинулась на спинку сиденья, стремясь укрыться от посторонних глаз в тени, отбрасываемой крытым верхом коляски.

Вскоре экипаж остановился на Гороховской улице напротив подъезда доходного дома. Выбравшись из коляски, Олеся застыла в нерешительности. Само собой, что Вершинин проживал в этом доме не один, и где именно следовало искать его апартаменты, девушка не знала. Оставалось обратиться за помощью к швейцару. Надвинув капюшон ротонды, как можно ниже, mademoiselle Епифанова, приподняв юбки, поднялась на крыльцо и постучала в двери парадного.

Дверь со крипом приоткрылось и показалось недовольное заспанное лицо швейцара, обрамлённое пышными усами и бакенбардами. Окинув беглым взглядом посетительницу и отметив добротную и дорогую одежду, сшитую на заказ, слуга шире распахнул двери и ступил на крыльцо.

— Чем могу служить сударыня? — склонился он в лёгком поклоне.

— Мне бы с господином Вершининым увидеться, — глухо ответила Олеся.

Швейцар кашлянул в кулак, обтянутый грязной белой перчаткой и попытался рассмотреть лицо женщины в неясном свете фонаря над парадным.

— Дома-с, его благородие будут, сударыня, — ответствовал он, отводя глаза.

— Где я могу его найти? — поинтересовалась Олеся.

— Вам надобно подняться по лестнице на последний этаж, — отвечал слуга. — Дверь направо будет.

— Благодарю, любезный, — проскользнула мимо него Олеся.

На лестнице было темно, хоть глаз выколи. Чертыхаясь, как то вовсе не подобало барышне её происхождения и воспитания, Олеся, высоко подобрав юбки, шагала по ступеням. Квартира Вершинина находилась на пятом этаже. Ещё будучи на четвёртом, Олеся услышала шум, мужские голоса, чей-то громкий довольно визгливый и неприятный смех. Можно было предположить, что где-то совсем неподалёку собралась весьма шумная и весёлая компания.

Чем ближе она подходила к дверям апартаментов Константина Григорьевича, тем явственнее слышался шум. Надо было развернуться и уйти, но проделав столь трудный путь, сбежав из дому, Олеся решила непременно довести дело до конца. Нащупав шнурок колокольчика, mademoiselle Епифанова дёрнула за него что было силы. Шум за дверями сделался тише. Послышался звук отодвигаемого засова, и слуга Вершинина открыл двери.