* * *

Ранее в тот же день.

Стас к ее губам потянулся, за затылок к себе притянул, целовать начал… Слишком страстно, как для благотворительности.

— Ты этого хочешь, Дашка?

Даша сама толком не объяснила бы, как оказалась у него на коленях, как снова в волосы зарылась и к губам тянуться стала, когда он чуть отклонился, ловя взгляд, задавая вопрос.

— Этого.

— Тогда игр не будет, Даш. Я или другой. Сейчас решай.

— Ты.

И окончательно к черту все. Призрачная стабильность. Перспективы тихого уюта. Последняя надежда на долго и почти счастливо вместе. Потому что, когда на одной чаше весов любовь, вес второй значения уже не имеет.

— Нахер всё.

— И всех. Тоже. Нахер…

У Носика были очень мягкие губы. Те два поцелуя, что произошли между ними с разницей в восемь лет, длились слишком мало, чтобы успеть хоть что-то подобное отметить. А теперь можно было. И мягкость, и нежность, и то, что льнет так искренне и самоотверженно, что при всем желании не засомневаешься — готова отдаться полностью, без остатка. И очень хочет. Безумно. Невозможно. Чтобы к ней льнули так же.

А иначе и не выходило. Стасу казалось, что в нем плотину прорвало, и хлынула вода потоком. Хотелось целовать — губы и щеки, спускаться к шее, отмечать, как Даша голову запрокидывает, что пальцами в волосы опять цепляется, тянет немного, улыбается…

— Что? — пьянющим взглядом смотрит, когда Стас отрывается, вопрос задает…

— Если бы я знала раньше кодовые слова… — и даже острить пытается.

— Дурочка какая… — да кто ж даст?

Стас потянул вверх ее футболку, Даша даже не пыталась строить из себя скромную невинность — подняла руки, позволяя снять лишнее. Сглотнула, когда Стас одна за другой спустил с плеч бретельки бра, решил вопрос с крючками… Дыхание затаила, когда нежной кожи коснулись одновременно прохлада воздуха и жар взгляда.

— Какая? — Даша сомневалась, что за всю жизнь в ней хоть раз концентрировалось столько смелости и желания. Говорить, когда можно было бы без слов обойтись. Смотреть на то, как он ее тело взглядом оглаживает.

Впервые кажущееся ей ровно настолько красивым, насколько ощутимо желанным для него. Для ожившей сказки и мечты.


А она ведь даже в мыслях никогда не позволяла себе зайти дальше поцелуев со Стасом Волошиным. Понимала, что только хуже будет. А теперь… Лучше, кажется, некуда.

И снова голова сама собой запрокидываются, когда мужские пальцы крадутся по коже, щекоча живот, обманчиво близко подкрадываются к груди… Но проскальзывают мимо, движутся вверх по ключицам, поддевают и так задранный подбородок… Играются…

— Ты такая красивая, Носик…

И играть вроде бы хорошо, но ведь хочется не только играть. Поэтому Даша сама потянулась к уже его футболке, проделала тот же фокус, что он недавно, придвинулась на коленях еще ближе, прекрасно ощущая, что ее хотят не меньше, чем хочет она. Прижалась кожей к коже, обвила шею руками, приблизилась к самым губам, выдохнула в них:

— Либо «Даша», Стас, либо ты — гребанный извращенец…

Он хмыкнул — тоже прямо в губы, руки опустились по спине к ягодицам, сжимая.

— Как скажешь, Даша.

На этом разговоры пусть временно, но прекратились. Они целовались упоительно, оттягивая неизбежность, которая плела узлы в животах.

Стас и сам бы вряд ли объяснил, как умудрился на ноги встать, удержав при этом Дашу на себе, развернуться, опустить на кровать мягко. Дашу-Носика, обвившую его конечностями, словно обезьянка ствол дерева… Победить в войне с джинсами — точнее с замком, стянуть их вместе с бельем, бросить куда-то…

И снова целовать, позволяя рукам гулять по телу уверенней. Уже не просто пританцовывая щекоткой, но клеймя отпечатками пальцев, которые на завтра, может быть, где-то окажутся синяками. Но Даша явно не боялась таких последствий — сама царапнуть могла, куснуть, сжать сверх меры… Потянуться уже к его ремню, не тратя времени, не отрываясь от губ… Справиться с ним, руками, пятками, с пыхтением и ругательствами сквозь зубы, а еще под сопровождение его смеха, стягивать одежду теперь с него, потом дрожать нетерпеливо, обвивая ногами пока неизвестное, но настолько любимое уже тело, заглядывать в глаза, гладить по щеке, снова касаться губ.

— Я люблю тебя. Пусть ты меня пока нет, но я тебя уже. И нам хватит…

Даша не хотела ни обидеть, ни «выжать» ответную ложь. Просто… Ее переполняло, и не было сил сдержаться. Отсутствие ответа не царапнуло бы. Ложь тоже. А он, как всегда, оказался честным.

— Я не буду говорить, учись чувствовать, Даш… — и снова целовал — так, что самому недоверчивому в мире Носику все же хотелось верить, что чувствует она ответную любовь. Пусть пока и не такую зрелую, осознанную, как ее. — Черт, Дашка… — а потом Стас снова от губ оторвался, посмотрел в глаза — то ли еще с досадой, то ли уже с болью… — У меня презервативов…

— Я на таблетках, — Даша не дала договорить. Притянула его лицо к своему, а телом подалась навстречу. Соврала. Так же, как Дина, но наоборот. И не страшно было. Совершенно не было.

* * *

Снова позже на кухне.

— Ты действительно сказала Богдану, что…

— Нет. Не говорила. Это уже сарафанное радио, но, если честно… — Даша хмыкнула, водя пальцем по ободку чашки с чаем. Стас заварил, раз уж спать обоим не хотелось. — Сейчас уже без разницы, — легкомысленно плечами передернула, бросая на сидевшего напротив Стаса немного испуганный взгляд.

— Но ты же понимаешь, что в словах Артёма много правды…

— Понимаю, конечно. Но мне все равно. Мне важно только то, что ты сказал. Я верю тебе. А что остальные… Скажут, подумают, как посмотрят… Не имеет никакого значения. Была двадцать пять лет образцовым Носиком — побуду теперь… Изменницей-любовницей.

— Ты никому не изменяла, — Стасу почему-то казалось очень важным убедить Дашу в том, что она осталась тем самым образцовым Носиком. В его голове ведь осталась. Даже больше — стала еще более образцовым… И еще более ранимым.

— Да. Я заставила изменить тебя… — и даже поверить было сложно в то, что она на самом деле произносит такие слова.

— Думаешь, заставила? — звучало необычайно серьезно, но отчего-то комично. Перед глазами пронеслись воспоминания о том, как именно «заставляла». Стас не сдержался от того, чтобы потянуться к ее лицу, щелкнуть по носу. Изменницу-любовницу.

— Если бы не пришла к тебе… Не подслушала… Не расплакалась… Ничего бы не было… — Даша же сказала так уверенно, буднично, обреченно, что даже у Стаса в сердце чуть кольнуло.

— Было бы, просто позже. Дело ведь не только в тебе, Дашка. Во мне тоже. Думаешь, я не умею вовремя остановиться? Умею. Но не хочу. С тобой. Почему-то…

Даша слушала его ответ — отрывистый, немногословный, и чувствовала, как сердце совершает кульбиты. На каждом слове.

— И я не шутил, Даш.

— Насчет?

— Насчет виляний и вранья.

Даша кивнула, а что еще сказать — не знала. Была уверена, что со Стасом у нее все будет иначе… Если когда-то будет… А получилось… Что начала с того же — солгала. И теперь они вроде как на пороховой бочке.

— Не хочу вилять больше. Устала. Я к тебе виляла ведь… В мыслях… Все это время. Не рассказывала Богдану, что… Что мы видимся. Про параплан не рассказала. Вела себя, как… Ужасно, — каяться стоило бы не перед Стасом, но Даше нужно было признаться в этом именно ему.

— Все совершают ошибки, Дашка. Главное, успеть вовремя их исправить.

— А это было вовремя?

— В какой-то степени. По крайней мере, не слишком поздно…

Даша задержалась взглядом на лице Стаса, сейчас не смущаясь, не боясь, что засечет и увидит там что-то такое, что не должен был… Сегодня с плеч падали гора за горой — груз недоговоренностей, груз незнания, груз невозможности признаться в чувствах. И на какое-то время стало легче. Главное, не думать о том, что завтра утром будут новые горы, но пока… Можно позволить себе просто наслаждаться. Внезапной идеальностью, родившейся на пепле.

Стас, возможно, не ожидал, что Даша встанет, заставит его руку поднять, устроится на коленях, обхватит шею, уткнется носом в щеку опять, чуть проведет — по колючей коже, потом губами коснется… Не ожидал, но против не был.

— Мы можем себе позволить только пить чай или спать, Носик, — он вроде бы хмыкнул, сам же нырнул рукой под футболку, щекоча пальцами живот, поднимаясь к груди, сжимая.

— Не хочу чай, — Стас голову повернул, Даша сама к губам потянулась. Коснулась, пробуя, потом еще раз, и еще, потом испытала приступ эйфории, когда не она сделала первый шаг, а он — заставил губы разомкнуть, целуя уже по-взрослому. Возможно, для кого-то это ровным счетом ничего не значило, а для Даши… Позволяло немного поверить в то, о чем он просил, говоря: «учись чувствовать»… И она чувствовала. То, что хотела.

Упоительный поцелуй на кухне с тем, кого любила всю сознательную жизнь. Его руки на теле. Где захочет, где посчитает нужным. Ее — на затылке. И за спиной будто снова растут крылья. Такие, как во время их полета. С пятиметровым размахом, сильные, мощные…

Такие, что не улыбнуться у Даши просто нет сил. И не оторваться, в глаза не заглянуть пылающим взглядом.

— Что? — и еще сильней, когда Стас задает вопрос, и тянется опять к губам, не больно-то заботясь о том, чтобы получить ответ.

— Я птица, Стас…

— Птица… Только не улетай, пожалуйста…

И в тот самый момент, когда обухом по голове стучит осознание — впервые в жизни не нужно одергивать себя, запрещая искать в его словах глубокий, интимный, чувственный смысл, крылья становятся еще более сильными. Кажется, их хватит на двоих.

Глава 17