— Я ее отец вроде, нет? Мне нужно у тебя спрашивать разрешения?

— С тех пор, как ты с нами не жил — да, должен спрашивать.

Я отключил звонок. Мы с ней это потом обсудим. Не при дочери. Многое обсудим. Пора правильные вопросы задавать. Хватит в прятки играть. Пусть все рассказывает. Я посмотрел на Машу.

— Злая.

— Это она умеет. Но она быстро остывает.

— Думаешь, мне влетит?

— Думаю, да. Купи ей шоколадку с орешками… ты раньше так делал… когда косячил.

Я рассмеялся и щелкнул дочь по носу.

— Видимо, последний раз я накосячил так, что шоколадки не помогли.

Она кивнула.

— Ну что? Никаких китов больше?

Отрицательно покачала головой.

— Вот и хорошо. Пошли в магазин, покажешь, какие шоколадки она любит.

— Пап, а ты мне телефон отдашь?

— Ну уж нет. Мать наказала, она и отдаст.

— Ничего ты не изменился.

Я рассмеялся, и она вдруг тоже.

— Но ты попробовала?

— А то.

Глава 14

Двери офиса магазина оказались закрытыми, несмотря на то что на вывеске были указаны часы работы, и сейчас явно рабочее время и даже не перерыв. Кирилл пошел в соседний магазин узнать о том, кто обычно открывал салон по утрам, а я смотрела на стеклянную витрину, на выведенные красным буквы, и внутри зарождалось странное чувство тревоги. Последний раз я проезжала здесь около месяца назад, и магазин тоже был закрыт, но я почему-то не обратила на это внимания, а точнее, решила, что это не мое дело — как сейчас работает бизнес моего бывшего мужа. Да, я тогда уже считала его бывшим… А сейчас? Кем я Кирилла считаю сейчас? Я боялась себе ответить на этот вопрос. Казалось, произнесу вслух и сломаюсь. А так проще держаться. Проще не позволять себе поверить.

Но в тот день было кое-что, что и насторожило меня сегодня. На ручку магазина надели рекламный флайер. Ярко оранжевый с черными полосками снизу и сверху. Я тогда еще заметила его из окна машины… и сейчас, спустя столько времени, этот флайер все еще там висел. Это означало, что магазин не открывали около месяца. Я хорошо знала Кирилла — он жил этим бизнесом. Каждое утро объезжал точки сам лично, а именно в этом офисе пропадал целыми днями. Он рассказывал мне, что дела идут настолько хорошо, что он выкупит второй этаж и расширит магазин уже в следующем году. То есть, получается, в этом. Кирилл не мог оставить его на целый месяц без присмотра. Это на него не похоже совершенно. А что похоже? Ты опять забываешь, что ты лишь считала, что знаешь своего мужа достаточно хорошо. Разве потом он не показал тебе, как сильно ты ошибалась? Кто знает, может, я заблуждалась и во всем остальном.

— Пообщался с соседом, — я резко обернулась, — немного напугал его своей амнезией. Говорит, уже месяца два, как я выставил магазин на продажу. Визитка риелтора у него была. Я взял. Всем этим Олег занимался, и в офисе этом он тоже обычно сам сидел. Я заезжал, но не чаще раза в неделю.

Я медленно повернулась к Кириллу.

— Ты не мог этого сделать.

— Что именно?

Между его бровей пролегла глубокая морщина, и он внимательно смотрел мне в глаза. То в один, то в другой. Словно ждал от меня каких-то ответов, которых у меня для него не было. Я сама ничего не понимала. Сначала квартира. Потом магазин. И это ощущение, что я столько всего в нем упустила за эти годы. Кто вообще жил со мной рядом? Как много от меня скрывал мой собственный муж? И как долго?

— Продать магазин… Не мог. Ты жил этим делом. Дышал им. У тебя было много планов. Всего лишь год назад ты купил третий и хотел расширить этот. Взять помещение на втором этаже. Ты наладил связи в Польше. Перед нашим расставанием ты как раз собирался расширить ассортимент товара.

Кирилл перевел взгляд на витрину и, чуть прищурившись, теперь смотрел на наше отражение.

— Значит, все настолько изменилось, что я передумал.

Сказал он и сунул руку в карман.

— Думаю, в этой связке есть ключи от офиса. Если их тут нет, то я готов признать, что в прошлом я был неадекватным психопатом, и по мне плакала психушка. Может, поэтому ты вытолкала меня из дома, а Снежинка?

Вопросительно вздернул бровь и сделал страшный взгляд исподлобья. Я усмехнулась уголком губ. Узнаю его привычку — разрядить обстановку. Он всегда умел это делать. Иногда раздражал до безумия, потому что становилось невозможно на него злиться, и оттого я злилась еще больше… но уже не на него, а на себя за то, что вместо ярости испытываю желание расхохотаться и, обняв его за шею, прижаться губами к его губам. Как же это было естественно всего год назад и как необратимо невозможно сейчас.

— Ну попробуй. Тут мы враньем не отделаемся. В магазине точно стоит сигнализация. И если ты и его продал, Авдеев, то можно нарваться на большие неприятности за попытку взлома.

— Ну и хрен с ним. У меня справка есть, что я по башке получил. Отмажемся. Давай, Снежинка, глянь на эти ключи. Какой из них, как думаешь? Угадаешь, я тебе что-то дам.

— А если не угадаю?

Обернулся ко мне и выдохнул мне прямо в лицо.

— То ты дашь мне, — пауза, от которой пересохло в горле и стало трудно вздохнуть, пошло-наглая пауза с намеком, — то… что я захочу.

И его взгляд… В нем так явственно читалось — чего именно он хочет. Я опустила глаза на связку ключей. Скорее, чтобы просто не сорваться, чтобы не выдать себя зардевшимися щеками и участившимся дыханием. Боже! Какой же бред. Насмешка какая-то. До сумасшествия хотеть собственного мужа и в тоже время держать эту проклятую дистанцию, и воевать. Бесконечно воевать сама с собой, чтобы не уступить. Не ему, а себе. Чтобы не возненавидеть себя еще больше, чем ненавидела весь этот год, пока пыталась его забыть и рыдала по ночам в подушку, сминая пальцами очередную нашу фотографию… или прижимала ее к щекам, целовала там его лицо и спрашивала сквозь слезы: «Почему? За что? Почему ты так со мной, Кир… Почему ты меня предал? Почему ты вытер об меня ноги? Как? Как ты мог так со мной?… Вернииись… пожалуйста… Вернись, чтобы я могла в глаза тебе еще раз посмотреть и окончательно понять, что все в прошлом».

— Вот этот, — протянула ключ Кириллу.

— Почему этот?

— Потому что их три, и они все одинаковые. И магазинов у тебя три. Я уверена, что ты сделал их одинаковыми. Ты любил чтоб все было под контролем и не терялось.

— Ну давай проверим, насколько ты хорошо меня знала, Авдеева.

Фамилию произнес с нажимом так отчетливо, что она у меня в ушах зазвенела, а внутри всколыхнулась волна какого-то старого ностальгического триумфа.

«— Через три дня ты станешь Авдеевой Евгенией Павловной.

— Еще чего. Моя мама говорит, что смена фамилии — это пережитки прошлого и давно вышло из моды, а женщина имеет право оставить свою девичью.

— С того самого момента, как ты поставишь подпись в ЗАГСЕ, я буду иметь на тебя все права, в том числе и помечать тебя как хочу, где хочу и когда хочу. И да… я старомоден. Ты будешь либо Авдеевой, либо никем. Ясно?

— Ясно-ясно… ты чего злишься? Я пошутила. Я ужасно хочу быть Авдеевой.

— Честно?

— Честно-пречестно. Поцелуй меня, старомодный деспот

— Прямо здесь?

— Прямо здесь и немедленно»…

— Черт, а ты выиграла. Ключ подошел.

Встряхнула головой, выныривая из воспоминаний и глядя затуманенным взглядом на мигающую кнопку сигнализации.

— Код! Надо ввести код.

— Когда мы поженились?

— Глупости. Ты ни разу не помнил правильно дату нашей годовщины.

— Говори, Снежинка, время идет. Сейчас менты приедут, и будет тебе «помнил-не помнил».

— Они и так приедут. Потому что это не подойдет. Романтиком ты никогда не был.

— НУ!

— Двадцать седьмое сентября.

Сигнализация перестала пищать, и я резко выдохнула, глядя в глаза Кириллу. Он ничего не сказал, только еще сильнее прищурился, пропуская меня войти внутрь. А мне все труднее и труднее дышать становится. Как? Он ведь ни разу сам… ни разу не поздравил первый, ни разу не намекнул, что помнит. Мы последние годы и не отмечали уже. Я ему какой-то презент символически — он мне вечером цветы и все… и обычный день. Я на работе, он в магазине или по разъездам. Вечером за стол сядем: пару салатов, вино и спать. Ему рано вставать, мне ночью проекты править. Я думала, это уже давно не имеет для него никакого значения. Какой это уже праздник?! Так. Еще одна дата в календаре. Ничего особенного. Это ведь через год — два после свадьбы еще считаешь месяцами, а потом начинаешь десятилетиями, а через какое-то время уже и вовсе перестаешь. Рядом человек и все. И какая разница, сколько. Последний раз мы отмечали наши десять лет в ресторане. А перед двадцатой годовщиной, после его отсутствия ночью еще раз, сильно поссорились. Кирилл вообще уехал тогда на несколько дней. Не позвонил даже. На двадцать первую мы уже не были вместе. Значит, помнил… тогда почему? Тяжесть в груди появилась какая-то невыносимая, словно я через запотевшее снаружи стекло что-то рассмотреть пытаюсь и не могу.

В спину ему смотрю, а внутри все тяжелее и тяжелее. А он по сторонам оглядывается, на товар смотрит. Пальцем по полкам провел, пыль между ними растер, а я на них смотрю, и все тело млеет, так хочется, чтоб прикоснулся. Стер эту разлуку проклятую, стер все, что было сделано и сказано.

— Давно никого не было. Даже не открывали. Вряд ли я здесь свои вещи оставил.

Повернулся ко мне.

— О чем думаешь?

— О том, что совершенно тебя не знаю, — тихо сказала я, и такая горечь разлилась по всему телу. Едкая, противная до слез. Не хранил он здесь вещи свои. Конечно, не хранил. Ведь ему было куда их отвезти… а я. Я еще где-то в глубине души надеялась. Значит, Славик правду говорил — Кирилл-таки жил у своей любовницы. Захотелось немедленно сбежать. Уйти из этого замкнутого пространства, где он так близко. Так невыносимо близко, что мне до боли хочется, чтобы был еще ближе.