Он окинул взглядом помещение, посмотрев на настенные часы, уткнулся глазами в дверь, слегка поморщился, скривил губы. Такие, как Михаил Воронин, считались в «Медиа-банке» клиентами средней руки, на таких все коммерческие банки стоят. Большие деньги только массы собрать могут: по копеечке, по рублику, по червончику.

– Анатолий Алексеевич, может, на охоту как-нибудь выберемся компанией или на футбол, а? – сказал Михаил. – Могу абонементиком обеспечить. У меня связи имеются в футбольном мире.

Он весь переменился, брови выстроились домиком, губы вытянулись трубочкой, Воронин умильно смотрел на бесстрастного Анатолия Алексеевича, и слезы благодарности сверкали в его глазах.

– А-а, – взмахнул рукой Анатолий Алексеевич, дескать, отстаньте от меня.

Все отстаньте, не трогайте, заминировано. И Воронин боязливо притих, будто испугался, что начальник безопасности передумает, не станет открывать ячейку с деньгами в столь поздний час. Скоро прибыл нужный специалист, все прошли в хранилище, охранник долго рылся в ключах, наконец нашел нужный, протянул дежурному специалисту. Тот взял, сверил номера, внимательно осмотрел бирку, и вся группа плавно переместилась этажом ниже, преодолевая пространство в кабине бесшумного лифта. Михаил выстроился третьим в ряду страждущих, но его глаза первыми обнаружили зияющую пустоту ячейки. Специалист и охранник еще не сообразили, в чем дело, а Михаил уже знал, что случилось.

– А-а-а-а, – громом обрушилось на стены, разлетелось, разрушительным эхом разошлось по лабиринту коридоров и проходов.

– Эт-то что такое? – строго вопросил Анатолий Алексеевич, ткнув пальцем в пустую ячейку, будто дырку хотел проткнуть. А пустота и без того была дырявой.

– Так это, не знаю, – промямлил дежурный специалист, опасливо косясь на Михаила Воронина.

– Кто брал ключи от хранилища? – спросил Анатолий Алексеевич, выдергивая журнал из-под мышки дежурного.

– Никто не брал, не положено по инструкции, – сказал тот, озираясь по сторонам, будто выглядывал любую возможность испариться из душного помещения, битком забитого чужими деньгами.

– А кто заходил в хранилище последним? – спросил Анатолий Алексеевич, оттирая плечом в сторону от специалиста взволнованного, тяжело дышащего Воронина.

Разъяренный Михаил нетерпеливо почесывал кулаки. Тяжелые, крупные, увесистые кулаки напоминали булыжники. Извечное орудие справедливости яростно рвалось в бой. Оно обладало самостоятельной волей.

– Как обычно, Морозов заходил, Владимир Андреевич, – радостно сообщил охранник, переводя стрелки на другое имя, – он всегда заходит в хранилище перед уходом, проверяет журналы, пломбы, печати. После его отмашки включают наблюдение.

– Морозов? – прошептал Михаил. – Морозов Владимир Андреевич, так-так-так.

– Что «так-так»? – спросил Анатолий Алексеевич, оборачиваясь в сторону Воронина.

– Это он, – сказал Михаил. – Он!

Воронин сказал, как опечатал, будто опломбировал ярлык. После вынесения приговора Михаил Воронин замолчал, и присутствующие остро ощутили, кожей почувствовали, что-то зловещее затаилось в его молчании. И они поняли – с чужими деньгами шутки плохи. Надо свои иметь. В эти секунды случилось страшное и непоправимое, Морозов перестал быть порядочным человеком. Он перешел в разряд других, отверженных, опасных, тех самых, кто все делает в темноте, сзади и наоборот.

– Вызывай наряд, звони в отдел, – коротко бросил Анатолий Алексеевич охраннику.

– Слушаюсь, Анатольлексейч, – крикнул охранник и полетел к выходу.

– А я еще нужен? – безнадежным тоном взвыл специалист с утиным носом.

– Еще как нужен, больше всех нужен, – невесело засмеялся Анатолий Алексеевич, – у вас же по графику дежурство. Вот и дежурьте себе на здоровье.

Михаил Воронин натужно, с хрипом дышал, ему не хватало воздуха, в помещении и впрямь было душно, кондиционеры на ночь отключались. «Медиа-банк» работал в режиме экономии электроэнергии.


Анна вылила остатки шампанского в остывшую воду, открыла кран, добавила в ванну горячую воду и заплакала. Ничем не отмыть любовь. И шампанским не залить. И в ванне она не размокает. Владимир прочно поселился в одиноком сердце. Теперь Анна понимала, что зря затеяла ссору из-за подарков. Злые подруги выступили единым фронтом, искусно настроив невесту против жениха, вот и получилась катавасия. А как все красиво начиналось: цветы, музыка, стихи, беседы о высоком искусстве. Казалось, не будет конца наступившей гармонии. Анна хотела и не хотела замуж. В браке она опасалась грязного быта, ежедневной сутолоки, мельтешения и застоя. Невозможно было представить симпатичного Владимира в роли занудного супруга. Анна почему-то наивно предполагала в своих размышлениях, дескать, едва Морозов получит власть над женщиной, с него вмиг соскочит интеллигентность. Он станет таким, как все мужья. Один за другим пробежали в воображении Анны знакомые мужские портреты. Михаил, Александр, Иван, Игорь. Подруги часто жаловались на непонимание со стороны мужей. В основном супружеские мнения расходились на материальной основе. То не купил, этим не смог обеспечить. Вечная война на почве мелких желаний. Именно этого и страшилась Анна. Трусливая невеста побаивалась, что Владимир с первых же дней супружества станет посягать на твердый и прочный материальный мир Анны Мельниковой. Этот мир создан вот этими руками, хрупкими, тонкими, цепкими. Она вытащила из воды руки и внимательно осмотрела кисти. Осмотр произвел благоприятное впечатление. Кисти тонкие, кожа на руках без синих жилок и венок, ровная и смуглая. Она вновь сунула руки в воду, размешивая пену, пытаясь создать из ничего нечто прочное и стабильное. Но мыльная пена разлеталась хлопьями. Совершенно определенно, что повод для ссоры был надуманным, Анна спровоцировала скандал. Красное платье грустно висит в шкафу, ожидая своего часа, а долгожданный час остался в прошлом, в той минуте, когда еще не случилась размолвка. И в этом месте глаза Анны вновь наполнились слезами, и она горько расплакалась, вытирая слезы пенными руками. Пестрые картинки калейдоскопом замелькали перед глазами, Анна подавила радостный вздох. С каким нетерпением она ожидала первого свидания, того самого, когда на небесах решается судьба двоих. Анна знала, чувствовала, что именно в тот день свершится самое главное, самое важное событие. Владимир позвонил первым. Пригласил поужинать, заехал за ней, открыл дверцу мишины, подал руку. Все, как в кино. Белый шарф, длинное пальто, сверкающий автомобиль: В ресторане Морозов вел себя галантно, слегка манерно, но уже в тот момент он был родным человеком для Анны, близким, своим. Они немного потанцевали, послушали музыку, и им больше уже не захотелось расставаться. Никогда. Анна жалобно всхлипнула. Она вспомнила чувство единения, страх перед предстоящей разлукой.

– Зайдешь ко мне? – спросил Владимир.

– Поздно уже, – прошептала Анна.

– И хорошо, что поздно, лишь бы не рано, а чашка кофе тебе сейчас не повредит, – сказал Владимир, нежно и бережно привлекая к себе девушку.

И Анна доверчиво склонилась на его плечо. Спать категорически не хотелось. Они так и не уснули в ту ночь. Сначала пили кофе, потом гадали по ладоням, выискивая друг у друга линию судьбы и брака. Ничего не нашли, запутались в линиях и начали все сначала. Незаметно линии слились в одну сплошную, руки переплелись. Все стало общим, родным, неделимым. А потом и вовсе забыли, где находятся. Комната исчезла, стены и мебель пропали, стали незримыми, столы и стулья постепенно растворились в воздухе. Владимир ласкал гибкое тело Анны, а она вливалась в него, как молодое вино, отдавая себя целиком, пытаясь понять, где и на каком острове они оказались. И не было пронзительным ласкам конца, казалось, они будут длиться целую вечность. И вот слабый рассвет проник через квадраты окон. Мебель стояла на своих местах, но мир уже стал другим, он переменился, в нем больше не было одиночества. Уже позже появилась другая жизнь, одна на двоих. Незаметно она стала привычной. Кино, прогулки, театр, выставки. Мир был пестрым и ярким. Анна любовалась собой, своим отражением. Она непрерывно вертелась перед зеркалом. Ей нравилась эта новая Анна, влюбленная и любящая. И вдруг все закончилось. В один миг. Суета целиком поглотила счастье. Анна встала, поглядела на себя в зеркало и решительно обтерлась полотенцем.

«Я же люблю его, он моя жизнь, и мне нужно спасать свое счастье! Надо бежать за Владимиром, бегом, догонять его, пока не отняли. Я умру без него. Жизни мне не будет, если мой любимый не вернется. Ах, а во что бы мне одеться? Надо же быть нарядной, Новый год все-таки. Надену красное платье, в нем я отлично выгляжу, просто супер! Неплохо бы к платью иметь подходящие сапожки, да ладно, обойдусь без сапог. Зачем они мне в этом климате? Развалятся от непогоды, в один момент развалятся». Примерно с такими мыслями Анна вышла из ванны, будто Афродита из пены морской, досуха очищенная от суеты и материальных желаний.


А на месте происшествия творилось что-то невообразимое. В канун Нового года в здании «Медиа-банка» собрались почти все управляющие, менеджеры и служащие, конторщики и канцеляристы. Прибыл даже главный управляющий. Среди толпы важно прохаживались милиционеры. Два сержанта. Первый был явно главным, он почему-то держал руки за спиной, отчего был похож на арестованного. Оба хранили угрюмое молчание. Главный управляющий ненавидящим взором сопровождал каждый их шаг. Его глаза, как маятник, ходили туда-сюда, туда-сюда, голова же оставалась на месте. Леонид Львович не понимал, что произошло, точнее, он все понимал, но с трудом. Произошедшее событие никак не укладывалось в голове управляющего. Морозов Владимир Андреевич проник в ячейку и похитил деньги клиента. С этим все понятно. И просто, цинично просто, проще уже не бывает – служащий банка украл деньги. Вор должен сидеть в тюрьме. Все это выстраивалось в стройную схему. А вот дальше начиналось непонятное. Во-первых, Морозов не вор. Уже много лет он является честным сотрудником, и, если бы Владимир захотел что-нибудь украсть, он мог бы спокойно похитить миллион, да что там миллион, два, три. С другой стороны, Морозову не нужны три миллиона чужих баксов. И в этом Леонид Львович был уверен на тысячу процентов.