– Ты наверняка получила один из этих меморандумов? – спросил Пэвка, вместо приветствия протягивая ей лист бумаги.

– Нет. Мне никто ничего не посылал. Во всяком случае, на бумаге. Ты что, даже не хочешь меня поцеловать?

– Поцеловать? – откликнулся он глухо. – А я что, еще не здоровался с тобой? – И он клюнул ее в щеку, что было совсем не похоже на его всегдашние теплые объятия.

Впервые после того, как Мэкси отправилась к Лили, она ощутила неподдельный ужас.

– Прочитай, что здесь написано, – настойчиво продолжал Пэвка, передавая ей памятку вице-президента компании, ведавшего финансовым управлением. В записке перечислялись все изменения и сокращения, которых накануне потребовал от Оксфорда Каттер. Они были разосланы главным редакторам, заведующим издательскими отделами и художественным редакторам всех изданий «Эмбервилл пабликейшнс». Мэкси молча прочла этот перечень. О предстоящей продаже компании в записке не было ни слова.

– Я намерен увольняться, – заявил Пэвка с неожиданной резкостью. – У меня нет власти отменить эти распоряжения, но позволить, чтобы мое имя как-то с ними связывалось, я отказываюсь. Использовать самых дешевых журналистов и фотокоров! Сократить число цветных вкладок! Отказаться от фотомоделей в пользу портретов одних знаменитостей! Печатать вместо передовиц статьи наших рекламодателей! Использовать низкосортную бумагу и жить на том старье, которое хранится в картотеках, включая и то, что в свое время было отвергнуто как не соответствующее нашим же критериям! Этот меморандум гнусен, Мэкси. Гнусен! – Голос Пэвки дрожал от ярости и отчаяния.

– Прошу тебя, сядь и давай поговорим, – умоляюще воскликнула Мэкси, на время даже позабыв про свой «Би-Би», настолько постыдным было все то, что она только что увидела собственными глазами.

Они опустились в потертые кожаные кресла, стоявшие возле стола Зэкари Эмбервилла, и замолчали. Как ни были они взбешены и озадачены, замолчав, оба ощутили: в кабинете что-то происходит. Причем ощутили тотчас же. Вокруг них происходило нечто, явно не нуждавшееся в человеческом присутствии. Нечто, могучее и радостное, таилось в самих стенах этой комнаты. Этим нечто, они поняли, была висевшая, казалось, в воздухе их почти физическая память о Зэкари Эмбервилле. Память, рисовавшая его таким же радостным и полным кипучей энергии, каким он запомнился им и в тот последний раз, когда они его видели. Пэвка и Мэкси глубоко вздохнули и впервые улыбнулись друг другу. Но начинать разговор ни тот ни другая не решались. В большой, обитой деревянными панелями комнате, как всегда, царил беспорядок, а на стеках были развешены оригиналы самых удачных обложек и знаменитых фотографий из тех, что в разные годы публиковались в журналах Зэкари Эмбервилла, вперемежку с фото, подписанными президентами Соединенных Штатов, писателями, художниками и фотографами. И нигде ни одного снимка самого Зэкари! Между тем его голос, возбужденный, насмешливый, вибрирующий, живой голос, по-прежнему эхом отдавался в этих стенах, а его неуемная жажда совершенства, громкий, словно шедший из живота, смех, шумные крики, которыми он приветствовал любое удачное предложение своих сотрудников, сама его неудержимая энергия, так и бившая через край и переполнявшая каждый из журнальных номеров, которые он за свою жизнь выпустил, – все это по-прежнему продолжало жить своей собственной жизнью уже без него.

– Пэвка, – наконец выговорила Мэкси, – я правильно считаю, что стоимость той или иной компании определяется тем, какую прибыль она приносит на момент продажи?

– Обычно да. Но почему ты спрашиваешь?

– Если, – продолжала Мэкси, не отвечая на вопрос, – ты уйдешь, то журналы будут выходить в том виде, как хочет Оксфорд. Сколько времени пройдет, прежде чем вся эта экономия скажется на повышении прибылей?

– Три месяца, когда надо будет представлять очередной балансовый отчет. Но, Мэкси, разве в этом дело? Да, журналы будут выходить, но это будут уже не те журналы. Мы сразу это почувствуем, как только приступим к работе над новыми номерами. Через какое-то время эту разницу увидят и читатели, на какие бы ухищрения мы ни шли. Да, читатели сразу не поймут, в чем именно состоит эта разница – и в «Семи днях», и в «Домашнем кругу», и во всех других изданиях. Но они уже не будут ждать очередного номера с прежним нетерпением, не будут читать статьи с прежнем чувством удовлетворения. Пройдет год – и читатели либо смирятся с нашими журналами в их обедненном и урезанном виде, как это бывает на потребительском рынке, либо начисто отвернутся от них и перестанут вовсе покупать. Мы всегда стремились отвечать самым высшим критериям совершенства в своем деле, но этому меморандуму на совершенство попросту наплевать.

– Мать вообще намерена продать «Эмбервилл пабликейшнс», исходя из показателей следующего финансового отчета, – бесстрастно произнесла Мэкси.

– А… – вздохнул Пэвка, и в этом вздохе выразились великая печаль и разочарование. – Вот, значит, откуда этот меморандум. Я мог бы и сам догадаться. Какой же я дурак, что сразу не сообразил. Это же единственное объяснение того, зачем понадобилось уничтожать все созданное твоим отцом. Но я все равно поражен, что она пошла на этот шаг. Журналы можно было продавать и такими, какие есть, ведь они наша гордость. И тогда в их продаже не было бы ничего зазорного, если уж ей так понадобилось с ними расстаться.

– Но тогда они принесут меньше денег?

– О да, меньше, но все равно достаточно для любой семьи до скончания века, – заметил он с горечью. – Заявление об уходе они получат от меня через час. Уверен, уйдут и многие другие. Знаешь, зачем я здесь? Чтобы укрыться от лавины возмущенных звонков. Люди не понимают, что даже я ничего не могу со всем этим поделать. Вскоре редакторы, которые имели честь хорошо знать твоего отца, то есть те, кто составляет нашу главную опору, решат, что не хотят иметь с новой политикой ничего общего. Может быть, они уже пришли к такому выводу. К тому же все это настоящие зубры, которые знают, что им все равно грозит неизбежное изгнание, как только «Эмбервилл» окажется в чужих руках. Новые владельцы, кто бы они ни были, наверняка захотят изменить лицо журналов в соответствии со своими вкусами, а для этого им понадобятся новые люди. Через несколько лет никто и знать не будет, что эти журналы когда-то были частью «Эмбервилл пабликейшнс», хотя, возможно, они и сохранят прежние названия. Собственно, речь сейчас как раз идет о продаже этих названий.

– Но откуда такая уверенность, что новые хозяева не захотят оставить старых сотрудников? Ведь они-то и сделали журналы известными!

– О, Мэкси, ну, может быть, они все же прислушаются к голосу разума и попытаются кое-кого из редакторов сохранить. Но хорошие главные не могут не тратить деньги на свои издания, а меморандум им это запрещает. Когда продается компания, созданная руками одного человека, из нее уходит основное – ее душа, если угодно. Уходит дух ее основателя, и то, о чем ему мечталось, никогда не сможет вернуться. И процесс уже начался – с появлением этого меморандума. Но твоя мать, Мэкси, твоя мать! Как она могла? Да пока «Эмбервилл пабликейшнс» жила, жил и твой отец. – Пэвка покачал головой даже не с грустью, а с чувством, несравненно более глубоким: он явно вспоминал о том, с какой верой и надеждами на будущее начинали они вдовоем с Зэкари свои приключение – почти четыре десятилетия назад.

Мэкси медленно поднялась с места, прошла несколько шагов, отделявших ее от стола Зэкари, и села на стул, на котором, кроме отца, никто никогда не сидел. Она перебирала в уме все услышанное от матери. Будущее «Би-Би» было лишь небольшой частицей той загадки, разгадать которую она все это время пыталась. На ее глазах шло сознательное разрушение всего построенного Зэкари Эмбервиллом здания. Здания, оставшегося стоять нетронутым и после смерти его творца в течение уже целого года. Здания, готового простоять еще гораздо дольше, поскольку в нем остаются люди, преданные Зэкари и способные развивать его идеи. Итак, шесть процветающих могущественных изданий должны быть низведены до нижайшего уровня, а затем проданы – неизвестно почему. Дело всей жизни Зэкари безжалостно разрушалось, дело, ради которого жил ее отец! А ведь девиденды от «Эмбервилл пабликейшнс» до сих пор позволяют всей его семье жить в роскоши и делали бы это до тех пор, пока люди продолжали читать журналы.

Каттер. Только он оказался бы в выигрыше от разрушения памятника, каким являлась «Эмбервилл пабликейшнс», увековечившая дело ее отца. Каттер. Все, что она знала о нем, в чем имела воможность убедиться лично или о чем смутно догадывалась, инстинктивно подозревала, все, что она, Тоби и Джастин думали о младшем брате Зэкари, женившемся на их матери, все это по капле собралось теперь в тучу, которая поспешно обретала форму, угрожающе сгущалась. Имя этой тучи было ненависть. Даже скорее зависть, еще более сильная, чем ненависть. Сперва она заставила его взять в жены их мать. Затем задушить в зародыше последнее детище Зэкари – три журнала, еще не успевшие как следует встать на ноги. И наконец, сейчас – выпустить кишки из журналов, составлявших славу и гордость «Эмбервилл пабликейшнс», и как можно скорее от них избавиться. Только зависть могла продиктовать все эти поступки, только смерть ее отца могла развязать ему руки, с тем чтобы сначала обезобразить, а потом и предать дело, в которое отец вложил всю свою жизнь. Дело, которое сам Каттер никогда бы не осилил.

Нет, она не позволит ему этого!

– Пэвка, не увольняйся с работы, прошу тебя, – взволнованно произнесла Мэкси. – Ради меня. Я решила сделать все, чтобы продажа не состоялась. Думаю, что смогу убедить мать не делать этого. Если бы ты смог успокоить страсти и уговорить людей оставаться на своих местах в течение нескольких месяцев; если бы они сумели проводить все предлагаемые меры экономии как можно медленнее и вместе с тем изобретательнее, чтобы окончательно не погубить октябрьские и ноябрьские номера, а произвести лишь косметические изменения; если бы вам всем удалось саботировать все, что будет требовать Оксфорд, чтобы он на стену лез из-за каждого пустяка, а вы между тем под шумок заказывали статьи и фото лучшим из тех, кто вам лично известен; если бы вы могли начать это даже не с сегодняшнего, а уже со вчерашнего дня; если все будет именно так, я даю бой Каттеру.