– Привет, – весело обратилась я к своим соотечественникам и единоверцам.

– Привет, – хором ответили они.

– Ну, так что сначала – постель или выпивка? – спросил Адриан.

Джуди захихикала.

– На меня не обращайте внимания, – сказала я. – Мы не верим ни в собственничество, ни в собственность. – Мне казалось, я очень хорошо подражаю Адриану.

– У нас есть стейк – мы его как раз собирались жарить, – нервно предложил муж (Марти). – Хотите присоединиться?

Если тебя гложут сомнения – ешь. Я знала такой тип людей.

– Отлично, – сказал Адриан.

Человек, который пришел на обед[403]. Я видела, его действительно заводит перспектива – трахнуть Джуди на глазах мужа. Это в его духе. Поскольку Беннет исчез со сцены, ко мне Адриан потерял интерес.

Мы сели поглощать стейк и историю их жизни. Они решили быть благоразумными, сказал Марти, и не разводиться, как это сделали три четверти их друзей. Они решили дать другу как можно больше свободы. Они порой занимались «групповухой» (как он это назвал) на Ибице, где провели июль. Бедняга – вид у него был не очень счастливый. Он повторял казавшиеся ему классными словечки из сексуального словаря, как мальчик, проходящий бар-мицву. Адриан усмехался. Эти уже были обращенными. Кушанье подано – оставалось только его съесть.

– А вы? – спросила Джуди.

– Мы не женаты, – ответила я. – Мы в это не верим. Он – Жан Поль Сартр, а я – Симона де Бовуар.

Джуди и Марти обменялись взглядами. Где-то они слышали эти имена – только не могли вспомнить где.

– Мы знаменитости, – ехидно сказала я. – На самом деле он – Р. Д. Лэнг, а я – Мэри Барнс[404].

Адриан рассмеялся, но я видела, что потеряла Джуди и Марти. Чистая самозащита. Я чувствовала, что финал близится, и должна была бросить на игровой стол свой интеллектуальный багаж. Больше у меня ничего не осталось.

– Отлично, – улыбнулся Адриан. – Так что, может, для начала просто поменяемся?

У Марти на лице появилось удрученное выражение. Для меня сие было не очень лестно, но и я, с другой стороны, не очень-то его хотела.

– Ради бога, – сказала я Адриану. Я хотела увидеть, как он сам наступит в собственную кучу. – А я, пожалуй, эту часть пережду. Если хотите – буду смотреть. – Я решила переиграть Адриана в его игре. Спокойствие. Отстраненность. И тому подобная дребедень.

Но тут Марти принялся защищать свою мужскую честь.

– Нет, я думаю, или обмен, или ничего, – пробормотал он.

– Я прошу прощения, – сказала я. – Не хочу портить вам удовольствие, но я просто не в настроении.

И собралась было добавить: «И потом, у меня, кажется, триппер…», но решила не ставить палки в колеса Адриану. Пусть получит, что хочет. Я готова стоять на своем. И выдержать напор.

– Может, нам тогда лучше принять решение о групповухе? – сказала Джуди.

Ух ты, она наверняка была в отряде девочек-скаутов!

– Я уже приняла решение, – сказала я, ужасно гордясь собой.

Я знала, чего хочу, и не собиралась отступать. Я говорила «нет», и мне это нравилось. Даже Адриан мной гордился. Я видела по его ухмылке. Закалял мой характер – вот что он делал. Он всегда хотел спасти меня от себя самой.

– Ну, так нам что – смотреть или пока посидеть у озерца и поболтать? Я на любой вариант согласна.

– Посидеть у озерца, – с отчаянием в голосе сказал Марти.

Я весело помахала Адриану и Джуди, которые залезли в фольксвагеновский кемпер и задернули занавески. После этого взяла Марти за руку и повела его к озерцу, где мы присели на камушек.

– Ну ты как, расскажешь мне историю своей жизни или просто поведаешь о романах Джуди?

Он посмотрел на меня хмурым взглядом.

– Ты всегда так легко все воспринимаешь? – кивнул он в сторону кемпера.

– Вообще-то я патологическая психопатка. Но друг закаляет мой характер.

– Что ты хочешь сказать?

– Он пытается научить меня не дергаться, и, похоже, ему это удается… только не по той причине, по которой он думает.

– Не понимаю, – сказал Марти.

– Извини. Я наверное, забегаю вперед. Это долгая и грустная история и далеко не самая оригинальная.

Марти задумчиво посмотрел в направлении кемпера. Я взяла его за руку.

– Хочешь, я открою тебе одну тайну? Велика вероятность того, что там ничего не происходит. Он вовсе не такой жеребец, как о себе думает, – съехидничала я.

– Импотент?

– И довольно часто.

– Мне от этого не легче, но благодарю за заботу.

Я посмотрела на Марти. Он довольно красив. Я вспомнила случаи, когда я жаждала незнакомых мужчин, незнакомых мест, незнакомых громадных членов. Но теперь во мне осталось только безразличие. Я знала, что, трахнувшись с Марти, ничуть не приближусь к той истине, которую ищу, что уж это за истина такая. Мне нужен какой-то наивысший, прекрасный акт любви, где каждый из участников становится молитвенной мельницей[405], тобогганом, ракетой другого. Марти не был ответом на мои поиски. А существовал ли вообще такой ответ?

– Как ты сюда попала? – спросил он. – Разве ты не американка?

– Одно другому не мешает… Вообще-то говоря, я ради путешествия ушла от абсолютно идеального мужа.

Тут Марти воодушевился. Слабая ударная волна прошла по его лицу. Уж не поэтому ли я в конечном счете и сделала то, что сделала, – чтобы потом можно было бесстыдно заявить: «Я ушла от мужа» и увидеть, как ударная волна проходит между мной и незнакомым мужчиной? Это что – круче эксгибиционизма? И уже если на то пошло, довольно сомнительного эксгибиционизма.

– Ты откуда?

– Из Нью-Йорка.

– А чем занимаешься?

Странная близость, возникающая между двумя людьми, которые ждут, когда их пары закончат трахаться в кемпере, требовала известной доверительности, и потому я немного разоткровенничалась.

– Я еврейка, живу в Нью-Йорке, родилась в сумасшедшей семье из верхушки среднего класса, замужем второй раз, теперь за психоаналитиком, мне двадцать девять, у меня только что вышла книга стихов, считающихся эротическими, что дает повод незнакомым мужчинам звонить мне посреди ночи с предложениями и вообще создало вокруг меня много шума – разъезды по университетам с лекциями, интервью, письма от психов и все такое… я потеряла терпение. Начала читать собственные стихи, стараясь слиться с тем образом, который в них возникает. Попыталась воплотить в жизнь собственные фантазии. Поверила, что я – художественный персонаж, который сама и выдумала.

– Чудно́,– сказал Марти, на которого это произвело впечатление.

– Дело в том, что фантазии фантазиями, но ты не можешь день за днем пребывать в экстазе. Даже если хлопнешь дверью и выйдешь вон, даже если будешь трахаться с каждым встречным-поперечным, то не обязательно приблизишься к свободе.

Кажется, моими устами говорил Беннет. Вот ведь ирония судьбы!

– Я бы хотел, чтобы ты сказала это Джуди.

– Никто никому ничего не может сказать.


Позднее, когда мы с Адрианом лежали в палатке, я спросила у него про Джуди.

– Тоска смертная, – сказал он. – Лежит себе, как доска, и даже не поймешь – чувствует она, что ты здесь, или нет.

– Как ты ей понравился?

– Откуда мне знать?

– Тебе все равно?

– Слушай… я трахнул Джуди, как пьют кофе после обеда. К тому же не очень хороший.

– Тогда зачем?

– А почему бы и нет?

– Потому что ты все сводишь до уровня безразличия, на котором все становится бессмысленным. Это не экзистенциализм. Это бесчувственность. А кончается тем, что все теряет и теряет смысл.

– Ну и что?

– То, что ты получаешь противоположное желаемому. Ты хотел накала чувств, а получаешь бесчувственность. Подобное обречено на неудачу.

– Ты мне читаешь мораль, – сказал Адриан.

– Правильно, – ответила я без всяких извинений.


На следующее утро оказалось, что Джуди и Марти уже нет. Они собрались и уехали ночью, как цыгане.

– Я тебе солгал прошлым вечером, – сказал Адриан.

– О чем?

– Я вообще-то не трахался с Джуди.

– Почему?

– Потому что мне не хотелось.

– Скажи лучше – не смог, – злобно рассмеялась я.

– Нет, не это имею в виду. Я не хотел.

– Трахался ты с ней или нет – мне совершенно безразлично, – заявила я.

– Врешь.

– Это твое мнение.

– Ты в ярости, потому что я первый мужчина, которого ты не можешь контролировать, а если ты никого и ничего долго не контролируешь, то у тебя начинается зуд.

– Дерьмо собачье. Просто у меня более высокие требования к тому, что я хочу, чем у тебя. Я тебя вижу насквозь. И соглашаюсь с тобой в том, что касается спонтанности и экзистенциализма… но тут нет никакой спонтанности, одно отчаяние. Ты сказал это обо мне в первый день, когда мы трахались, а теперь я возвращаю твои слова. Только отчаяние и депрессия, маскирующиеся под свободу. Даже удовольствия не доставляет. Смешно. Даже наше путешествие смешно.

– Ты никогда ничему не даешь ни одного шанса, – резюмировал Адриан.


Спустя какое-то время мы поплавали в пруду, а потом повалялись на солнышке. Адриан вытянулся на траве и, прищурясь, смотрел на солнце. Я лежала, положив голову ему на грудь и вдыхала теплый запах его кожи. Внезапно солнце закрыла тучка и начал накрапывать дождик. Мы не двинулись с места. Дождевая тучка уходила, оставив на нас крупные капли. Я чувствовала, как они испаряются, когда выглянуло солнце и снова принялось обжигать кожу. Нечто длинноногое прошествовало по плечу Адриана, а потом – его волосам. Я резко выпрямилась.

– Что случилось?

– Отвратительный жук.

– Где?

– У тебя на плече.

Он скосил глаза и ухватил жука за ногу, приподнял, глядя, как тот молотит воздух лапками, словно плывет.

– Не убивай его, – взмолилась я.

– Мне показалось, он тебя напугал.

– Напугал, но я не хочу видеть, как ты его убиваешь. – Я подалась назад.

– А если так? – сказал он и оторвал у жука одну ногу.