— Я вас слушаю, — взъерошил рукой каштановую шевелюру Бахметьев.

— Никогда не лгите мне, — выдохнула она.

— Никогда, — легко согласился он, думая только о том, чтобы вновь заключить её в объятья, поцеловать, распустить тяжёлый узел волос у неё на затылке и зарыться лицом в льняные кудри.

— Хорошо. — Вера обошла его и распахнула двери гостиной. — Даша, — обратилась она к горничной, — передай Катерине, что его сиятельство на ужин останутся. Пусть на двоих накроет.

Кивнув головой, Дарья исчезла в коридоре.

Дав своё согласие стать любовницей графа, Вера испытывала странную нервозность. Она тянула время за ужином, совершая массу бесполезных и бессмысленных действий, как то принималась вдруг переставлять приборы на столе, делая это столь сосредоточенно, что можно было подумать, что для неё в сей момент нет ничего более важного. И ежели до того, как роковые слова были произнесены, у неё всегда находилась тема для разговоров с Бахметьевым, то после она не могла и двух слов произнести, отвечая на все вопросы односложно и игнорируя его попытки разговорить её и внести некую непринуждённость в накалившуюся вдруг обстановку.

Памятуя о коварном свойстве шампанского, она даже не прикоснулась к вину в этот вечер. Если бы Бахметьеву было ведомо, какая буря чувств и эмоций бушевала у неё в душе, какой панический ужас она испытывала, добровольно шагнув с обрыва в пропасть, он, наверное, не стал бы раздражаться и злиться на непонятное ему поведение женщины, только что ответившей ему согласием. Но Георгий Алексеевич о том не знал, и потому поведение Верочки уже порядком его разозлило.

Вера все же уловила перемену в его настроении, когда заметила нахмуренные брови и недовольно поджатые губы.

— Идёмте, — поднялась она из-за стола и решительно прошагала в сторону спальни.

Застав в будуаре Дарью, она молча указала ей рукой на двери. Горничной не надо было ничего объяснять. Она с первой минуты, когда господа вернулись с прогулки, поняла, что всё переменилось.

Остановившись по центру комнаты, Вера, не поворачиваясь лицом к Бахметьеву, завела руки за спину и попыталась расстегнуть пуговицы на платье.

— Помогите мне, — раздражённо прошептала она.

— Вера, — Бахметьев обнял её за талию и развернул к себе лицом. — Что всё это значит?

— Разве вы не этого хотели? — Верочка чувствовала, как дрожат губы, как слезы наворачиваются на глаза, грозя пролиться прямо сейчас. — Я всё не так делаю, да? — моргнула она.

Слезинка скатилась по гладкой щеке.

— Я не знаю как, не умею, — прошептала она.

— Я научу, — склоняясь к ней, прошептал Бахметьев.

Первый поцелуй был невесомым, лёгким касанием губ. Осторожным и деликатным. Верочка поднялась на носочки, обхватила руками крепкую шею и приникла к нему всем телом. Словно в полусне она ощущала, как скользят тёплые ладони по её спине, лиф платья вдруг стал не так тесен, а спустя несколько мгновений, оно с тихим шорохом соскользнуло с плеч и упало на пол. Бахметьев выпустил её из объятий и, отступив на шаг, рванул ставший вдруг тесным ворот мундира. Он повёл плечами, сбрасывая офицерский сюртук. Вера, прикрывшись руками, отвернулась. Сердце колотилось где-то в горле, кровь стучала в висках. Её то сотрясал озноб, то кидало в жар. Осмелившись посмотреть на него, она тихо охнула, поразившись тому, сколь широки оказались его плечи под тонким полотном рубахи. Заметив её взгляд и смущённый румянец, Бахметьев широко улыбнулся.

— Иди ко мне, — раскрыл он для неё объятья.

Как было отпустить свои страхи, довериться ему? Но ведь ныне уже нет пути назад. Возможно, он и поймёт, коли качнёт сейчас отрицательно головой и попросит уйти, но ведь более не вернётся. И она шагнула к нему, спрятала лицо на груди, щекой касаясь разгорячённой кожи в распахнутом вороте рубахи.

— Георгий Алексеевич, — положив ладонь на грудь ему, попыталась отстраниться.

— Жорж, — шепнул он, стискивая в руках тонкий стан.

— Жорж, — повторила она, — мне страшно.

— Не надобно меня бояться, ma bonne, — скользнули по тонкой шее сухие горячие губы. — Не надобно. Я тебя не обижу.

Вера ахнула, когда он подхватил её под колени, и она оказалась у него на руках. Шагнув в спальню, Бахметьев опустил её на разобранную Дарьей постель.

— Всё хорошо будет, ангел мой. Всё хорошо, — запустил он пальцы в узел волос на её затылке. Шпильки посыпались на постель, когда он провёл рукой по распущенным локонам.

Но как бы он ни сдерживал себя, как бы ни старался не спешить, увлечь за собой в тёмный омут сладострастия, боль все же на миг отрезвила её, вырвав из мира томной неги.

Тихо вскрикнув, вцепилась в его плечи, царапая ноготками гладкую, будто атлас кожу и затихла в объятьях, молча глотая слезы.

— Прости меня, ангел мой, — притянул он к себе стройное тело. — Так уж устроено природой.

— Всё хорошо, — тихо шепнула ему в ответ, пряча глаза и уворачиваясь от его поцелуев.

Бахметьев вздохнул, выпустил её из рук и откинулся на подушку, закрыв глаза. Не спалось. Не испытал радости от очередной победы. Напротив, будто кошки скреблись на душе. Нестерпимо захотелось уйти, не видеть её после. Прислушиваясь к тихому ровному дыханию, он осторожно поднялся с постели и принялся одеваться.

— Жорж, — тихий шёпот заставил его замереть. — Ты уходишь?

— Мне пора. Завтра на службу, — отозвался он.

Отвернувшись от растерзанной постели, Георгий Алексеевич быстро натянул рубаху, заправил её в брюки и, подобрав с пола мундир, шагнул к двери.

— Когда ты придёшь? — услышал он за спиной.

— Я дам вам знать, — не поворачиваясь, ответил он.

Плечи его слегка напряглись, когда ему послышалось тихое всхлипывание. Надобно бы вернуться, обнять утешить, но он, постояв ещё мгновение, шагнул за порог и закрыл за собою дверь.

Глава 17

Вера накрылась с головой одеялом и разрыдалась, уткнувшись лицом в подушку. Холодное «вам» болезненным уколом впилось в сердце. Произошедшее между ней и графом в её собственной постели ныне виделось ей омерзительным. Порченная она отныне. Отдала самое ценное, что имела, думала привязать его к себе, решившись на самый отчаянный для любой девицы шаг, но видимо, своей неискушённостью в делах подобного рода, только лишь оттолкнула его.

Чем она нынче лучше княгини Уваровой? Ольга Михайловна ничего не значила для Бахметьева, и он рад был избавиться от надоевшей пошлой связи, и её, Веру, скором времени ждёт та же участь. Только у княгини супруг законный имеется, а для mademoiselle Воробьёвой отныне все кончено.

Чем более она думала о том, что совершила, тем сильнее ненавидела Бахметьева за то, что он с ней сделал и себя за то, что поддалась искушению. В будуаре послышались шаги. Видимо, то горничная, проводив его сиятельство, вернулась на своё узкое ложе. Вера затихла, не желая выдать владевшее ей отчаяние. Дарья тихо постучала в двери:

— Вера Николавна, спите?

— Нет, — вздохнула Вера. — Входи.

— Я вам ванну приготовила, — отвела глаза девушка.

— Благодарю, — завернувшись в одеяло, Вера прошла в уборную.

Отбросив его в сторону, девушка ступила в ванну. «Можно смыть грязь с тела, но с души-то не смоешь», — вздохнула она, погружаясь в воду. И все же тёплая душистая вода подействовала на неё умиротворяюще. Отступили страх и отчаяние, оставив только горечь и запоздалое раскаяние.

Отныне для неё не было секрета в том, что происходит между мужчиной и женщиной за закрытыми дверями спальни. Наверное, будь Бахметьев её супругом, она бы не чувствовала себя столь униженной, ведь что греха таить, интимная близость была не лишена приятных моментов, но это и более всего угнетало. Не должна была она испытать наслаждения от того, что совершила. Ведь это грех так отдаваться мужчине.

Вода остыла, а Вера всё продолжала сидеть в ванне.

— Вера Николавна, — услышала она обеспокоенный голос горничной за дверью.

— Со мной всё хорошо, — отозвалась Верочка. — Уже выхожу.

Что теперь-то придаваться унынию, коли всё свершилось. Разве не за этим Бахметьев привёз её в Петербург? Разве не знала, на что идёт, давая графу своё согласие?

Вернувшись в спальню, Вера обратила внимание, что Дарья перестелила постель и, оставив для неё на столе зажжённую лампу и стакан тёплого молока, удалилась. Девушку растрогала такая забота, и она вновь шмыгнула носом, пообещав себе, что завтра непременно отправится в лавку, купит что-нибудь, дабы отблагодарить горничную.

Прикрутив фитиль, Вера забралась в постель и постаралась отрешиться от мыслей о Бахметьеве, о завтрашнем дне, решив для себя, что не стоит горевать о том, чего уже не вернуть и не поправить.

* * *

Бахметьев, выйдя из парадного, остановился на набережной, прислонившись спиной к фонарному столбу. К ночи похолодало, и пронизывающий ветер норовил забраться под плащ, заставляя ёжиться. Подняв голову, Георгий Алексеевич нашёл глазами окно, где сквозь неплотно задёрнутые шторы пробивался неяркий свет керосиновой лампы. «Не спит», — вздохнул Бахметьев. Порывшись в кармане плаща, граф извлёк из него портсигар. Ветер несколько раз гасил пламя спички, но все же ему удалось прикурить сигарету. «Дурак! — обругал себя Бахметьев, затянувшись горьким дымом. — Сбежал, как нашкодивший мальчишка. Стоило ли так спешить? В кои то веки похоть совсем затмила разум. Всё должно было быть иначе», — сигарета истлела и обожгла пальцы. Отбросив окурок, — Георгий Алексеевич дождался, когда свет в окне погаснет и только после того зашагал по мостовой в сторону Литейного.

Шаги гулким эхом отдавались в ночном городе. Всё замерло. Обыкновенно в эти часы на улице можно было встретить припозднившихся гуляк из числа студентов или военных, нет-нет проезжала пролётка, но нынче было тихо. Идти было совсем недалече. Ветер свистел в ушах, подгоняя в спину и вынуждая ускорить шаг.