Двумя пальцами Игорь приподнимает мой подбородок и спрашивает мрачно:

— Ты уверена?

— Да, – тихо отвечаю я.

— Уверена, — не слыша меня напирает Игорь, стискивая все крепче, — что готова связаться с взрослым мужиком и в корне изменить свою жизнь? Я ведь не мальчик, Маруся, во все эти игры играть не буду: перекину через плечо и запру ото всех к чертям.

Не веря своим ушам, слегка отстраняюсь, всматриваюсь в совершенно серьезные и сейчас темные как орехи глаза.

— Охренеть не встать, — выдыхаю я, не сдерживая улыбки. — Во попала…

— Ты можешь остаться, — тихо, словно отличник на уроке, подсказывающий другу, забывшему правильный ответ, — а я уйду и…

— Я вот стою и думаю, а чего мы до сих пор тут отсвечиваем, а? У меня, между прочим, день рождения и…

Договорить Игорь мне не дает, в считанные секунды утягивает за собой. И снова коридор, мимо лифта, лестница вниз на подземную парковку. На мгновение мы замираем на месте. Игорь достает из кармана ключи, нажимает кнопочку и белая «Эскалада» подмигивает фарами. А еще через минуту он усаживает меня в салон своего «танка» и рвет с места, выруливая на проспект. И напряжение так и искрит между нами. Фонари и яркие витрины за окном смазываются в одно сплошное яркое пятно. Меня потряхивает от желания и тишины. Терпеть не могу тишину, чтоб ее.

— А у тебя на каждой парковке припрятана машинка? — разрывая гнетущее молчание.

Игорь качает головой и лишь сильнее сжимает руль. С чего это он так изменился в один момент: от весельчака до жуткого мрачного типа? Не нравится он мне таким. Совершенно.

— Не, ну вообще было бы неплохо. А что? Идешь такой из метро, зашел в магазин и не рассчитал, значит, сил, затарился по самое не хочу, а тут – бац – и танк на парковочке. Круто же!

Игорь фыркает.

— Машин у меня две, — заговаривает, не сводя взгляд с дороги. — Я когда уезжаю,  оставляю их здесь, у Сани. Надежно и никому не мешает.

— Практично.

Пожимает плечами.

— А вторая такой же танк? — оглаживая кожаное нутро «Эскалады» интересуюсь я.

— Вторая? — и улыбается хитро. — Я дам тебе порулить, Марусечка, — вкрадчивое обещание. Изгибаю брови. — Тебе понравится.

— Я заинтригована, — и адреналин снова вспенивает кровь. — А когда? Мне прям не терпится, — я аж подпрыгиваю на сидении.

А Игорь тихо смеется. И от его смеха крышу сносит. Поймать бы его губами, попробовать, насладиться. И опьянеть от счастья: такого нереального и безбашенного, что становится страшно. Разве так бывает? Сумасшествие какое-то, но какое замечательное. И я осторожно касаюсь его скулы, поглаживаю щеку и  большим пальцем по контуру губ, а Игорь напрягается, но улыбка становится шире и соблазнительней. Ох, мамочки…

— Маруся, — хрипло и почти не дыша. — Мы сейчас разобьемся нахрен, а у меня, знаешь ли, совсем другие планы.

Я резко отдергиваю руку, прячу между коленей и отворачиваюсь к окну, улыбаясь.

Когда мы добираемся до моей квартиры, сил уже нет никаких. Его близость сводит с ума, и я тороплюсь, но роняю ключи. Игорь бережно отодвигает меня в сторону, легко проворачивает ключ в замке и, втянув меня внутрь, прижимает к захлопнутой двери. Ключи звякают о порог. Игорь подхватывает меня под попу, приподнимает, я обвиваю его талию ногами, и прижимается к моим губам. Поцелуй обжигает страстью: дерзкий и нежный. Он целует медленно и мучительно, словно давая шанс одуматься и сбежать, но я не хочу никуда сбегать. Только прижаться ближе, провести пальцами по коротко остриженному затылку и прикусить его нижнюю губу. Тихий рык Игоря взрезает тишину, а его напор вырывает стон наслаждения. Никакой больше медлительности и осторожности. Не выпуская меня из рук и не переставая меня целовать: щеки, глаза, губы, шею, — хрипло спрашивает:

— Где спальня?

— Прямо, — такой же хриплый ответ.

Но на пороге спальни он вдруг останавливается, переводя дыхание. Его ореховые глаза горят неистовым желанием, и я понимаю, что разорвись сейчас у нас под ногами бомба – ничерта не изменится. Не поймет, потому что в голове у него только скручивающее до боли желание. Как у меня.  Улыбаясь, я обнимаю его лицо, утыкаюсь лбом в его лоб.

— Игорь, — зову тихо, когда он ставит меня на пол.

— Ммм, — а сам медленно и сосредоточенно снимает с меня куртку, стягивает водолазку, потом джинсы и рвано выдыхает, когда я остаюсь перед ним в одном белье. Ладонями изучает каждый изгиб, щекочет живот и сжимает грудь, вырывая стон. И я невольно выгибаюсь навстречу его ласкам. Вцепляюсь в его плечи и только сейчас замечаю, что он до сих пор одет.

— И почему я уже голая, а ты – нет?

Хохотнув, Игорь быстро освобождается от одежды. И я не сдерживаю вздоха восхищения. Провожу ладошками по груди с мелкой росписью шрамов, широким плечам, наслаждаясь тем, как смуглая кожа Игоря покрывается мурашками от моих прикосновений. Подцепляю пальцем витую цепочку и странный медальон: серебряная кошка ложится на ладошку. Красивая и изящная на шее у такого мужчины – нечто невероятное. Откуда, интересно, у него такая красота?

— Обалдеть, — выдыхаю хрипло и теснее бедрами к нему прижимаюсь, остро ощущая его возбуждение.

— Маруся, — рычит Игорь. Подхватывает меня на руки и укладывает на кровать, сам нависает сверху.  И я напрочь забываю и о кошке, и о своем удивлении.

Его губы обжигают, руки доводят до исступления нежными поглаживаниями. Он не спешит, изучает, но с каждым вдохом, с каждым моим стоном его касания становятся резче, пальцы сжимают и гладят, поцелуи залечивают укусы. Он напирает – я поддаюсь. Я позволяю ему все, и мне все нравится. В его руках я словно глина – лепи, что хочешь. И это сводит с ума, рвет в клочья все страхи. И я вся горю, мечусь под его ласками, требуя большего. И он понимает. Одним движением рвет кружево трусиков и резким толчком входит туда, где сейчас больше всего нужен. Резкая боль вырывает вскрик, и я закусываю губу, а по вискам скатываются слезы.

— Твою мать, Маруся, — со злостью и бессилием. Игорь замирает, вглядываясь в мое лицо. А у меня нет сил что-то говорить, нет ни единого желания, кроме него и его близости.

Как завороженная, смотрю на маленькую кошку, и обвиваю Игоря руками и ногами, притягивая ближе, прихватываю зубами его нижнюю губу. И чувствую, как внутри все пульсирует и пылает, требуя его движений там, где горячо. И плевать, что больно – стерплю. Главное, чтобы он не останавливался.

— Остановишься – убью, — с дрожью и неистребимым упрямством, не сводя глаз с поблескивающей кошки.

— Маруся, — не то вздох, не то стон. А я смотрю в его ореховые глаза, сияющие такой неподдельной нежностью, что перехватывает дыхание. — Маруся, красотулечка моя, — и  его губы сминают мои.

Он двигается медленно, и целует шею, языком играет с набухшими сосками. Не дает передышки, распаляет, пока я не начинаю двигаться с ним в такт. Ногтями впиваюсь ему в спину, прогибаюсь, впуская его как можно глубже. Резче, острее. И боль стирается растекающимся по венам пламенем. И я кричу от удовольствия, захлестнувшего – не выбраться. Игорь ловит мой крик губами и его накрывает следом.

— Охренеть… — отдышавшись, выдыхает мой замечательный соседушка.

— Не встать, — добавляю я, ощущая, как меня потряхивает отголосками наслаждения. Игорь весело фыркает и пытается подгрести меня к своему горячему боку, но я уворачиваюсь и пытаюсь подняться. Освежиться бы, да и жор проснулся нешуточный.

— Куда? — Игорь реагирует молниеносно, словно и не он секунду назад лежал разомлевший и довольный как сытый котяра, перехватывает меня за талию и укладывает  на себя.

Все мои попытки вырваться из его загребущих рук проваливаются с треском. И тогда я, выдохнув, прикусываю его сосок. Ощутимо так, потому как в ответ слышу только отборные маты да еще столь витиеватые, что я аж заслушиваюсь. А потом роняю ему на грудь голову с неудержимым смехом. Но Игорь легко подтягивает меня выше и целует в смеющиеся губы. Его поцелуй нежен и невесом, как морской бриз. Но в удар сердца  становится мучительно жарко и влажно там, где, казалось бы, не может быть еще горячее. И желание пульсирует внутри, вырывается тихим стоном.

— Игорь, — выдыхаю ему в губы, шалея от его запаха, вкуса и отзывчивости в самых нужных местах.  От понимания, что причина его рваного дыхания, возбуждения и горящего взгляда – я.

— Маруся, — протяжно, уткнувшись носом в мою макушку. — Красотулечка моя сладкая.

Короткий выдох и я сижу на кровати, а Игорь командует уже с порога спальни:

— Ты – в душ, а я на кухню. А то ты с голодухи ненароком откусишь мне что-нибудь важное, как потом девушкам в глаза…

Он осекается от прилетевшей ему в торс подушки.

— Никаких девушек, котяра ты мартовский, — зло шиплю, остро чувствуя, как клокочет внутри что-то жгучее, ядовитое. Наблюдаю, как замирает Игорь, обжигая меня взглядом. — Только я. А то подвешу за яйца, нафиг.

В несколько шагов он пересекает комнату, наклоняется ко мне, одной рукой обняв затылок, слегка запрокинув голову, и выдыхает в самые губы:

— Только ты, красотулечка моя.

И накрывает мои  губы своими: настойчиво, без намека на нежность, присваивая. И я отвечаю ему тем же: дерзко, прикусывая нижнюю губу и слизывая капельки крови. И сама себя не узнаю в этой дикой, раскрасневшейся от возбуждения женщине, вытворяющей такое, что  всякие Камасутры и прочая хрень и рядом не стояли. Но с этим мужчиной я выпадаю из реальности, делая с ним все, что хочу. И он отвечает, разгоняя жидкий огонь по венам, заставляя стонать от нестерпимой муки и улетать на волнах наслаждения с его именем на губах.

А потом с улыбкой заглядываю в растревоженные, но лучащиеся радостью рыжие глаза и уверяю, что все замечательно и мне абсолютно, ни капельки не больно, а хорошо так, как никогда в жизни не было. И смеюсь, зарывшись лицом в широкую грудь, когда мой довольный котяра прижимает меня к себе. На слове «мой» я подвисаю. Повторяю мысленно, после — шепотом, катая на языке и балдея от невероятного кайфа, которое доставляет одно звучание этих простых трех букв. Ох, все-таки я рехнулась. Так вляпаться за один вечер.