До невозможности боялась его напугать, как-то навредить, сделать что-то не то и… И снова падать вместе с ним на пол кухни, умоляя в трубку: «пожалуйста… спасите».

Так и сегодня — Даша приоткрыла дверь на щелочку, заглянула… Выдохнула непроизвольно, потому что он был на месте (а не застать его в положенное время в палате тоже было очень страшно), вот только спал.

Рядом с кроватью стояла та самая улыбчивая Мила. Как оказалось, невероятной доброты человек, для которого помощь людям — призвание.

Для Даши, да и всех Красновских-Волошиных она стала ангелом-хранителем. Начиная с того, что так и не выпила тогда свой кофе, выбросила его, побежала за успокоительным для Даши. Заканчивая готовностью за более чем умеренные деньги помогать, если это потребуется.

— Спит? — Даша вошла в палату, притворила за собой дверь, улыбнулась в ответ Миле. Улыбнулась, как могла, — натянуто и криво. Но это уже что-то.

— Да. Спрашивал о тебе.

Даша кивнула, закусив щеку изнутри. Сначала подошла к раковине, тщательно помыла руки, только потом к кровати. Присела на кресло, плотно закрепившимся за ее задницей, потянулась к его руке. Правой. Пострадавшей.

Она не утратила чувствительность полностью, но над возвращением силы кисти и моторики пальцев предстояло работать. Так же, как над возвращением умения бегать, летать, говорить… Так проворно, как, несомненно, хочется ему.

— Я оставлю вас.

Даша ни словом, ни взглядом не дала медсестре понять, что она здесь лишняя, но Мила и без этого прекрасно чувствовала, когда нужна, а когда лучше удалиться.

Как позже оказалось, это ее звонок привел в больницу Дину, которой теперь вход сюда был закрыт навечно. Артём заполнял форму, которую Мила ему дала, машинально. В графе «жена» указал данные, хранившиеся в телефоне. Не спросил, зачем это нужно и будут ли вызывать, был слишком ошарашен. Оказалось, будут… Мила удивилась, что в нужной графе указана не Дарья… Не считая нужным копать излишне глубоко, решила, что Даша — близкий друг. Набрала официальную жену. Сообщила о том, что ее муж поступил в их больницу…

Только потом, уже после разыгравшейся у нее на глазах ужаснейшая сцены, поняла, что совершила ошибку. А насколько глубокую узнала еще позже — из рассказа Даши.

Отчасти, именно та самоотверженность и отчаянье, свидетелем которых стала Мила, заставили ее предложить свою помощь. Ей почему-то сходу запала в сердце Дарья. А чуть позже и Стас. Даже в такой — ужасной для любого мужчины — ситуации сохранившим самообладание и достоинство.

Ему было сложно осознавать себя в новой реальности, но… Он делал все, чтобы эти сложности оставались глубоко внутри. А Даше и родным он улыбался. Наотрез отказывался говорить, но приноровился пользоваться телефоном. Не отлынивал и не ленился. Не отчаивался или просто не показывал этого.

Миле почему-то казалось (а может просто по романтичному хотелось верить), что он делает это ради нее — Даши. Так же, как она все готова сделать ради него. И с сожалением каждый раз Мила отмечала, что ответ на интересующий вопрос если и получит, то точно не она.

— Спасибо большое, — Даша проводила медсестру взглядом. Дождалась, пока дверь в палату будет закрытой, потом опустила взгляд на их руки, скользнула большим пальцем по обороту его ладони, другим — тоже большим — провела уже по своей щеке, смахивая моментально набежавшие слезы. Пока спит — еще можно себе позволить такую слабость, а как проснется — нет. Ни за что. Он должен видеть только энтузиазм и веру. Никакого страха. Никакой боли. Никакой грусти.

Даша не знала, почему она почти сразу приняла именно это как истину в последней инстанции, но изо всех сил старалась ей следовать.

Страшнее смерти было дать ему понять, что ей сложно, что иногда и ее колени подкашиваются, как однажды подкосились его. Он не должен был видеть в ее взгляде ни намека на жалость. Ни грамма сомнений.

И вроде бы установки были такими простыми, а в реальности… Даша никому не пожелала бы той реальности, в которой оказались они со Стасом. В худших мыслях тот день не оборачивался такой катастрофой. В самых страшных кошмарах Стас не доставался Даше такой ценой.

Только поймав смысл своей жизни в свободном полете, понимаешь, что такое настоящий страх. А еще… Ты ведь даже не имеешь права сказать ему, что он обязан выкарабкаться, потому что ты без него уже просто не сможешь. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Потому что это далеко не всегда зависит от нас. И от него тоже зависит не всегда.

Но точно было одно: уйдет он — уйдет и она. Даша как-то разом поняла это, четче некуда. Но ему хоть как-то показать это права не имела. Ни на что не имела, только… Любить и действовать.

Во сне у него было спокойное лицо. Такое же, как всегда. Без тогда так испугавшей лицевой инсультной асимметрии. На висках и челке — привычная легкая проседь. Которая и раньше-то заставляла сердце сжаться, а теперь… Только теперь у Даши, да у всех вокруг, появилась хотя бы призрачная возможность понять, насколько все это было сложно для него.

Тридцатилетних не догоняет инсульты, если только… Что-то не становится последней каплей. Для Стаса последней каплей стала новость о беременности Дины. Настоящей или мнимой они пока так и не узнали. Дина пропала с радаров… И слава богу. Сам Стас об этом не спрашивал, а заводить разговор первой Даша не стала бы. Так же, как о подвешенном на какое-то время разводе.

То, что стало причиной катастрофы, вдруг утратило то самое — невероятное — значение, когда эта катастрофа случилась.

Даша долго смотрела на Стаса.

Она знала, когда делаешь так, рано или поздно начинает казаться, что он откроет глаза с минуты на минуту, улыбнется, рывком сядет в кровати, потянется к ее носу, щелкнет по нему, подмигнет, спросит: «чей носик?».

Но, к сожалению, такие размышления всегда заканчивались для Даши пониманием — нет. Пока нет. Чтобы самые простые вещи, которые раньше воспринимались, как данность, снова ею стали, им придется много работать.

Стараясь не тревожить его сон, Даша прислонилась к спинке кресла, повернула голову так, чтобы продолжать видеть его лицо, нежно водила по руке, слушая тихое дыхание и моргая каждый раз все медленнее. Веки тяжелели, мысли путались, становилось одновременно спокойно — потому что рядом с ним, и неловко — ведь она сюда не спать пришла.

Но что делать, если организмы диктуют свои правила? Вырубают людей, как считают нужным. Ставят на паузу и заставляют перестать себя уничтожать.

Даше казалось, что она только закрыла глаза… И тут же открыла их, оказалось же — проспала добрый час. Проснулась, потому что уже поверх ее руки лежала Стасова, здоровая… И тоже гладила, а сам он улыбался… Больше взглядом, чем мимикой. Больше грустно, чем весело.

— Привет, прости, заснула… — Даша высвободила руку, потянулась к глазам, чтобы потереть их. Тоже улыбнулась, как могла. Встала с кресла, приблизилась к его лицу, боднула нос носом, посмотрела в глаза…

Теперь это стало для нее невероятно важным — уметь читать каждое слово в его взгляде и отвечать своим. Он всегда был мастером скрытности, и чем это закончилось — врагу не пожелаешь.

Даша часто думала о том, что будь он более эмоциональным человеком, не храни все сомнения и сложности в себе, выкричи он все, что стоило бы выкричать, выбей кулаками или дай выйти еще как-то — этого бы не случилось. Но он такой… Даже после всего по-прежнему такой. Весь в себе.

— Мы завтра домой, помнишь?

Кивнул, потянулся на тумбу за телефоном, разблокировал его, напечатал:

«Привет. Не хотел будить. Прости. Помню».

Повернул экран к ней.

Сейчас они общались так. Раньше он был немногословным, а теперь и вовсе замолк. Не потому, что лишился речи полностью, просто… Не хотел. Почему-то не хотел говорить так, как мог. Это каждый раз делало больно, с этим предстояло бороться, но Даша верила, что и это тоже временно.

Прежде, чем они сошлись на общении с помощью телефона, пробовали и другие варианты, но писать от руки он пока не мог — для правой это было сродни подвига, а печатать левой — вполне. Приноровился быстро. Родные тоже. Так и общались.

— Как ты себя чувствуешь? — Даша кивнула, прочитав послание, вернулась на кресло, снова взяла его руку в свои.

«Нормально. Поможешь встать?».

Даша кивнула, а потом терпеливо ждала, пока он отложит телефон, довольно медленно, как с точки зрения здорового человека, стянет левой рукой одеяло, спустит сначала правую ногу — опять-таки с помощью левой руки с кровати, следом левую. Его не разбил паралич, но в конечностях до сих пор присутствовала сильная слабость мышц и управляться с ними Стасу пока было сложно.

Со стороны это выглядело, как медлительности, но на самом деле… Даша искусала все щеки, потому что прекрасно понимала, — это преодоление. Себя и природы.

Когда Стас был готов, вскинул на нее взгляд, кивнула. Ходунки стояли чуть поодаль, Даша поднесла их, поставила так, чтобы ему было удобно. Он сначала с помощью левой руки умостил на поручне правую, потом устроил левую. Чтобы встать — нужно было напрячься, но он смог. Переждал мгновение, стараясь зафиксироваться в новой позиции, хмыкнул каким-то своим мыслям, перехватывая пальцами левой руки поудобней. Пошел в сторону уборной небольшими шагами.

Даша тихо следовала за ним, будто страхуя. Он наверняка не хотел бы, но открыто сказать ей «не нужно» не мог — боялся обидеть.

На длительные дистанции забеги Стас пока не совершал — еще испытывал проблемы с координацией. Для перемещения по больнице они с Милой использовали кресло. По палате — ходунки. Двигаться было необходимо, это понимали все. И реабилитация, на самом-то деле, уже началась.

Перед дверью в уборную Стас остановился. Даша открыла, Стас сначала кивнул, как бы благодаря, а потом снова глянул на нее — это значило, что дальше он сам. Красновская подчинилась…