По мере того как она слушала сообщение, начиная с мозга, вниз, до самых ступней, Лену выхолаживало морозной волной, так что кончики пальцев на руках и ногах стало покалывать.

— Да, — твердо сказала она, — я приеду. Завтра. — Послушана говорящего и командирским тоном уверила: — Я возьму организационные и денежные вопросы на себя! Спасибо, что позвонили.

Она вернулась в кухню, позабыв про чай, встала у окна, глядя в начинающиеся сумерки за стеклом, до боли сильно сжав телефон в руке.

Так тошно, мерзко и больно.

Лена услышала развеселый взрыв мачьчишеского смеха, долетевший из Васькиной комнаты, как очнулась.

— Так! — приказала себе. — А ну, взяла себя в руки! Давай думай, что сейчас надо делать!

Ваське пока говорить не надо, врать ему она не может, а правда ему сейчас не нужна! Значит, надо срочно уйти из дома, чтобы не объясняться с ним!

Лена тихо выскользнула за дверь, на лестничную площадку и позвонила в квартиру Зои Львовны.

— Леночка, — открыла ей дверь, приветливо улыбаясь, соседка, но, рассмотрев выражение Ленкиного лица, испуганно спросила: — Что-то случилось?

— Никаких ужасов! — поспешила уверить Лена. — Рабочие моменты. Зоя Львовна, мне надо сейчас уехать, побудете с Васей?

— Ну конечно, Леночка! — заторопилась собираться Зоя Львовна. — У вас большие неприятности?

— Нет, нет, — прибавив убедительности в тоне, уверяла Лена. — Их просто надо решить. Зоя Львовна, я не знаю, когда вернусь, вы на всякий случай останьтесь ночевать.

— Работайте спокойно, Лена, — сказала Зоя Львовна, подошла, положила ей руку на плечо. — Ни о чем не беспокойтесь, тыл у вас прикрыт. Раз все живы и здоровы, все остальные проблемы уладятся как-то.

Ленке захотелось завыть! Она зубы сцепила, сжала кулаки, кивнула только — спасибо, мол.

— Я минут через десять приду, — пообещала Зоя Львовна.

Лена вышла из ее квартиры, остановилась перед своей дверью. Так, теперь следующий шаг.

— Вот так, Лена, — сказала себе тихо. — Шаг за шагом, главное — убраться от Васьки подальше. — И набрала сотовый номер отца. — Па, привет.

— О, доча!

— Пап, я твою машину возьму? Моя в ремонте, а мне срочно в одно место надо смотаться, — контролируя голос и интонации, сказала Лена.

— Давно пора твою развалюху поменять! — толкнул любимое выступление папа. — На ней ездить опасно!

— Поменяю! — прикладывала силы к легкому общению она.

— Тебе когда надо?

— Сейчас.

— Бери!

Теперь самое тяжелое! Василий Федорович! Уйти, ничего не объяснив, она не сможет, это без вариантов! Объяснить что-то тоже не сможет, она и себе сейчас объяснить ничего не способна!

— Держись, соберись! — приказала себе и вошла в квартиру.

Васька ее короткого отсутствия не заметил. Лена, стараясь не шуметь, проскользнула в свою комнату и, как могла, быстро переоделась — колготы, джинсы, лифчик, свитер, первый попавшийся под руку, легкий, ничего, пальто наденет!

В прихожую — сумка, кошелек, телефон, ключи. Документы и остальное барахло в сумке так и болтаются.

Звонок в дверь. Зоя Львовна.

Васька выскочил из комнаты на звонок, когда Лена открывала дверь.

— О! — удивился и порадовался он. — Зоя Львовна! — И повернулся к Лене. С лица сошло веселье, уступив место настороженности. — Лена, что происходит?

Она указала ему жестом на кухню, вошла первой. Он вошел за ней и дверь прикрыл.

— У нас беда? — спросил совсем не мальчишеским голосом.

— Нет! — твердо ответила она.

— Неприятности?

— Ни беды, ни сложностей ни у нас с тобой, ни у близких нет!

— Лена! — потребовал правды он.

— Вась, не пугайся! Пугаться нечего, клянусь! Ни пугаться, ни опасаться, ни ждать беды, даю тебе честное слово!

Он успокоился, Лена увидела и помолилась про себя.

— Я не могу сейчас всего объяснить. Разберусь в ситуации и скажу.

— Ладно, — посмотрев на нее совсем не детским, мудрым взглядом, согласился он. — Но ты понимаешь, что это против нашего уговора?

— Нет, не против! Я не обманываю, не говорю неправды!

— Но что-то скрываешь!

— Скрываю. Но потому, что мне надо подумать. Понимаешь?

— Не очень, — проворчал Васька. — И когда ты мне скажешь?

— Завтра! — железно пообещала она.

— Ты по этим делам собралась?

Лена уже не могла разговаривать, так нелегко ей дались объяснения с ним, кивнула только.

— Ладно, — разрешил Васька. — Раз не горе, не беда, не неприятности, езжай. Но чтобы это было первый и последний раз! Напридумывала тут секретничать!

Она обняла его и крепко-крепко прижала к себе, поцеловала в макушку.

— Я тебя люблю, Васька.

— Я тебя тоже люблю, езжай уж, раз надумала!


У папы была четырехлетняя белая «Нива», большую часть времени стоявшая в гараже по причине несильной занятости — ездил он в основном только в летний дачный сезон, — но всегда в идеальном состоянии. Папа машинку берег и посвящал ей большую часть своего времени.

«Это надо сыграть!» — сказала себе Лена перед дверью родительской квартиры.

— Леночка! — открыла мама дверь и обняла дочь. — Уж ночь скоро, куда ты собралась?

— Да, — отмахнулась Лена, — как всегда, дела. — Проходи! Чаю попьем. Как там Василий?

— Лучший ученик! На олимпиаду по математике в следующем месяце пойдет!

— И молодец, — порадовалась мама. — Проходи, раздевайся. Что ты в это пальто нарядилась? Мне оно никогда не нравилось, какое-то похоронное!

Пальто длинное, до щиколоток, строгое, Лена надела его в спешке сборов, от промелькнувшей мысли, что свитер тонкий, — автоматически забыв, что увидится с мамой, всегда комментирующей ее наряды, по большей части критически.

— Мам, некогда. — И прокричала в комнату:

— Па!

— Футбол смотрит, — пояснила мама.

— Па! Ты мне ключи и документы дай, и я поеду! — крикнула еще раз Лена.

Папа вышел в прихожую.

— Чуть гол нашим не забили! Привет, дочь, — обнял, поцеловал, сунул ключи и документы в руки. — Мать права, куда ты на ночь-то глядя!

— Да дела! Я на пару дней машину возьму! Все, пока, пока!

Выскочила за дверь и, не дожидаясь лифта, побежала по лестнице.

— Лена! — вдогонку ей кричала с площадки мама. — Пальто это больше не носи! И приезжайте в выходные следующие с Василием!

Лена не ответила, силы на лицедейство кончились.

Почему-то ей хотелось как можно скорее уехать от родительского дома и из этого района, где прошло ее детство, и она гнала, не думая куда! Оказавшись в центре, сбросила скорость, а вскоре и совсем остановилась, заняв место отъезжающей перед ней от «Елисеевского» машины. Выключила мотор, откинулась на сиденье.

Что дальше?

Она не могла никому рассказать, что болело, выло в ней сейчас, никому передать чувство вины, выворачивающее ей все внутренности! Вины и боли, скопившейся в душе!

Никто не знал! Вся мера ей одной досталась, и она ее несет не делясь!

Она прикрыла глаза и потерла лицо ладонью. Она сможет загнать это поглубже и будет жить дальше, как жила до сих пор! Ведь жила же, справлялась?

Нет, подумала безысходно, теперь потрудней придется — вины прибавилось.

Лена открыла глаза и посмотрела на светящуюся вывеску магазина. Подумав, выбралась из машины и пошла купить сигарет.

Она не курила вообще.

Но случались в Лениной жизни моменты, когда сигарета спасала от шока. Иным помогает водка или спирт — ей нет!

Как тогда, в Афганистане, они стояли час на одном месте, боясь пошевелиться, когда проводник и сопровождавший их группу представитель одного из кланов договаривались с талибами, контролирующими этот участок дороги. Они громко переговаривались на своем гортанном языке, а талибы, человек двадцать, сидели на корточках вокруг Ленки и мужиков, держа «Калашниковы» между ног, и смотрели на нее, презрительно улыбаясь.

— И что нам светит? — шепотом спросила она у Мишки, корреспондента НТВ, к группе которого присоединилась в этой командировке.

— Это смотря какое настроение у их командира. Могут пропустить или развернуть, могут в плен взять, а самое простое — постреляют спокойно.

И до последней минуты, когда уже шли к импровизированному шлагбауму из бревна и двух ящиков, они не знали, что их ожидает. А когда отъехали, не веря до конца, что их пропустили, Мишка сунул Лене сигарету в руку:

— Покури, полегчает.

Или, когда Ленка так и не отпустила ментовского начальника, в коридоре догнала и задала свои неприятные вопросы и, довольная, сбегала по лестнице, у нее на глазах взорвалась их машина! Лена не дошла до нее метров десять, и это спасло их всех. Потому что водитель с фотографом ждали ее, прячась от жары в хилом тенечке одинокого клена, недалеко от машины.

И кто-то из них сунул Лене, сидевшей на тротуарном бордюре, зажженную сигарету:

— Покури, Ленка, отпустит!

И тогда, на темной чеченской дороге, когда спецназовцы подняли их с влажного, холодного, растрескавшегося асфальта, обложив трехэтажным матом, и один из них, прикурив, сунул ей в пальцы сигарету.

— Покури, сестричка, — посоветовал. — Пройдет!

Сейчас ей тоже надо было, чтобы отпустило и прошло.

Ленка вернулась в машину, забыв покурить, сидела и, ничего не видя, смотрела в пространство.

Потом завела мотор и поехала. К тому единственному человеку, которому могла и должна была все рассказать, она задолжала ему правду.

К тому, кого, скорее всего, после этой правды потеряет.


Денис задержался в мастерской намеренно, чтоб не маяться непривычными думами-размышлениями про Лену и про них вдвоем, сопровождавшими теперь его постоянно, а от работы он всегда испытывал удовольствие и радость.