Убедившись, что Караулов уехал, Елизавета Петровна открыла глаза и поднялась:

— Оленька, — ласково обратилась она к снохе, — поеду и я, пожалуй. А Петруша где? — сделала она вид, что не заметила исчезновения племянника.

— Пётр Родионович уехали, — равнодушно отозвалась Ольга. — Вы оставайтесь, Елизавета Петровна.

— Нет-нет, ma bonne, — печально вздохнула княгиня. — У тебя нынче своих забот полно, дабы ещё со старухой нянчиться.

— Я велю коляску заложить, — не стала спорить Ольга и подозвала лакея, дежурившего у входа в гостиную.

* * *

Минуло три дня после ссоры с Бахметьевым. Ответа на своё письмо Вера так и не дождалась. Никитка, посланный на Литейный с запиской, вернулся с пустыми руками. Всё, что он смог сообщить, это то, что его сиятельство в отъезде и когда вернутся, не сообщали.

Новость сия для Веры была подобно грому среди ясного неба. Не хотелось верить в то, что Бахметьев просто оставил её без всяких объяснений. Однако, вспомнив о том, как безжалостно он порвал с Ольгой, девушка уже более не сомневалась в том. Своей нелепой ложью, она лишь ускорила развязку, не стоит более ждать чего-то и надеяться. Пришло время самой позаботиться о собственном будущем. Оставалось только благодарить создателя, что она и в самом деле не понесла. Ведь тогда положение её было бы и вовсе безвыходным. Оставаться в Петербурге становилось бессмысленным. Мало того, что столичная жизнь была ей не по карману, так ещё и Бахметьев был рядом. Все что ей оставалась — это лишь собственная гордость, но кто знает, как долго она сможет удерживать самое себя от того, чтобы не отправиться к нему, не упасть в ноги и не умолять не оставлять её.

На память Вере вновь пришёл короткий разговор с княгиней в Летнем Саду, когда пожилая дама предлагала ей свою помощь. «Стоило ли отвергать её тогда столь высокомерно? — вздохнула Верочка. — Воистину говорят: не плюй в колодец…». Стыдно было нынче ехать к ней и просить помощи, но видимо, не было у неё иного выхода.

Собиралась Верочка недолго. Все наряды, вещи, что были куплены на деньги графа, она оставила без всякого сожаления. Единственная вещь, что она позволила себе взять на память о времени, проведённом в Петербурге, был расшитый бисером ридикюль — самый первый подарок его сиятельства. Именно в него Вера уложила все свои сбережения, что остались от денег Бахметьева.

Ранним утром Дарья по обыкновению отправилась на рынок за покупками к обеду, Катерина была занята на кухне, а Никитку Вера отослала на почтовую станцию с письмом для Тоцкого. В своём письме Верочка благодарила Парфёна Игнатьевича за то, что он принял в её судьбе столь деятельное участие, и просила простить за то, что нынче она решила оборвать все связи с ним, потому как сама опорочила своё доброе имя, и не желала бы, чтобы тень пала и на репутацию её благодетеля.

Собрав только то, что принадлежало ей, девушка вышла из парадного с небольшим саквояжем в руках. Добираться до Покровского было не близко, и Вера застыла на мостовой перед домом, прибывая в нерешительности. Никогда раньше ей не приходилось самой останавливать извозчика. Заметив её затруднения, на помощь пришёл швейцар:

— Собрались куда, барышня? — дружелюбно поинтересовался он.

— К тётушке, — ответила Вера первое, что пришло на ум.

— К родственникам это хорошо, — согласно закивал головой седовласый слуга и поспешил остановить извозчика.

Поблагодарив швейцара, Верочка с его помощью, забралась в пролётку.

— Куда прикажете, барышня? — поинтересовался возница, оглядывая свою пассажирку.

— Мне бы в Покровское, — тихо отозвалась девушка.

— Далече, больно, — сдвинув на лоб картуз, почесал в затылке мужик. — Это ж почитай вёрст пятьдесят не меньше. За день бы обернуться.

— Я заплачу, — торопливо произнесла Вера, опасаясь, что возница откажется ехать в такую даль. — Сколько?

— Червонец целковых, — не моргнув глазом, попросил мужик.

— Поехали, — вздохнула Верочка.

— Вам в село, али в усадьбу? — весело поинтересовался он, взяв в руки вожжи.

— В усадьбу, — откинулась девушка на спинку сидения.

Поездка и в самом деле была долгой. К тому же осенняя распутица создавала дополнительные препятствия в дороге, как то размытые колеи, заполненные жидкой грязью. Будь то не пролётка, а тяжелогружёный экипаж, они бы непременно застряли. Однако возница, помня про обещанный червонец, не роптал и лишь шибче погонял рыжего мерина там, где дорога была довольно сухой и укатанной.

К трём часам пополудни пролётка остановилась перед чугунными коваными воротами усадьбы в Покровском. Расплатившись с извозчиком, Вера выбралась из коляски. Страшно было даже представить себе, что княгиня вдруг по каким-либо причинам откажется от своих слов, потому как у неё не было денег даже на то, чтобы вернуться в Петербург.

Может быть, решение принятое Верой и было слишком поспешным и непродуманным, но обида и сердечная боль гнали её прочь из столицы. Видимо, не так сильна была его любовь к ней, коли стоило ему только услышать о грядущем отцовстве, так его и след простыл. Но более всего Верочка боялась случайно столкнуться где-нибудь с Георгием и увидеть в его глазах лишь разочарование и презрение, а то и хуже того: граф мог сделать вид, что и вовсе незнаком с ней. Такого позора она бы просто не смогла пережить.

Заметив у ворот барышню, робко переминающуюся с ноги на ногу, привратник изволил выйти из сторожки.

— Чем могу служить? — поинтересовался он, разглядывая посетительницу.

Лицо девушки показалось ему знакомым. Смущало только то, что одета барышня была не то чтобы бедно, но и не богато, да ещё одна, в наёмном экипаже.

— Елизавета Петровна дома будут? — поинтересовалась Верочка, стараясь, чтобы голос её не дрожал.

— Нету барыни, — вздохнул сторож. — На похоронах они. Сын у её сиятельства помер.

— Николай Васильевич? — побледнела девушка, ухватившись за ограду.

— Ох, ты матерь божья, — кинулся отпирать калитку слуга, видя, что барышня вот-вот лишится чувств.

Вера пришла в себя в небольшой спальне. Тяжёлые портьеры на окнах были наглухо задёрнуты, и от того совершенно не ясно было день ещё на улице, или же ночь успела вступить в свои права. В слабом свете керосиновой лампы, девушка разглядела склонённую над туалетным столиком седую голову княгини. Елизавета Петровна перебирала какие-то бумаги.

— Ваше сиятельство, — сделала она попытку подняться.

— Верочка, — поднялась со своего места княгиня и, устремившись к ней, приложила сухую прохладную ладонь ко лбу девушки. — Как же вы меня напугали. Я домой приехала, а мне говорят, что барышня какая-то меня спрашивала, а как только узнала про Николя, так и чувств лишилась тотчас. А бестолочи эти, — нахмурилась княгиня, имея в виду прислугу, — даже за доктором не послали. С минуты на минуту должен приехать.

— Так это правда? — чуть слышно спросила девушка.

— Правда, — кивнула головой княгиня, присаживаясь на край постели. — Николая Васильевича смертельно ранили ножом в Петербурге.

— Когда это было? — села на постели Вера, во все глаза глядя на Елизавету Петровну.

— Четыре дня уж минуло, — вздохнула пожилая дама. — Это хорошо, что вы ко мне приехали. Нам о многом надо поговорить. Но то после, а нынче отдыхайте. Я к вам горничную пришлю.

Княгиня вышла, а Верочка откинулась на подушку не в силах поверить тому, что именно она стала свидетельницей убийства Уварова.

Глава 24

Совсем стемнело, когда экипаж Бахметьевых въехал в ворота усадьбы. Помогая матери спуститься с подножки, граф обернулся к вознице:

— Не распрягай, в Петербург поедем.

— Ваше сиятельство, так ночь уж на дворе, — попытался возразить кучер.

— Поговори мне ещё, — оборвал его Бахметьев.

— Жорж, в самом деле, — изумилась такому решению графиня, — неужели до утра подождать нельзя?

— Довольно, maman, — провожая её к крыльцу, отозвался Георгий. — Я сам решу, как мне поступить.

Лидия Илларионовна обиженно поджала губы и, развернувшись так, что подол её ротонды хлестнул сына по начищенным до блеска сапогам, поднялась на крыльцо.

— Жорж, — обернулась она, — ты совершаешь ошибку. Я надеялась, что здравый смысл удержит тебя от того, чтобы видеться с этой женщиной. Не время нынче демонстрировать свою сердечную привязанность.

— Времени, маменька, у меня как раз и нет, — вздохнул Бахметьев.

— Поступай, как знаешь, — фыркнула графиня, и, подхватив юбки не оглядываясь, прошла к дверям.

— На Фонтанку? — уныло поинтересовался возница.

— На Литейный, — приказал Бахметьев, забираясь обратно в карету.

Ночь выдалась довольно тёмная. Ещё днём небо заволокло низкими тучами, предвещавшими то ли холодный дождь, то ли первый снег. Фонарь, закреплённый на крыше экипажа справа от возницы, почти не давал света, вынуждая двигаться неспешно и осторожно. Негромкий стук копыт, мерное покачивание экипажа нагоняли сон на его сиятельство. Георгий Алексеевич очнулся от дрёмы, когда колеса кареты загрохотали по мостовой в ночном Петербурге. Миновав каменный мост через канал, экипаж покатил по Лиговской набережной к Невскому.

Оказавшись в своих апартаментах, граф первым делом направился в кабинет, прихватив с собой керосиновую лампу. Предчувствия не обманули. Письмо от Веры, вернее было бы сказать, короткую записку, он обнаружил на столе в кипе всей прочей корреспонденции. Быстро пробежав глазами несколько строк, Бахметьев медленно опустился в кресло.

Можно было бесконечно оправдывать себя тем, что у него не было ни минуты свободного времени, но правда состояла в том, что он так ничего и не решил, потому ему было нечего сказать ей. Мысли о том положении, в котором они оказались, не покидали его все то время, что он вынужден был посвятить делам семьи Уваровых, да только не было правильного ответа на все вопросы. «Господи! Вразуми! Что же делать-то?» — устало подпёр подбородок рукой Бахметьев.