— Я согласна, — сказала она и снова засмеялась — на этот раз искренне. Такого ответа он не ожидал. Совсем не ожидал. — А теперь разворачивайся и выполняй вторую часть сделки. Исчезни из моей жизни.

Игорь молча пожал плечами и посмотрел на нее с жалостью. В этом взгляде читалось все, что Ольга не единожды говорила сама себе: «Ты дура. Ты ломаешь свою карьеру. Ты не сможешь жить иначе. Ты — стерва, и в этом твое главное достоинство».

И она ответила ему тоже глазами: «Да. Все так. Все верно, и скорее всего у меня не выйдет. Но я собираюсь попытаться».

Кто знает, можно ли из разбитой души склеить новую? Кто знает, возможно ли из осколков собрать нечто иное, отличное от того, что было сначала? Кто знает, можно ли перечеркнуть и забыть годы, наполненные ненавистью, чтобы превратить их в годы, наполненные чем-то иным?

Кто знает. Но Ольга собиралась узнать.


Глава 17. И никуда не деться.


Лара приехала в субботу утром. За два часа до ее приезда Ольга переспала со Светой.

Соблазнить ее было просто — Ольга с самого начала не очень-то верила в ее «ты мне больше не нравишься». Можно говорить все, что угодно, но движениям тела Ольга всегда доверяла больше. Завести откровенный разговор, повспоминать прошлое, приласкаться несколько раз, лежа рядом — и вот уже в глазах вспыхивают огоньки, кожа становится горячей, а глаза — влажными. Прижаться всем телом, будто обнимая — только обнимая, конечно, что вы, ничего большего. Потереться грудью о грудь. А потом — как будто не выдержав — приникнуть губами к губам, и наслаждаться, чувствуя отклик, слыша тихие стоны и ощущая в своих руках обнаженное тело.

Когда раздался звонок в дверь, Ольга помедлила прежде чем вылезти из кровати. Ее охватило чувство, похожее на то, что посетило ее у квартиры Снежной Королевы. Ощущение, что ей не обязательно это делать, и что она еще может все остановить.

— Кто там? — Сонно спросила зарывшаяся в одеяло Света.

— Не знаю, — солгала Ольга, наматывая на себя простыню. — Схожу посмотрю.

Нетерпеливый звонок снова ворвался в квартиру. Ольга медленно — как на эшафот — подошла к двери, щелкнула замком и наконец открыла.

Лара стояла перед ней — уставшая, какая-то серая — то ли от долгой дороги, то ли неделя и без того была тяжелой. Ее волосы за это время еще немного отросли, и теперь они были вовсе не белыми, а темными — падали на лоб, прятались за уши, кудрявились немного на висках. Все те же джинсы — голубые, потертые, держащиеся на бедрах. Вместо свитера — по случаю летней погоды — футболка без рукавов, открывающая татуировку на сильном плече.

— Привет, — Ольга посторонилась, пропуская Лару внутрь квартиры. Отпрянула от протянутых рук и прикрыла дверь.

Лара смотрела на нее, и было понятно, как трудно, как сложно, как невыносимо тяжело будет говорить ей все, что Ольга собиралась сказать — вот так, стоя совсем рядом, близко, слишком близко.

— Нальешь мне кофе? — Спросила Лара. — Чувствую, разговор нам предстоит долгий, а я практически без сил.

Ольга пожала плечами и пошла на кухню, придерживая спадающую простыню. Включила кофеварку, нашла сигареты.

— Я так понимаю, в твоей кровати сейчас кто-то есть?

Она оглянулась — поспешнее, чем хотела бы. Оказывается, Лара успела присесть на край подоконника и теперь смотрела вниз, на Камергерский. Волосы ее окончательно закрыли лоб, и во всей позе была какая-то обреченность.

— В моей постели почти всегда кто-то есть, — ответила Ольга. — Сегодняшний день — не исключение.

Она разлила кофе по чашкам. Подумала, и достала тарелку с фруктами из холодильника. Постелила салфетки, положила приборы, поставила пепельницу.

— Присаживайся.

Лара послушно переместилась с подоконника за стол. Теперь они сидели друг напротив друга. Одновременно потянулись к пачке сигарет и отдернули руки.

— Ну давай, — сказала вдруг Лара. — Излагай.

Ольга посильнее замоталась в простыню. Несмотря на то, что из приоткрытого окна веяло теплом, она почему-то мерзла.

— Нечего излагать, — сказала она, — я уже все сказала.

Лара покачала головой.

— Нет, детеныш, я имею ввиду не ту ересь, которую ты написала мне в смс, а то, что ты думаешь и чувствуешь на самом деле.

Это «детеныш» стало последней каплей. Больше сдерживать себя Ольга не могла. Она вытряхнула из пачки сигарету, закурила и прищурилась на Лару.

— Хорошо, — сказала она холодно. — Я отвечу. Но после этого ты встанешь и уйдешь отсюда, и больше никогда не будешь мне звонить.

Лара молча смотрела на нее.

— Последние три месяца я пытаюсь изменить свою жизнь. Я благодарна тебе за то, что ты стала катализатором этих изменений. Если бы не ты — я бы, наверное, не решилась. Но…

— Мавр сделал свое дело? — Перебила ее Лара. — Мавр может уходить?

— Нет, — Ольга покачала головой и сделала быструю затяжку. — Не в этом дело. Просто я не хочу отношений, из которых ничего не выйдет. Однажды я уже это пробовала, и это не сработало — не сработает и теперь. Мы слишком разные, пойми. Может быть, именно поэтому нас так тянет друг к другу, но притяжение — это еще не все.

Она посмотрела Ларе в глаза.

— Ты верно заметила: в моей кровати сейчас спит женщина. Тебя это устроит? Устроит знать, что сегодня там женщина, завтра мужчина, послезавтра — ты?

И сама себе ответила:

— Нет. Конечно, нет. Ты почему-то продолжаешь врать себе и надеяться, что я способна на нормальные отношения, но как быть, если я сама в это не верю? Я была замужем, я жила с мужем, и — поверь — никакого удовольствия от этой жизни я не испытывала. Я стала изменять ему в первый месяц после брака. И не потому, что мне так уж сильно хотелось другого человека — нет! Просто мне очень быстро стало скучно. Мучительно скучно.

Она встала со стула, натянула на груди простыню.

— С тобой не получится просто потрахаться. Я поняла это еще в Париже, а все, что было потом, только убедило меня в этом. Ты из другой породы — не из моего круга, пойми. Нельзя совместить то, что невозможно совместить в принципе. Для этого мне придется стать слишком другой, и тебе тоже. Готова ли ты на такие жертвы?

Ольга чувствовала, что еще немного — и расплачется. Ее с ума сводило то, как спокойно ее слушала Лара — молча курила, провожала взглядом, стряхивала пепел и затягивалась снова.

— Несколько дней назад я переспала со своей начальницей. В этом не было бы ничего особенного — я спала с ней и до этого, но в этот раз я осознанно привела ее в квартиру, где за нами мог наблюдать мужчина. И он наблюдал. Я трахала ее, а он смотрел на это.

Она неосознанно говорила все быстрее и быстрее, громче и громче.

— Я все пыталась понять — стыдно ли мне за это? И знаешь, что самое ужасное? Нет! Мне не стыдно. Ни капли. Мне все равно — потому что я просто пошла и получила то, чего хотела, только и всего. Я не испытываю жалости, не испытываю сострадания, не испытываю сочувствия. Я ничего этого не умею!

Ольга даже не поняла, как Лара оказалась рядом. Только что сидела на стуле, курила, прятала взгляд, и вдруг — стоит близко-близко, смотрит в глаза и улыбается — понимающей, теплой улыбкой.

— Детеныш, — сказала она тихо. — Если все так, как ты только что сказала… Ответь, почему ты тогда плачешь?

Она с силой притянула Ольгу к себе и прижала — крепко, не вырвешься. Гладила по спине, целовала мокрые щеки, прижималась ко лбу подбородком. Ольга пыталась, честно пыталась вырваться — и отталкивала, и головой мотала, но ничего не помогало. Кольцо рук было слишком крепким, слишком сильным.

— Это ничего, — услышала она сквозь рыдания. — Слышишь, детеныш? Все это ничего. Все еще можно исправить.

Исправить… Ольга изо всех сил вжалась в Лару и зарыдала еще сильнее. Как это можно исправить? Как? Она не хотела ощущать всего того, что испытывала сейчас, но она ощущала! Перед глазами немым укором стояла Ковальская — и то, что она с ней сделала. Как так вышло, что из средства Ксения вдруг стала человеком? Как так вышло, когда она перестала быть всего лишь промежуточным звеном между Ольгой и Ольгиной целью? Почему ей не было жалко никого из тех, кто был раньше, а эту женщину — стало? Почему?

— Нет, — сказала она, отстраняясь, и Лара отпустила ее. — Исправить уже ничего нельзя. Но я хочу попробовать жить иначе.

Отошла подальше, завязала сползшую с груди простыню узлом.

— Я поняла, чего ты хочешь, — сказала Лара. — Но ты ни разу не спросила, чего хочу я. Тебе не интересно?

Ольга усмехнулась с горечью.

— Нет, не интересно. Я и так знаю, чего ты хочешь.

Она вышла из кухни, заглянула в спальню и разбудила Свету. Скинула наконец эту дурацкую простыню и надела старые джинсы и футболку. Старательно причесала волосы.

— Рыжая, что случилось?

Проигнорировала Светин вопрос и вернулась на кухню.

Черт бы вас всех побрал. У одной — детеныш, у другой — рыжая. Кто вам вообще позволил придумывать эти идиотские клички? Кто дал вам право думать, что вы что-то обо мне знаете и можете как-то влиять на мою жизнь?

На кухне Лара допивала остывший кофе и докуривала последнюю сигарету.

— Я сейчас уеду, — сказала она, едва Ольга переступила порог. И голос ее был чужим и холодным. — Мне интересно только одно — ты правда чувствовала ко мне что-то, или это тоже было развлечением?

Ольга вздрогнула.

— Что?

— Ты слышала, что я спросила. Ты так старательно доказываешь мне, какое ты дерьмо, что я вдруг подумала — а что, если и я оказалась втянута в одну из твоих игр. Поиметь с меня особенно нечего, но это же так забавно — влюбить в себя провинциальную женщину, которую и лесбиянкой-то сложно назвать. Морочить ей голову несколько месяцев, а потом послать — и пускай она валит в свой Таганрог, лелеет там свои ожившие комплексы и съедает себе мозг вопросом: «А что, черт побери, все это было»?

Ольга застыла на месте. Она даже не знала, что сильнее ее поразило — Таганрог или комплексы?