— А то и вовсе никогда…

Даша тихо прокомментировала, Вера вновь улыбнулась.

— Да. А то и вовсе никогда. И я даже не знаю — плохо это или хорошо. Для меня это данность, которую уже не изменить. Он с детства был чертовски самостоятельным. Никогда не спрашивал, что я думаю насчет… Избранниц. И насчет Дины тоже не спрашивал. Тем более, насчет тебя…

— А что вы думаете?

— Я не буду вдаваться в подробности. Это все же мои материнские размышления, но скажу одно: тогда сердце было не на месте, а сейчас мне спокойно. Очень жалко тебя, потому что… Это, наверное, сложно. Я ведь никогда не оказывалась в подобной ситуации. И врагу не пожелала бы. Но мне, как матери, спокойно. И ты зря беспокоишься. Я помню тебя с самого детства… Ты была очень светлым, добрым ребенком. Так хотела стать для Стаса с Тёмой чем-то большим, чем просто мешающаяся под ногами кнопка. Ты так самоотверженно бросалась каждый раз доказывать, что взрослая, достойная, а потом… Так горько плакала, если отвергали…

Вера говорила, а у Даши сердце сжималось. Впервые кто-то взрослый говорил о том, что она сама считала своей страшной тайной.

— Мы с Соней пытались их вразумить, но это ведь мальчики… Не понимали. А ты… Только храбрый человек с огромным сердцем мог каждый раз с тем самым рвением бросаться в бой за исполнением мечты, еще помня, как больно бьют провалы.

Вряд ли Волошина хотела слез, но они сами выступили на Дашиных глазах. Всколыхнув те чувства, которые, кажется, не остались в детстве, а хранились в душе все это время. Даша постаралась утереть их быстрее, чем начнут скатываться по щекам каплями.

— Ну вот. Расстроила тебя… — Вера сказала с искренним сожалением. Сама потянулась к Дашиной щеке, вытирая одну из дорожек — которую Даша не успела поймать.

— Нет, вы не расстроили, — Даша же мотнула головой, прокашлялась, приказывая себе собраться. — Наоборот. Я… Я как-то думала, что это все моя глупость, а вы перевернули все…

— Что в этом глупого-то, зайка?

— А прийти к нему перед свадьбой — разве было не глупо?

— Глупо было бы не прийти, Дашенька, если сердце просит. Никто не будет за нас бороться за счастье. Вода никогда не затечет под лежащий камень. И не приди ты тогда… Сейчас мы не сидели бы на этой кухне. Мне бы не за что было сказать тебе спасибо. Мне бы не было так спокойно на душе, когда мой сын переживает слишком сложный развод. Я очень тебе благодарна, девочка, потому что… — на сей раз голос сорвался уже у Веры, но она оказалась куда сдержанней. Просто сделала паузу, горло прочистила, улыбнулась, продолжила. — Потому что ты не могла придумать момент лучше, чтобы появиться в его жизни. Он летел носом по покосам, а ты подстелила соломку. Он падал с обрыва, а ты подхватила и понесла вверх. Не знаю, откуда у тебя крылья такого размаха, но девочка… Я очень тебе благодарна. И такой, как Дина, ты не станешь. Чем сложнее наш путь к счастью — тем оно ценней. А твой был сложный, я почему-то не сомневаюсь.

Даша не поняла толком, когда перестала дышать. Просто слушала, смотрела, затаив дыхание, боясь даже колебаниями воздуха сбить Веру с мысли. Видя в ней не попытку сказать то, что Даше хотелось бы услышать, а правду, какой ее видит старшая Волошина.

— Я его очень сильно люблю. Очень.

А когда пришла пора ответить, сказала единственное, что всегда лежало на поверхности мыслей и на глубине души. Тоже искренне. Тоже не потому, что Вера хотела это услышать, а потому, что это правда.

— Я не сомневаюсь, Дашенька. Иначе ты не влезла бы в это все.

— И не жалею, что влезла.

Вера не сдержала улыбку. Смотрела на Дашу и действительно видела все того же ребенка — отчаянного в своей правдивости, искренности и силе чувств. Таким сложно жить, но именно они делают этот мир чуточку лучше. Именно они вращают нашу Землю.

— Просто знай, зайка, вы всегда можете на нас рассчитывать. Стас не обратится, но ты знай — мы всегда за вас, поможем и поддержим. И если нужно с чем-то воевать — у вас есть тыл. Не бойтесь опереться.

Даша не нашлась, что ответить, поэтому просто кивнула. Но кивка Вере было достаточно, чтобы решить: тяжелая часть разговора окончена, а дальше… Дальше можно просто любоваться той, которую сын пусть с непозволительным опозданием, но наконец-то рассмотрел.

* * *

Даша с Верой знатно засиделись, заболтались, завздыхались. Немного вспоминали детство — Даши и Стаса. Вера делилась своим взглядом на определенные моменты той их, будто прошлой, жизни, Даша то и дело краснела до горящий ушей, потому что рассказы-то касались ее…

Волошина-старшая несколько раз поглядывала на часы, охала, что засиделась и наверняка утомила Дашу… И оставалась. Потому что не утомила. И не засиделась.

С ней снова, как в детстве, было легко, просто, приятно, душевно, тепло.

Пришедший около семи Стас застал их опять на кухне. Поужинали уже втроем, потом Волошины оставили Дашу саму — Стас завозил мать домой, а когда вернулся…

Надеялся, что Даша к тому времени уже чуть успокоится, но получилось иначе — она набросилась на него с рассказами о том, какая у него мама… Ну какая все же мама! Лепетала без умолку, не оставляя ни на минуту — исключение сделала только для посещения уборной, да и то… Стас чистил зубы и слушал, как из-за двери Дашка продолжает пересказывать ему все новые и новые впечатление от прожитого дня.

Это не раздражало — скорей умиляло. Ведь значило, что его план оказался вполне жизнеспособным. После Дашиного замечания о том, что квартира для нее — клетка, он долго ломал голову над тем, что в его силах. Решение же, оказывается, лежало на поверхности. Мать не отказалась прийти в гости. И даже не обиделась, что он не предупредил Дашу. Понимала — так Красновская извелась бы в ожидании «генеральной инспекции», а без предупреждения получилось очень даже неплохо.

Стас привычно не спрашивал у матери, что думает насчет сложившейся ситуации, но по тому, какой довольной была Вера, понял — тандем сложился.

Судя по Даше тоже. И теперь опасно лишь то, что сложиться он мог слишком хорошо.

— Стас… Нас волнует твое упрямство, и мы решили…

Уже ночью, когда свет в спальне был потушен, и неплохо бы поспать, Даша все не унималась. Устроилась сверху, уперлась руками в его грудь (будто это могло его сдержать, реши он «сбросить власть»), начала тираду серьезным, твердым голосом.

Благо, не уловила, что его губы дрогнули в улыбке — и из-за этого многозначительного «нас волнует», и от тона.

— Что вы решили? — он накрыл ладонями голые коленки, поглаживая кожу, пробежался по бедрам, сжал ягодицы. Снова усмехнулся, когда Даша убрала руки с его груди, попыталась отцепить пальцы от мест, не больно-то вяжущихся с серьезными беседами. Не получилось.

— Ты должен пройти полное обследование. Бессонница, нервы, головные боли, ты куришь, как паровоз…

— Это все пройдет, когда я решу свои проблемы.

— Нас этот ответ не устраивает. Мы решили…

— Дашка… Ты видишь в моей спине топор? — с каждым ее новым серьезным словом настроение Стаса становилось все более игривым. Ему не хотелось обсуждать то, что настойчиво предлагала Дарья, поэтому он попытался свести все к шутке.

— Нет, — она же наконец-то отлипла от его рук, которые никому вроде бы не мешали — просто гладили попу, проводя излюбленную терапию, которую ни один врач не пропишет, сложила их на груди, глянула угрюмо.

— Ну вот. Значит, я здоров. Если не смогу спать на спине, начнут рваться пиджаки, почувствую дискомфорт между лопаток — обязательно схожу к врачу…

Стас сказал, сохраняя серьезность. Даша несколько секунд просто смотрела на него, а потом не выдержала — ткнула больно в грудь, испытывая удовольствия от того, что смех Волошина чуть разбавляется шипением. И поделом.

Расплата не заставила себя ждать — Стасу понадобилось несколько секунд, чтобы справиться с последствиями внезапного вражеского нападения, взять ситуацию в свои руки, скинуть-таки зарвавшуюся власть, зафиксировать своими локтями и коленями ее — брыкающиеся, прижаться лбом к ее лбу, чтобы и головой тоже не дергала… Переждать первый шквал попыток освободиться, а потом сменить натиск лба на лоб натиском губ на губы, раскрыть их, язык протолкнуть. Улыбнуться, когда укусит. Не сдаться… Дать добрых пару минут на сопротивление, а потом можно и руки чуть расслабить, снова улыбнуться, потому что они не начинают тут же пытаться отомстить, а ныряют под футболку, скользят по спине к плечам.

— Если мы решили, что «когда будет — тогда будет», Стас, то это не просто моя блажь… Ты обязан… Бросить курить, пройти врачей, нам нужно подготовиться… — пусть Даша, кажется, потеряла воинственный запал, но явно не до конца. Когда Стас оставил в покое губы, чтобы целовать уже щеки, подбородок, шею, Даша продолжила тираду — но уже шепотом и не то, чтобы больно требовательным тоном.

— «Мы решили» — это ты сейчас о вас с мамой опять или о нас с тобой?

— Стас! — Волошин сознательно нарывался. Поэтому, когда Даша ущипнула за кожу на боку, воспринял это стоически. За удовольствие надо платить. — Я не шучу вообще-то!

— Я услышал тебя, Даш. Услышал. Схожу на осмотр, когда будет возможность. Теперь мы можем сексом заняться?

— Ты такой дурак, Стас… — пусть слова были возмущенными, но Стас уловил все, что требовалось. Искорки смеха во взгляде, а еще руки, которые гладят там, где еще недавно щипали. — Я тебе о серьезных вещах, а ты…

— А я тебя хочу. Хотеть тебя — это очень серьезная вещь. Так что потом поговорим давай.

Можно было возразить, настоять, стребовать сначала расписку об исполнении обязательств и только потом тот самый секс, но Даша расслабилась еще на отрывистом «А я тебя хочу». Настолько, что даже не нашлась, что ответить. Просто опять потянулась к губам.