– Сереженька... Обещай мне, что не рассердишься, если я признаюсь тебе...

– В чем? – до сих пор жена ни разу не давала Сергею повода для ревности. Но ведь она так красива, Сергей не сомневался, что любой нормальный мужчина при виде его Наталочки не может не потерять голову. Слова Наташи почти испугали его.

– Я... обманула тебя. Обманывала все это время...

– Наталочка, что ты говоришь?!

– У тебя никогда не было язвы. Мы с профессором Корзуновым договорились вместе лгать тебе.

– Бред какой-то, – оторопел Сергей. – Но зачем вам с профессором понадобилось отправлять под нож совершенно здорового человека?

– Не здорового, Сереженька, – все так же тихо ответила Наташа. – У тебя рак.

– Что?!

– Последствие радиации. Опухоль удалена, но она может снова появиться. Где угодно: в пищеводе, костном мозге, печени... Ни один врач не способен это предугадать.

Потрясенный известием, Сергей смотрел на жену широко раскрытыми глазами.

– Непосильные физические нагрузки и нервное напряжение могут стимулировать развитие новой опухоли, – закончила Наташа. – Сереженька, пожалей себя... хотя бы ради нас. Ведь при правильном соблюдении режима рецидив может не наступать десятилетиями.

– Ты сама говоришь, как профессор...

– Я читала книги о твоей болезни... Сережа, я не хочу тебя потерять! Никакие деньги не заменят мне тебя, любимый мой, родной...

Сдерживаться дальше Наташа была не в силах, да и кто смог бы остаться спокойным в подобной ситуации? Крепко обняв Сергея, Наташа залилась исходившими, казалось, из самой глубины сердца слезами, заколотила кулачками по спине мужа...

Сергею вдруг показалось, что слезы Наташи жгут его грудь, словно расплавленный металл.

Глава 19

Кошмарная истина, так неожиданно открывшаяся ему, перевернула все мироощущение Сергея. Он испытывал то же чувство, которое возникает у человека, столкнувшегося с непреодолимой стихией – извержением вулкана, ураганом... Сознание, что от его силы, ловкости, ума ничего не зависит, и все, что ему остается? – пройти испытание с честью.

Сергей не пошел на стройку, но мысль о том, что он должен делать что-то для жены и детей, не давала ему покоя. В городе бушевала лихорадка приватизации, жилплощадь становилась вложением капитала, и Сергей решил во что бы то ни стало выбить у чиновников полагающиеся ему метры. По крайней мере, у Наташи и малышей будет свой уголок, а в случае необходимости его и сдать можно. О себе Сергей, мысленно рисуя картины будущего, уже не думал. Он не боялся смерти, просто, потеряв слишком многих друзей, стоявших с ним плечом к плечу во время радиоактивного шквала, не мог тешить себя иллюзиями. Павло, Ванюша, Равиль, Стас – имена тех, кто избежал непосредственной опасности, но был настигнут гибелью, словно гнавшейся за ними по пятам. Смерть будто злилась на то, что эти смельчаки сумели отогнать ее от мирных городов и сел. Имена друзей запечатлелись в памяти Сергея крепче, чем если бы они были вырезаны на мемориальной доске. Их смерть не была красивой, изуродованные мучительными болезнями, они угасали один за другим на больничных койках, но Сергей с горькой гордостью говорил себе, что эти ребята совершили два подвига: первый, за который им дали награды и льготы, и второй, не такой эффектный, но, возможно, доставшийся им гораздо дороже. Скромные, незаметные герои прилагали последние силы, чтобы не только не быть обузой близким, а по мере возможности выполнить свой долг перед семьями, обеспечить их, чем можно. Они забывали о гордости, покорно выносили измывательства равнодушных, заевшихся чиновников лишь для того, чтобы на пороге могилы знать, что их детям будут обеспечены кров и образование.

Мог ли Сергей позволить себе поступить иначе? Он объявил Наташе, что возобновляет попытки вырвать из зубов у бюрократического дракона полагающуюся ему площадь. Конечно, Сергей не выражался столь патетично. Он просто сказал:

– Наталочка, ты не выбросила тот ответ, который мы получили из мэрии в прошлом году? Может, надо попробовать написать еще одно заявление...

Теперь у Сергея было сколько угодно свободного времени, и он тратил его на хождение по инстанциям. Физически это было нетрудно, но сколько оскорблений приходилось ему выслушивать в каждом кабинете! Ужаснее всего было то, что эти мерзости, от которых каждый раз бунтовала гордость Сергея, говорились без желания оскорбить – их порождало равнодушие и святая уверенность в том, что обладание материальными благами – привилегия узкой касты «нужных людей», а все прочие, пытающиеся отобрать у них хоть крошку, – наглые попрошайки, заслуживающие лишь презрения. О, никто не говорил этого вслух, но в отфутболивании просителей из кабинета в кабинет просматривалась хорошо продуманная система.

Вдоволь наслушавшись чиновничьих нотаций, Сергей вскоре с отвращением обнаружил, что уже не вздрагивает, когда его в частных беседах называют рвачом, а официально именуют иждивенцем, советуют зарабатывать на квартиру честным трудом – ну, пусть хоть грузчиком устроится... Зато теперь он научился понимать чиновничий жаргон, умел вовремя выложить на стол нужную справку, повергая в растерянность очередного бюрократа.

Чтобы раздобыть одну такую бумагу, требовалось сначала предъявить несколько других. Одна бумажка цеплялась за другую, точно зубья диковинного механизма. Тут-то Сергей и обнаружил, что за ним числится непростительный, по мнению чиновников, грех: покидая Украину, он беспечно не запасся выписками из документов, которые можно было получить только на месте.

– Удивляюсь, как это вы направились в Ленинград, не приведя в порядок бумаги, – ехидно заметила Сергею чиновная дама по имени Юлия Семеновна.

Она была весьма довольна собой – к ней стекались заявления многочисленных просителей, и Юлия Семеновна могла по собственной прихоти дать им ход, положить под сукно на неопределенное время или вовсе вышвырнуть в корзину. Что греха таить, среди коллег Юлии Семеновны порой встречались и те, кто превратил свое бумажное могущество в источник дохода, вымогая у людей деньги за то, что им полагалось по праву. Однако Юлия Семеновна с гордостью думала о себе, что она выше вульгарного мздоимства – нет, она руководствуется лишь соображениями высшей справедливости, препятствует разбазариванию государственных средств. Ее возмущало, что засыпавшие ее просьбами недотепы вовсе не ценили принципиальность ее позиции, благородство помыслов. Ей было невдомек, что любому человеку, наделенному чувствующей, любящей и страдающей душой, моментально становилась очевидна истина, в которой сама Юлия Семеновна не отдавала себе отчета: никакой принципиальности здесь не было и в помине.

Природа наградила Юлию Семеновну достаточно благообразной внешностью, но эта нестарая еще женщина умудрилась изуродовать себя сильнее, чем это мог бы сделать режиссер фильма ужасов. Оплывшая, ссутулившаяся, нелепо переваливающаяся на ходу, Юлия Семеновна наглядно иллюстрировала собой, во что может превратиться человеческое существо, пренебрегающее правильным образом жизни. Юлия Семеновна слишком жалела себя, тщательно берегла от малейших физических нагрузок. Все, к чему стремилась эта бездуховная женщина, были вкусная еда и сидение перед телевизором в жаркой, заботливо закупоренной от свежего воздуха комнате. Было бы странно, если бы у Юлии Семеновны сложилась личная жизнь. Вслух она ни за что не созналась бы, что мучительно завидует красивым, подтянутым людям, с ясными глазами, освещенными отблеском любви, что мечтает, чтобы и к ее груди прижималась детская головка... Она просто возненавидела людей. Юлия Семеновна получала извращенное удовольствие, измываясь над зависящими от нее просителями, словно мстя им за свою убогую жизнь.

На ее обрюзгшем, с нечистой кожей лице лежал отпечаток этого неосознанного садизма, а она искренне недоумевала, почему большинство людей с первого взгляда испытывают к ней инстинктивную антипатию.

На свою беду, Сергей был молод и хорош собой, а по документам Юлия Семеновна узнала, что у него имеются жена и двое детей (после свадьбы Сергей официально удочерил Анечку). Зная, что она не вызывает у мужчин желания, Юлия Семеновна незатейливо полагала, что «все эти волосатые самцы – настоящие козлы», и числила их врагами. В глубине души она восхищалась Сергеем и злилась на него за то, что он обнимает и целует другую. Как он смеет, в самом деле! Не видит, что ли, какая исключительная женщина сидит перед ним!

Но вся эта грязь была укрыта в самых глубоких ярусах сознания Юлии Семеновны, а на поверхности плавали все те же «принципиальность» и «верность долгу».

Если бы Сергей узнал, какую бурю эмоций вызывает он у этой неопрятной тетки неопределенного возраста, он был бы искренне поражен. Он воспринимал ее скорее как досадную препону: Юлия Семеновна не отказала себе в наслаждении заставить молодого человека ходить в ее кабинет буквально через день. Сергей даже успел завести знакомых в бесконечной очереди, сгрудившейся перед кабинетом Юлии Семеновны.

– Не баба, а зверь, – ругался худощавый мужчина. – Пробовал на лапу дать – не только не взяла, чуть под суд меня не спровадила. Она, вишь, честная! А чего она добивается, когда мурыжит людей? Если не деньги, то что ей нужно?

– Самолюбие тешит, – пояснила дама с красивым, но усталым лицом. Сергей уже знал, что ее сын погиб в Афганистане и дама обивает пороги, чтобы переселить сноху и внука из коммуналки. – У вас семья, дети есть?

– Не родные, мы с женой племянников воспитываем. Их родители были геологами и погибли под лавиной. Вот и стараюсь ради пацанов.

– Давно?

– Месяца три, а при чем здесь это?

– Ну, вам еще предстоит долго сюда ходить, – предрекла дама. – Вот если бы...

Полагая, что сейчас ему подскажут средство уломать Юлию Семеновну, мужчина обратился в слух.

– Если бы вы были некрасивой старой девой, одетой, как огородное пугало, – дело другое. Юлия Семеновна милостива только к тем, кто еще гаже, чем она сама.