— Ста-а-а-ас, — а потом протягивает имя в унисон с его движением, а руки в это время скользят вверх от ягодиц к спине, впиваются ногтями в кожу.

— Что, Дашка? Прости, но не дышать на тебя я сейчас вряд ли смогу, — пошутил. — Хотя есть один вариант, — ухмыльнулся, но воплощать задумку не спешил. Даме ведь положено дать возможность ответить. Возразить, в конце концов.

— Не в том дело. Ты просто… Мы без презерватива.

Даша была готова к тому, что ее замечание сработает так, как должно бы. Остановиться, устранить недочет, продолжить. Ее бы это не обидело. Теперь-то она была уверена, что Стаса не нужно пытаться удержать рядом с собой. В частности и так. Он с ней просто потому, что это его желание, стремление, потребность. И предпосылок к тому, что это в ближайшее время вдруг оборвется — нет. Нужно просто быть собой. Множить свою к нему любовь и чувствовать его ответную.

Только готовилась Даша совершенно зря. Потому что «остановиться, устранить» не последовало, зато последовало «продолжиться».

— Я в курсе. Теперь будем так. — Стас принял решение, когда ехал домой на такси. Думал обо всем на свете, то и дело расплываясь в пьяненькой улыбке, а именно на этом вдруг перемкнуло. Понял, что когда случится — тогда случится. — Задолбался делать, как правильно. Ты вечно делаешь не то — и оказывается, что так лучше. Значит, будем делать по-твоему. А из меня все равно хреновый консерватор… — конечно, можно было возразить, настоять, списать на то, что в нем говорит больше алкоголь, чем собственные желания, но Даша разглядела именно их. Поэтому сама потянулась к губам, пальцами вцепилась уже в плечи, зачем-то зажмурилась… Немного по-детски, наверное. Так, как дети жмурятся, посылая в небушко запрос на самую свою сокровенную и несбыточную мечту. Только Дашина была более чем сбыточной. Не сегодня — так завтра. Не завтра — так через неделю. А может через год. Но это не так уж и важно. Он задолбался делать, как правильно. И теперь для правильности у них есть свой метроном — общее на двоих желание. Ему и будут следовать.

А сейчас хотелось чередовать движения, охи, стоны. Чувствовать его руки на талии, испускать смешок из-за неожиданности, когда они вздергивают на колени, переворачивают, дают Даше секунду на то, чтобы уткнуться локтями и основаниями ладоней в покрывало, параллельно комкая его же пальцами, а потом с натиском скользят от поясницы по спине, спускаются по ребрам, сжимают с силой груди, зубы прихватывают кожу на шее сзади, а когда контакт "кожа к коже" разрывается, Даша не успевает испытать разочарование, ведь казавшиеся слишком резкими проникновения выбиваются из памяти новыми — еще острее, заставляющие снова прогибаться, закусывать губы и все равно испускать стоны. И так до бесконечности. Пока есть силы, пока покрывала не касается уже щека, пока с губ не срывается последний вскрик-всхлип, трясущиеся руки не разъезжаются от бессилия, а все это время затягивающийся узел в животе не начинает судорожно сокращаться, распространяя удовольствие вместе с кровью по всему телу вплоть до тех самых пальчиков на ногах. Пока другое тело не накрывает сверху собой довольно ощутимо, пусть и перебрасывая часть собственного веса на руку, одновременно продолжая пульсировать там, внутри, и опалять щеку алкогольным горячим дыханием, пока его зубы не царапают легко скулу, провоцируя еще одно ее сокращение.

— Раздавлю или сожру, Дашка.

— Делай, как считаешь нужным, — и каждое слово в ответ из себя приходится практически выдавливать. Но от этого они не становятся менее правдивыми. Даше было абсолютно все равно, что будет дальше. И даже если никакого «дальше» в принципе в мире не будет — тоже абсолютно все равно.

* * *

— Мне кажется, от этого можно умереть…

Прежде чем в головах начали рождаться хоть какие-то связные мысли, прошло не меньше десяти минут, которые Даша со Стасом так и провели — спаянными телами, не видя смысла и не имея желания шевелиться.

Потом же Стас все же перекатился, устроившись на спине, позволяя Даше прижаться к боку, забросить ногу, забуриться головой под подбородок.

— Чаще от этого бывают дети, но летальные случаи тоже случались, — ответил на ее рассеянное замечание, которое даже вряд ли ему адресовалось, скорей это был отрывок диалога с собой же, случайно вырвавшийся наружу со словами, усмехнулся. Подумал, что дико хочется курить. Потом… Что чтобы курить — нужно встать. Оставить ее, голую, теплую, мягкую, здесь и зачем-то выходить на балкон. Передумал. Снова усмехнулся, чуть склонился, целуя каштановую макушку.

— Вы с Артёмом наклюкались, да? — которая почти сразу приходит в движение. Даша запрокидывает голову, смотрит с прищуром. Видимо, пришло время жестких разборок. И даже крышесносный секс не спасет.

— Да. — Поэтому только чистосердечное в надежде на то, что самый желанный суд в мире станет сегодня еще и самым гуманным.

— Вы помирились? — и он оправдывает ожидания. Потому что задает вопрос довольно тихо и как бы с надеждой…

— Да, — а когда Стас отвечает, даже не пытаясь скрыть улыбку, шумно выдыхает, снова падает на грудь, обнимает, что есть мочи.

— Я очень рада. Очень-очень-очень рада. Честно. Я… — запинается, — Ох… — а потом тянется рукой к лицу, будто чтобы смахнуть слезу. Или не будто… Потому что тут же шмыгает носом… Второй и третий раз…

— Эй, Дашка. Ты чего? — приходится поднять ее, сесть самому, зафиксировать лицо руками. Лицо, которое вроде бы и в улыбке пытается расплыться… И слезы сдержать не может.

— Ничего. Просто… Столько эмоций. Меня немного кроет. И то, что ты мне сказал, и то, что вы с Тёмой помирились, и Дина с ее… Такая путаница в голове…

Даша надеялась, что объяснить получилось хотя бы минимально доступно.

— Это нормально. Иди сюда.

Она продолжала то и дело касаться пальцами щек, сгоняя слезы, Стас же притянул к себе, прижал голову к шее, ощущая и тепло, и влагу.

— Артём пообещал, что отгонит твою машину на время. А мы пока… Я же устраиваю тебя, как водитель, правда? Вот и покатаемся вдвоем. А если не я — то звони Артёму. Он всегда на связи.

— Ты рассказал ему об угрозах?

— Да. Так нужно, Даш. Поверь. Даже если ты ничего не боишься, мы за тебя — да. И нам будет спокойней, если ты хотя бы какое-то время будешь вести себя чуть аккуратней, чем кажется разумным.

— Я не хотела создавать проблемы… — Даша произнесла искренним убитым голосом, Стас же еще плотней к себе прижал.

— Это не ты их создаешь. Но мы все решим. Обещаю. И еще… Может возьмешь отгулы на какое-то время? Поедешь куда-то или… Просто хотя бы тут побудешь?

— Никуда не поеду. Не оставлю тебя. А тут… Ты прав, наверное. Если это не будет тебя напрягать…

— Почему это должно меня напрячь? — Стас позволил Даше все же отстраниться, сделать решительное решающее движение пальцами по щекам — как бы намекающее, что слез больше не будет, посмотрел прямо и открыто в ответ на такой же прямой и открытый взгляд.

— Ты видел развитие наших отношений другим, и я откровенно боюсь, что буду тебя раздражать. Тебе нужно дышать свободой, Стас. Как любому человеку. Я это понимаю.

— Зачем мне дышать свободой, Дашка? — а когда она выпалила свою тираду чуть усмехнулся, протянул руку, взялся за девичий затылок, притянул к себе лицо, прижимаясь лбом ко лбу. И снова посмотрел прямо и открыто. Только ответа вряд ли ждал. Да и Даше-то нечего было ответить. Она только и смогла, что затаить дыхание, чувствуя, как по рукам бегут мурашки. — Если можно тобой.

Ждала чего угодно, но его слова, произнесенные шепотом, опять лишили возможности вдохнуть. И сдержать новую порцию слез тоже.

Потому что любое телодвижение Дины, которое, по ее мнению, должно бы стать для них преградой, заканчивается очередным сближением. Ускоряет падение в бездну. Но не отчаянья и безысходности, как наверняка хотелось бы ей. А счастья и надежд. Самых смелых. Когда-то казавшихся абсолютно нереальными.

Глава 31

Первый же день вынужденного заточения доказал, что просто сидеть дома — это не так уж и просто. Нужно было постоянно чем-то себя занимать, а все занятия, как назло, будто прятались по углам.

Дергать Стаса из-за того, что сама заскучала, Даша не хотела, а больше «дернуть» ей было некого.

Поиски занятия закончились ноутбуком и запойным чтением профильных статей, которым все как-то не хватало времени в жизни ударившейся в практику Даши, зато теперь — раздолье…

Некоторые ссылки она даже отправила своему диджитализированному отцу, за что получила искреннюю благодарность и вопрос с удивлением, почему вдруг посреди дня?

Что ответить Даша не знала, поэтому просто отшутилась. Очень надеялась, что Артём не станет посвящать родителей в те подробности, которыми поделился с ним еще трезвый или уже пьяный Стас вчера. Почти так же отчаянно, как на то, что ситуацию с Диной получится разрулить благополучно.

Вечер они со Стасом скоротали за разговорами, половину ночи — не за сном. Утром Стас отправился на работу, взяв приготовленный Дашей список необходимого, а она… Опять с остервенением занялась придумыванием занятий для себя. Волошин не просил, но Даша помыла окна, победила легкую желтизну белой плитки в ванной там, где по ней стекает не лучшая вода, приготовила пирог по маминому рецепту из детства, на который уже лет пять все никак не находила времени и вдохновения… Снова что-то читала. Последний час, когда Стас написал, что скоро выезжает, тупо сидела на кухне, даже не включив свет, «наслаждаясь» тиканьем часов.

Когда переступил порог, почти сразу засек, что Даша не в лучшем настроении.

— Давай, Дашка. Говори.

Дал добро, позволяя не сдерживаться, хотя Красновская понимала — стоило бы.

— Меня бесит, что из-за какой-то истерички в клетке должна сидеть я.