Джерри Уайлдер с трудом скрывала свое удивление. Еще ни разу Лили не была с ней столь откровенна. Она попыталась проникнуть чуть глубже в характер этой женщины, чьи манеры и воспитание всегда заставляли воспринимать ее как пришелицу из другого мира.

– А вы чувствуете большую близость к кому-либо из них?

Лили улыбнулась наивности этого вопроса: только тот, у кого нет своих детей, может думать, что на него можно ответить однозначно (да и можно ли вообще).

– Они все разные, и я близка с каждым из них по-разному, – сказала она самое очевидное из того, что могло бы как-то удовлетворить собеседницу.

– Как, наверно, чудесно иметь дочь! – мечтательно отозвалась Джерри.

– Да, и сейчас я гораздо больше верю в Мэкси, чем раньше, – ответила Лили, сама удивляясь собственным словам.

– «Верите»? – поразилась Джерри.

– О! – улыбнулась Лили этой импульсивности, – У нее было как-никак трое мужей… Согласитесь, матери это трудновато перенести. Но сейчас она вроде перебесилась. И, к счастью, не замужем.

– Понимаю! Я недавно вместе с Леонардом слышала речь Мэкси на обеде. Она потрясающа! И такая деловая. Интеллект и красота – такое сочетание сразило нас буквально наповал. А журнал, который она издает, просто прелесть. Я даже сама хожу его покупать – не могу ждать, пока можно будет прочесть его у моей парикмахерши., Прочитаешь и как-то сразу приятно становится – за самое себя. Она, наверное, каждый месяц показывает его вам до выхода?

– Вообще-то нет. Мэкси предпочитает делать все сама. Так что мне тоже приходится покупать его в киоске.

– Господи ты боже мой! – воскликнула Джерри, охваченная прямо-таки мистическим ужасом перед этим таинственным миром прессы.

Подумать только, ведь Лили Эмбервилл владеет компанией и по идее должна была бы получать каждый номер журнала еще до публикации всего тиража. А выходит, она знает о своем собственном деле не намного больше, чем сама Джерри о предстоящих в новом сезоне телепрограммах. Леонард не брал ее с собой на просмотры, потому что она не могла преодолеть пагубную привычку постоянно сравнивать любую теленовинку с серией «Театр шедевров». Правда, она в отличие от Лили не владела «ЮБК».

Небольшой реактивный самолет вскоре приземлился на посадочлой полосе, прорубленной прямо в лесу. Пассажиры, выйдя из салона, тут же надели привезенные с собой шубы. Несмотря на яркое солнце, в этой части Северного Онтарио было ветрено и очень холодно. Возле нового «джипа», подогнанного прямо к борту самолета, их ожидал высокий и, несмотря на густую рыжую бороду, явно молодой парень. Застенчиво приблизившись, он обратился к обоим мужчинам:

– Кто здесь мистер Эмбервилл?

– Я, – ответил Каттер. – А вы, должно быть, Боб Дэвис? Вылитый отец.

– Совершенно верно, сэр. Рад встрече с вами.

– Это миссис Эмбервилл и наши гости, мистер и миссис Уайлдеры, – продолжал Каттср и, обернувшись к ним, заметил: – Боб только осваивает новую работу. Раньше ею занимался его отец, но в прошлом году он ушел на пенсию и уехал во Флориду. А вы, Боб, только что окончили колледж, кажется? Да, так как поживает отец?

– Превосходно, сэр, благодарю вас. Почему бы вам всем не пройти в «джип», пока я буду заниматься багажом? А то, знаете, ветер и все такое. До гостевого дома езды примерно с полчаса.

Леонард Уайлдер залезал в «джип» с явной неохотой: ему так хотелось насладиться видом темно-зеленых, упиравшихся, кажется, своими макушками в самое небо деревьев. Его, горожанина, их близость приводила в ужас, так же как близость моря. Телевидение никогда не давало ему столь волнующего ощущения близости к реальному миру, миру, возникающему прямо у него на глазах. Что касается этого поразившего воображение Леонарда приобретения «Эмбервилл пабликейшнс», то, решил он, лесные угодья станут его личной вотчиной. В следующий раз он прилетит сюда уже не как гость, а как хозяин. Джерри он поручит оформить гостевой дом в ее вкусе. Каков бы ни был декор, все равно пусть займется им, чтобы перестать наконец жаловаться, что он не подпускает ее к своим делам. Глупая, не понимает, что в этом ее счастье.


Субботним вечером, когда Каттер и Лили находились на севере Канады, Инди и Тоби в Нью-Йорке переодевались, готовясь отправиться на бродвейскую премьеру пьесы Сэма Шепарда, снимавшегося вместе с Инди в ее последнем фильме. Они пригласили Мэкси и Анжелику, но Мэкси уже обещала, что проведет этот вечер с Джулией. Та подняла страшный шум из-за своего твердого убеждения: журналу, считавшему, что любая женщина хороша такая, какая она есть, не нужен редактор по отделу моды; его место, считала Джулия; должна была бы по логике вещей занять какая-нибудь из тех жалких оборванных нищенок, которые роются на городских помойках. Таким образом, у Инди и Тоби оказался один лишний билет – и они предложили Анжелике пригласить с собой свою подругу. Единственное условие заключалось в том, чтобы девочка была соответствующим образом одета в честь столь важного театрального события, которое наверняка привлечет толпу любопытных и целый выводок фоторепортеров.

Инди в самую последнюю минуту отвергла выбранный туалет, решив заменить его новым. Каким-то образом она умудрилась попасть в ловушку нынешнего весеннего сезона и накупила цветастых ситцевых платьев: на вешалке они действительно выглядели восхитительно, но в жизни делали женщин похожими на нечто вроде ходячих английских кушеток – из тех, что обычно составляют часть обстановки загородного дома.

– Розы на теле совсем не то, что на подушке! – в сердцах выпалила Инди, обращаясь к самой себе, роясь во встроенных шкафах, в результате чего было извлечено сатиновое желто-зеленое вечернее платье в виде пижамы от «Сен-Лорана», перехваченное в талии бледно-розовым поясом. Частью ансамбля был также ярко-розовый сатиновый плащ, который нельзя было надевать, если существовала даже атдаленная вероятность дождя.

– Подруга Анжелики уже пришла. Я слышал звонок, – заметил Тоби.

– Ты ничего не сказал, как я выгляжу?

– Подойди поближе. О, это как ночное небо между закатом и восходом солнца в Норвегии в середине лета.

– С чего ты взял?

– Мне подсказало это само шуршание ткани и те проблески цвета, которые уловила моя сетчатка. Не говоря уже о запахе, который от тебя исходит, тембре твоего голоса и звуке твоих шагов. Кстати, когда мы спустимся вниз, постарайся сдержать и не брякни первое, что придет тебе на ум, когда ты увидишь подругу Анжелики.

– Тоби, прошу тебя, перестань разводить тут мистику. Ты же просто услышал ее голос – и все.

– И все. Но у летучей мыши, к твоему сведению, сверхчувствительный слух. В общем, не теряй головы. – Он прикоснулся к ее губам. – Помада. Я все равно тебя поцелую, но обещаю ее не размазать. У меня сверхчувствительный, ультразвуковой поцелуй. Точный, как лазерный луч.

– Ничего, можешь размазать, – разрешила Инди. – А то как я буду знать, что ты ко мне прикасался?

– Будешь… ты ведь знаешь, правда? Да, да, знаешь. А теперь пошли, мы уже опаздываем.

Спустившись в гостиную, они застали там Анжелику.

– Боже, какие прекрасные розы, девочка, – непроизвольно вырвалось у Инди.

И это действительно было так: на Анжелике чехол для кушетки смотрелся как расцветающий розарий.

– Спасибо, крестная, – вежливо поблагодарила Анжелика. – А теперь знакомьтесь: это Генри Иглсон, мой школьный друг. А это моя крестная Инди Уэст и дядя Тоби.

– Здравствуйте, – произнес молодой человек.

– Баскетбол, – выпалила ошарашенная Инди. – Вы наверняка в него играете!

– Он у нас самый высокий в восьмом классе, крестная, – поспешила дрожащим от волнения голосом пояснить Анжелика, явно гордившаяся этим знакомством.

– Центровой? – поинтересовался Тоби.

– Да, сэр. Но, если я не буду расти, с баскетболом придется завязать.

– А сколько вам лет? – наконец решилась задать вопрос Инди.

– Четырнадцать, мэм.

– А почему, собственно, в четырнадцать бояться перестать расти? – удивился Тоби.

– Во мне уже шесть футов три дюйма, сэр. И когда-то же мне надо остановиться. По крайней мере, я на это надеюсь.

– Не обязательно, – с жаром подхватила Анжелика эту казавшуюся ей вполне нейтральную тему разговора. – Он же может расти до двадцати одного или двух, правда? А ты как считаешь, дядя Тоби?

– Поживем – увидим, ладно? И давай договоримся: можешь звать нас просто Инди и Тоби. Идет, Генри?

– Здорово! Только и вы тогда зовите меня просто Данк. Чип вам скажет, что все меня так зовут. Правда, сегодня она что-то очень чинная, прямо ужас какой-то. Что с тобой, Чип?

– Ничего, ничего, – поспешно закрыла собою амбразуру Инди. – У нее мать, которая придерживается очень старомодных взглядов. И она воспитала ее в таком духе, Данк. Знаешь, старая школа. Vielle[57] Нью-Йорк.

– Придира, да? Мою тоже частенько заносит. Вот, например, сегодня вечером, когда я уходил из дома, думал, она на куски развалится, честно. Заставила меня три раза галстук менять и два раза носки. Я ей говорю: «Послушай, ма, если у меня первое свидание, то это не значит, что волноваться надо тебе». Не понимаю я этих родителей. В общем-то вроде и понимаю, но иногда…

– Моя мать тоже так реагировала, когда у меня было первое свидание, – заметила Анжелика. – Правда, крестная? – И она умоляюще посмотрела на Инди.

– Да, совершенно верно, крестница. Казалось, она вот-вот позеленеет. Или посинеет? Я уж забыла, ведь это происходило целую вечность тому назад. Не правда ли, Тоби?

– Несколько лет, это уж точно, – подтвердил Тоби. – Сейчас даже и не вспомнишь, когда именно. Но нам пора. Время не ждет.

На сегодняшний вечер Тоби одолжил у Мэкси ее лимузин, уцелевший, несмотря на основательную «чистку», только потому, что, лишившись его, Мэкси просто лишалась бы возможности передвигаться по Манхэттену. Достать такси во время ленча всегда было проблемой – во всяком случае, в районе, где находился «Би-Би». Между тем ей каждый день приходилось ездить в центр обедать, а затем возвращаться к себе в офис. Голубой «лимо», безусловно, являлся наилучшей визитной карточкой успеха.