— Ты молодец, подруга! Мужик что надо, — она поднимает верх большой палец. — Я очень за тебя рада. Надеюсь, тебе понравилось?

Я лишь фыркаю в ответ. Понравилось еще как. От мгновенно нахлынувших воспоминаний становится жарко. Подруга понимающе улыбается. Но едва мы выезжаем из двора, как телефон пиликает входящим сообщением:

«Поиграем в кошки-мышки? Не вопрос. Только ночью не жалуйся, сладкая».

И не нужно гадать, кто отправитель. Вот только хрен тебе, а не ночь, соседушка. Сегодня ты в пролете. И, улыбнувшись, собственной стойкости, утыкаюсь в окно, настраиваясь на предстоящий экзамен.


Глава 5.

5. Декабрь.

Театр абсурда – слишком литературное определение тому, что именуется экзаменом в стенах нашего "храма знаний". Вернее будет – психушка. А все так серьезно начиналось: первая пятерка студентов, дрожь коленей и нервное подрагивание пальцев при вытягивании билетов. И суровый голос Тимофея о положенных двадцати минутах на подготовку. Впрочем, мне не страшно. С тех пор, как нашего деловитого и крайне строгого препода ОПД, в расписании значащимся как «Основы предпринимательской деятельности», мне довелось повстречать на сходке стритрейсеров – уважения к нему прибавилось, а страх понизился на пару градусов, чего не скажешь о его предмете. Да и вообще вся затея учебы на экономическом факультете была идиотской, но папиной, а значит не подлежащей оспариванию. Приходилось мириться, пока мои любимые родители не родят наследника. А то к бизнесу у меня вот совершенно душа не лежит, как и к вопросам билета.  В общем, не повезло сегодня Тимофею – придется ему лицезреть меня еще разок. Думать не хочется совершенно. Но только о билете. О другом вот думается прекрасно: в красках, с ощущениями прикосновений на коже, с толпой мурашек от внезапного возбуждения и улыбкой. Совершенно блаженной, не укрывшейся от проницательного Тимофея.

— Вишневская, я так полагаю, вы уже готовы отвечать, — краем глаза замечаю, как он мягко, совершенно по-кошачьи, подходит ближе (мой мозг сегодня определенно играет со мной злую шутку – всюду кошаки мерещатся) и прослеживает мой взгляд, — раз уж любуетесь местным пейзажем.

— Было бы чем, — на автомате огрызаюсь я и тут же прикусываю язык. Но смотреть на Тимофея никак нельзя. Убьет одним взглядом наверняка. А папу не хочется разочаровывать. К тому же Тимофей – скотина принципиальная, взяток не берет, только студентов измором. Его боятся и тихо ненавидят. Но рассказчик он великолепный, как и водила. А еще его считают геем почти все студентки факультета. Ну как же – такой красавчик (косая сажень в плечах, черные до плеч волосы, правильные черты лица, чувственные губы и большие глаза небесной синевы) и ни разу не повелся на коротенькую юбочку, откровенный вырез и недвусмысленные намеки. Впрочем, как поговаривают – он и на прямые предложения реагировал исключительно невозмутимым взглядом и очередной пересдачей горе-любовнице. Однако это никоим образом не помешало моей подруге Пашке безнадежно втрескаться в это непрошибаемое «чудо».

— Да уж, пейзаж, надо сказать, глубоко…урбанистический, — уныло протягивает  Тимофей.

И в этот момент происходит сразу несколько вещей: сокурсники взрываются смехом, я во все глаза таращусь на широко улыбающегося Тимофея,  у кого-то звонит мобильник, а в аудиторию входит совершенно невозмутимая Пашка. Под изумленным взглядом Тимофея, замершего со звонящим телефоном в руке (так вот, значит, у кого так рвет струны старый добрый «AC/DC»), легким шагом на высоченной шпильке она разит наповал всех парней аудитории. Да я сама в шоке и есть от чего! Модная короткая стрижка открывает смуглое личико с легким макияжем, в ушах – россыпь серебра в виде серег разной длины, а тонкая фигурка обтянута черным шелком платья. Глухое, с длинным рукавом, чуть выше коленей, оно – верх сексуальности, подчеркивая все достоинства Пашки, отчего-то так тщательно ею скрываемые под рваными джинсами и косухой. Ну и, конечно же, в довершении образа вышеупомянутые шпильки, выстукивающие «цок-цок» по паркету аудитории. И хард-рок ей шлейфом.

— Я сейчас умру, — выдыхает Пашка шепотом, чуть поморщившись, — эти шпильки меня доконают. А это тебе, — и ставит передо мной подарочный пакет. Не удерживаюсь, заглядываю внутрь и присвистываю.

В аудитории повисает тишина и в ней:

— Новак, я вам не мешаю? — саркастическая ухмылка, идеально изогнутая бровь и в который раз сброшенный вызов. Кто ж так упорно добивается внимания нашего Тимофея? Неужто очередная пассия? А еще я вдруг замечаю, что обычно уравновешенный до безобразия Тимофей – зол. И не просто так, а на…Пашку. Собственно, к ней и обращается. Да и смотрит исключительно на нее и в этом взгляде такая буря эмоций помимо злости. Усмехаюсь. Чудны дела твои, Господи!

— Абсолютно, — отмахивается Пашка. Тимофей щурится, кивает, словно принял какое-то важное решение и все-таки отвечает на звонок. А я возвращаюсь к своему подарку. Оживляются и любопытные сокурсники.

— Откуда? — только и спрашиваю, смотря на ключи от машины, лежащие сейчас на ладони. Я откуда-то точно знаю, от чьей машины эти ключи. Это, конечно, здорово, вот только ощущение, что со мной вот так расплатились за секс, отравляет кровь. И записка с коротким: «Спасибо» — лишь добавляет горечи.

— Один красавчик на желтой тачке передал, — пользуясь отсутствием Тимофея, громко отвечает Пашка. — Кстати, — и понизив голос до шепота, — его там девки облепили со всех сторон. Уведут.

— Где облепили?

— Так у входа в универ.

Я быстро вскакиваю с места, но тут же сажусь обратно, остановленная веселым взглядом вернувшегося Тимофея. А потом начинается действо, в стенах нашего чопорного универа не просто парадоксальное, а сумасшедшее. Следом за Тимофеем в аудиторию заваливается весь наш курс, еще минуту назад бьющийся в нервном припадке в коридоре, рассаживается по местам. Садится и Пашка и глаз не сводит с усевшегося на угол своего стола профессора. Руки на груди скрещивает, ноги – в лодыжках. А в глазах – черти пляшут. Вот так да. Кто же нашему Тимофею настроение так поднял? Отблагодарить бы звонившего, да неизвестен абонент, к сожалению.

— Итак, господа студенты, — гомон стихает, а напряжение повисает. И тишина, звенящая, ненавистная. А Тимофей как заправский актер мелодрам выдерживает паузу. Театрально. — В виду того, что я сегодня очень добрый, предлагаю следующий расклад. Староста ваш в две минуты собирает зачетки, и все, кто посещал лекции, получают твердую «четверку». Остальные приходят ко мне после Нового года. И без лишних эмоций, — пресекает попытки студентов порадоваться такой удаче. Староста наш: долговязый блондин Димка Столетов, со скоростью света собирает зачетки и бухает стопку перед Тимофеем. И пока тот осчастливливает подофигевших сокурсников, я спинным мозгом чую, что неспроста все это. Ну не бывает в жизни таких совпадений: телефонный звонок, Пашка, подарок, а потом вот это…действо. Но сложить все вместе никак не удается. И под смешливым взглядом синих глаз неуютно.

А Тимофей протягивает мне зачетку.

— С днем рождения, Вишневская, — с улыбкой. — И поторопитесь. Вас там ждут. А то ведь и правда уведут, как пить дать.

— А откуда вы…

— Иди, Мария, — отчего-то строго и на «ты», — а то я могу и передумать. И фиг ты мне экзамен сдашь, сечешь?

Киваю, отчетливо понимая, что этот может и все лето промурыжить. Из вредности. С Пашкой двигаем на выход. Но уже в дверях до нас доносится тихое:

— Поля, не уходи.

Оборачиваюсь на подругу. Та стоит с таким потрясенным видом, что мне становится страшно.

А потом:

— Маш, ты иди, а я…

Я лишь киваю, мягко улыбаясь. Все ясно с этими двумя. Гей? Ну-ну. Закрыв за собой дверь и дождавшись щелчка закрываемого замка, покидаю стены универа.

А на улице лопатый снег хлопьями кружит в воздухе, устилает белым ковром ступени универа, прячет под собой бесстыже-рыжее чудо, глядящее на меня осиными фарами. Лупоглазик. Грациозный. Манящий. Невероятно быстрый и абсолютно чуждый городу с его правилами.

И контрастом мужчина во всем черном: туфли, брюки, короткое распахнутое пальто с поднятым воротником и черная водолазка под ним. Сердце пропускает удар. Мужчина совершенно безмятежно улыбается, не сводя с меня янтарных глаз. Еще один пропущенный. А в идеальной, волосок к волоску прическе, запутываются снежинки. И так хочется зарыться пальцами в эти волосы, взъерошить, а потом нюхать ладонь, на которой обязательно останется его запах. Третий пропущенный. Похоже, я таки схожу с ума.

И закрадывается мысль, что может он и вовсе ничего такого не хотел показать своим подарком, чего я успела надумать. Сам же приехал. Улыбается вот. И от его улыбки как будто солнце распускается внутри. Вздыхаю, запрокинув голову в белоснежное небо. Снежинки кружатся в медленном танце, тают на щеках. И я понимаю, что нужно что-то делать с этим навязчивым желанием сбежать по ступеням в объятия стоящего у шикарной тачки роскошного мужчины, прижаться к нему, становясь единым целым. Нужно что-то делать, чтобы не чувствовать этой зависимости от того, кого я совершенно не знаю. Показать ему, что прошедшая ночь – всего лишь ночь. Что все мои слова остались там, на сбитых простынях в сумраке моей спальни. И что я не мечтаю провести с ним остаток жизни. Хотя, надо честно признаться, перспектива заманчивая. Ох и дура же ты, Маша, хоть и умная. Сжав в ладони ключи от красавца лупоглазика, опускаю голову.

Объект же моего пристального внимания и не менее пристальных мыслей отталкивается от капота и делает шаг в мою сторону. Ну что ж, соседушка, вновь напросился.

Останавливаюсь на расстоянии шага, прямой взгляд в сияющие глаза. И злость вдруг колет затылок от этой радости и довольной улыбки. Стереть бы это самодовольство с его наглой морды. И резкие слова дерут горло.