— Я всё знаю, — тихо прошептал он, покрывая поцелуями уголки дрожащих губ, закрытые веки, пламенеющие румянцем щеки. — Моя мать призналась, что запретила тебе приезжать. И про письмо тоже рассказала.

— Что с того? — вздохнула Вера.

— Ты любишь меня? — приподняв пальцами её подбородок, заглянул ей в глаза Георгий. — Только не лги мне. Помнишь, ты просила меня никогда не лгать тебе? — спросил он.

— Помню, — высвободилась из его объятий Вера и обхватила себя руками за плечи. — Это ничего не меняет, Юра. Нам надобно расстаться, потому как…

— Просто ответь, — перебил её Бахметьев.

— Люблю, — прошептала чуть слышно, отводя глаза. — Но твоя мать права. Я тебе не пара.

— Выслушай меня, — попросил Георгий. — Когда истечёт срок траура, мы обвенчаемся. Я вновь подам в отставку. Её примут, я уверен в том. Мы уедем отсюда. У меня есть небольшой дом в Одессе. Там никто ничего о тебе не знает.

— Я боюсь, что ничего из того не выйдет. Мы ведь один раз уже пытались уехать, — упрямо покачала головой Вера.

— Просто доверься мне. Если мы оба того захотим, то всё получится, — принялся убеждать её Георгий.

— Есть ещё кое-что, — бросила на него взгляд из-под ресниц Верочка.

— Что? — хмуро спросил Бахметьев.

— Анна. Я не могу оставить всё так, как оно есть. Я не имею права…

— Поедем к Ивлеву. Сразу после Пасхи, как только дороги просохнут. Уверен, Иван Сергеевич что-нибудь посоветует. Только позволь мне остаться с тобой.

— Это неприлично, Юра.

— Плевать я хотел на приличия. Поздно запирать ворота, коли лошадь убежала из стойла, — возразил Георгий. — Весь Петербург ещё долго нам кости перемывать будет. Иди ко мне, — раскрыл он ей объятья.

Вера шагнула к нему и прижалась щекой к тёмно-зелёной ткани мундира на его груди:

— Я всё боюсь, Юрочка, что нам опять что-нибудь или кто-нибудь помешает.

— Никто нам не помешает. Караулов отправится на каторгу, туда ему и дорога, ни моя мать, ни Дашков более не станут чинить нам препятствий.

— Оставайся, — провела кончиком пальца по его губам Вера. — Будь, что будет.

Казалось, в доме никто не удивился тому, что гость не уехал с наступлением вечера, а остался в усадьбе. Да и от кого таиться было? Вся прислуга уже давно знала о взаимоотношениях хозяйки и молодого барина из соседнего имения. Даже Майер совершенно невозмутимо воспринял появление за ужином его сиятельства.

Ужин закончился довольно поздно. Майер первым откланялся и оставил княгиню Одинцову и графа Бахметьева наедине. Вера всё не решалась оторвать взгляд от тарелки. Георгию приготовили спальню в том же крыле, где находились и её покои. Ей безумно хотелось остаться этой ночью с ним, но она так стеснялась своего располневшего тела, что даже намёком не высказала ему, что хотела бы видеть его в своей спальне. Он сам заговорил о том.

— Позволь мне сегодня быть рядом, — улыбнулся он, пытаясь поймать её взгляд.

Вера вздохнула:

— Боюсь, ты будешь разочарован, Юра. Я ведь не та, что прежде.

— Ты — самая прекрасная женщина на земле! Ты — лучшее, что у меня есть, — поднялся он из-за стола.

Остановившись за её спиной, Георгий положил ладони ей на плечи.

— Я люблю тебя, — склонился он к её уху. — И мне совершенно не важно, как ты выглядишь нынче.

— Пойдём, — поднялась со стула Верочка.

Её пальчики скользнули в его ладонь. Поднявшись в будуар, она отослала Дуняшу и прошла к дверям в спальню.

— Ваше сиятельство, — обернулась она к нему с лёгкой полуулыбкой на устах, — вынуждена просить вас быть моей камеристкой.

— С большим удовольствием, — отвесил театральный поклон Георгий.

И до того стало светло в душе, легко и радостно на сердце. Может оттого, что вновь видел её улыбку, вновь слышал тот шутливый тон, что так успел полюбить.

Расстёгивая пуговки на её платье, Георгий то и дело касался губами тонкой шеи, гладил обнажившиеся плечи. Платье упало на пол, но ни он, ни она не обратили на то ни малейшего внимания. Как давно не были вместе, как истосковались по ласковым прикосновениям к обнажённой коже. И отнюдь не пылкое желание владело обоими, но от нежности щемило сердце, кружилась голова, так хотелось коснуться, прижаться губами к губам. Тонкие пальцы пробежали по широкой обнажённой груди, чуть задержались на красноватом шраме от полученного ранения.

— Боже, верно, тебе было очень больно? — подняла голову Вера, заглядывая в непроницаемые тёмные глаза.

— Не так больно, как услышать, что ни дня не любила меня, — обнял её Георгий, а потом вдруг подхватил на руки так, что Вера испуганно охнула и, обвив руками его шею, всем телом приникла к нему.

И как же хорошо было лежать рядом, тесно прижавшись к нему, вдыхать знакомый запах. Вера таяла, когда длинные пальцы Георгия перебирали рассыпавшиеся по подушке льняные локоны, едва касаясь кожи, гладили тонкие ключицы. Каким блаженством было слышать изумлённый вздох, когда под его ладонью шевельнулось дитя в утробе.

До самой Пасхи граф Бахметьев гостил в Покровском, и когда наступило Воскресенье Христово вместе с Верой поехал в сельский храм, встав подле неё с зажжённой свечой в руках. Шептались кумушки соседские, но враз примолкли, когда сама графиня Бахметьева по окончанию крестного хода подошла к молодой паре и, расцеловав в обе щеки ошеломлённую Верочку, с улыбкой на устах произнесла:

— Христос воскрес, Вера Николавна.

— Во истину воскрес, Лидия Илларионовна, — смущённо отозвалась Верочка.

— Приезжайте к нам в Бахметьево, — тронула она за рукав сына. — Алексей Николаевич быть обещался нынче.

— Будем, маменька. Непременно будем, — целуя мать в щеку, заверил её Георгий.

Помогая Вере подняться на подножку экипажа, Георгий приказал вознице ехать в Бахметьево. Вера прислонилась головой к его плечу и тяжело вздохнула.

— Мне бы не хотелось ехать туда, — тихо заметила она. — Наверняка будут гости, как ты объяснишь моё присутствие там?

— Мне легче объяснить твоё присутствие, чем моё отсутствие подле матери в такой день, — довольно сухо заметил Георгий.

Вера убрала голову с его плеча и отодвинулась, уставившись в окно невидящим взглядом. Георгий нащупал её ладошку и сжал в своей руке:

— Прости, я вовсе не желал обидеть тебя. Ежели меня не будет, то вполне вероятно, что причиной тому посчитают мою размолвку с матерью.

— Я понимаю, — отозвалась Вера, не поворачивая головы, дабы он не её расстроенного лица.

Менее всего ей хотелось бы встать между матерью и сыном, заставить его выбирать, ведь до сей поры не была уверена в том, какой именно выбор он сделает.

Вопреки её ожиданиям и сложившийся традиции в этот день в Бахметьево не было многолюдно, приехал лишь Дашков, соседям же Лидия Илларионовна даже приглашений рассылать не стала. Всемогущего Дашкова Вера побаивалась, особенно потому, как запомнила, с каким пренебрежением он глядел на неё в Покровском, когда Караулов ранил Георгия. Madame Одинцова с трудом удержалась от того, чтобы не отшатнуться от князя, когда он предложил ей руку, дабы сопроводить к столу.

— Неужели я вас напугал? — тихо поинтересовался Алексей Николаевич, склонившись к уху Веры по пути в столовую. — Мне казалось, что вы не робкого десятка.

— Вы внушаете уважение и трепет всякому, — тихо отозвалась Вера. — Страшно даже представить, что ваш гнев может обрушиться на мою голову.

— Не вижу причин для гнева, — пожал плечами Дашков. — Георгий вырос, он уже не мальчик, он сделал свой выбор, и мы должны уважать его, каким бы он ни был.

— Благодарю вас, — опустила очи долу Вера.

Праздничный обед прошёл в довольно тягостной обстановке. Даже в былые времена, когда она ещё была замужем за Иваном Павловичем, в их усадьбе в Пятигорске Воскресенье Христово всегда праздновали более шумно и весело. Собиралось местное общество, господа офицеры, много шутили, смеялись, флиртовала друг с другом молодёжь, нынешний же обед более напоминал поминки.

Дождавшись окончания трапезы, Лидия Илларионовна отослала лакея и заговорила:

— Сегодня я не стала приглашать гостей, потому как желала видеть вас обоих. У меня есть, что вам сказать. Вера Николавна, сколько времени минуло с тех пор, как почил ваш супруг?

— Три месяца с небольшим, — вздохнула Верочка.

— Вот-вот. Всего три месяца, а вы в открытую живёте с молодым мужчиной, не взирая на последствия.

Георгий нахмурился, и хотел что-то сказать, но Дашков, смерив его суровым взглядом, не дал ему и рта открыть:

— Выслушай, прежде чем возражать.

— Вы затворились в Покровском, никуда не выезжаете, нигде не бываете, стало быть, не слышите, о чём люди судачат. И вы, и Георгий, вы оба поступаете опрометчиво. И дело вовсе не в том, что я желаю вас разлучить, видит Бог, я поняла, что сие совершенно бессмысленно. Но можно же дождаться окончания траура, дабы не вызывать лишних пересудов?

— Вы правы, madame, — вздохнула Вера. — Жорж, я одна вернусь в Покровское.

— Позвольте и мне сказать, — поднялся из-за стола Георгий и остановился за спиной у Веры. — Я не намерен ждать почти целый год. Вы правы, maman. Действительно негоже выставлять мои отношения с Верой Николавной напоказ, потому мы уедем туда, где её никто не знает.

— Это куда же? — осведомился Дашков.

— В Одессу.

— Бог мой, Жорж. Я, конечно, не стану возражать против твоего решения, но в Одессе у нас всего лишь летняя резиденция. Как вы собираетесь жить там? Дом слишком тесен для того. Да и потом, как быть с твоей службой?

— Завтра мы с Верой Николавной собирались в Петербург. Ей надобно посетить поверенного, а я подам прошение об отставке. Надеюсь, Алексей Николаевич, вы не станете более чинить мне препятствий?