— Нет, я не собираюсь ничего предпринимать. Но, Вилли, это мой и только мой ребенок. Я знаю твою позицию в отношении появления еще одного ребенка и обещаю, что мы никогда не встанем на твоем жизненном пути!

— Женщина, если ты думаешь, что я позволю тебе исчезнуть из моей жизни, прихватив моего ребенка, то ты сильно заблуждаешься!.. — Он замолчал, наткнувшись на ее жесткий взгляд.

— Ты хочешь убедить меня, что готов принять участие в моем положении? Не надо, не трудись.

— Хочу — не то слово, которым можно определить мое отношение к сложившейся ситуации. Есть еще такое понятие — ответственность. Однажды — об этом я тебе рассказывал — я проявил слабость и чуть не отдал Петера в семью брата. До сих пор не могу простить себе той слабости, если не сказать трусости перед жизненными трудностями. Подобную ошибку я не повторю. Должен признаться, тогда я с горя запил.

— Запил? И что, в пьяном виде истязал Петера? Пропивал последнее, и малыш голодал? Перестань терзать себя. Ты идеально относишься к сыну и тебе не в чем себя упрекнуть! А горе, которое ты пережил, могло любого толкнуть на край пропасти.

— Ты... оправдываешь меня, мое поведение? — Вилли был искренне поражен и растроган ее словами. Он ожидал чего угодно, только не прощения.

А Гизела подумала про себя: как же, черт возьми, приятно знать, что у этого супермена бывают минуты слабости и раскаяния. И как же мне приятно... оправдывать его! И опять он словно прочитал ее мысли:

— Не пытайся меня оправдывать. Я виноват во многом и готов за это расплатиться. Но так, чтобы это не коснулось ни Петера, ни тебя, ни нашей дочери.

— Почему дочери? — растерянно спросила Гизела.

Он с притворно мрачным видом пояснил:

— Есть такая народная примета: если женщина ведет себя в любви более активно, чем мужчина, то ребенок будет женского пола.

— Ты в чем это меня обвиняешь? — Гизела, не удержавшись, рассмеялась. — Значит, это я, развратная девица, затащила тебя, скромного и невинного, сначала в стог сена, а потом в свою постель? Значит, это я принудила тебя к сожительству?.. — В голосе девушки послышались истерические ноты, и Вилли поспешил прервать ее тираду:

— Гизела, пожалуйста, усвой на всю оставшуюся жизнь одно. Все грехи, в которых ты имеешь право меня обвинить, были совершены до того, как я полюбил тебя.

— Если ты действительно меня любишь, Вилли, оставь нас в покое. Я хочу этого ребенка, ты не хочешь. Пожалуйста, не мешай нам жить.

Тень, пробежавшая по его лицу при этих словах, была лишь слабым отражением его внутреннего состояния.

— Неужели ты действительно думаешь, что я могу отказаться от тебя и нашего ребенка? — При этом он так на нее посмотрел, что Гизела утратила чувство реальности.

— Я знаю, что ты его не хочешь, — жалобно пропищала она.

— Я хочу тебя. Пожалуйста, Гизела, выходи за меня замуж, — твердо сказал Вилли.


Глава девятая

Гизела, услышав это, вздрогнула.

— Очень тебя прошу, не бросайся словами. Ты можешь хоть иногда быть серьезным?

— Никогда за всю мою жизнь я не был так серьезен, как сейчас, — парировал Вилли.

Усилием воли Гизела оторвала свой взгляд от его лица и медленно покачала головой.

— Ты не сошел с ума? — хрипло произнесла она.

— Нет, рассудок — при мне. Но если ты мне откажешь, то я не берусь предсказать последствия. Пожалуйста, не вздумай сделать что-нибудь, о чем придется потом жалеть и тебе, и мне. Пойми, в прежней моей жизни я всегда знал, что должно произойти. А теперь не могу предвидеть событий. Это не так просто перенести, поверь. Я не умею быть таким праведным, как Бруно. Мы схожи только внешне. Может быть, я и хотел бы быть таким же ровным и предсказуемым, как он, но мне это не дано.

— И слава Богу, что не дано. Тогда ты был бы не ты...

— Дорогая, ты хочешь сказать, что я тебе нужен таким, каким я единственно могу быть?

— Надо сформулировать точнее. Ты не можешь быть другим, и я должна решить, подходишь ли ты мне в таком виде.

— Не стану развивать этот тезис дальше. Допускаю, что ты меня все же любишь.

Его утверждение повергло Гизелу в легкую панику, а потом смятение стало разрастаться.

— Я тебя люблю? — По интонации было непонятно, одобряет ли она такой вывод.

Вилли заходил по комнате, как тигр по клетке зоопарка. Зло и грациозно. Внезапно он остановился.

— Зачем столько лишних слов. Констатируем факт: ты любишь меня, я люблю тебя. — Он немного помолчал, дав ей возможность возразить. Возражений не последовало. Тогда Вилли торжественным голосом произнес: — Из этого следует одно: мы просто обязаны пожениться!

— Не надо решать за меня, Вилли. Выходить за тебя замуж в угоду общественному мнению я не собираюсь!

Он махнул рукой.

— О каком общественном мнении ты говоришь? При чем тут оно! Просто без меня тебе не обойтись в жизни. Я нужен тебе.

Гизела не могла не признаться себе, что он на двести процентов прав. Но это — себе. Согласиться с ним вслух было в данный момент ей очень сложно.

— Ты, уже объяснил мне однажды свое отношение к возможному новому отцовству. Для тебя этот ребенок нежеланный, а для меня даже очень. Так о чем же нам с тобой говорить?

А Вилли говорить и не стал. С невероятной проворностью он подскочил к Гизеле, обнял ее за плечи и притянул к себе так, что ее полные теперь груди волнующе прижались к его мощной грудной клетке.

— Никогда в жизни не повторяй больше подобных глупых высказываний. Запомни, я больше никогда не обвиню в своих несчастьях кого-то другого. Во всем виноват только я. Это я обязан был все предвидеть и уберечь Бригит. — Гизела попыталась возразить, но он заставил ее промолчать, прижав палец к пухлым губам. — Она была так молода, ей так хотелось пожить своей жизнью, но я заставил ее родить ребенка. Она решилась на этот шаг не потому, что уже созрела для материнства, просто хотела сделать приятное мне. Ее отец возражал против нашего брака. Не знаю, чем он руководствовался, но, увы, оказался прав. — Потом Вилли резко, без перехода сказал: — Не хочу, чтобы в нашем с тобой случае могло повториться что-то подобное.

— Думаю, Вилли, в той и нашей ситуации есть кое-что похожее. Я влюбилась в тебя и готова на любой подвиг и на любую глупость. — Он потихоньку стал наклоняться к лицу Гизелы, явно решившись поцеловать ее. Из последних сил она попыталась воспротивиться. — Подожди, не надо, это будет неправильно...

Ей пришлось закрыть глаза, чтобы не видеть эти надвигающиеся губы, и отодвинуться в стремлении хоть на несколько мгновений замедлить прикосновение его мощного тела. То был самообман. Она даже кончиком языка ощущала, как хочет его.

— Ты любишь меня, я люблю тебя... Так зачем нам бороться с обстоятельствами? — Гизела ощутила, что его губы коснулись ее щеки. Вилли нежно прошептал: — Девочка моя, одумайся. Не надо сопротивляться судьбе. Все могло бы быть по-другому, но я обещаю тебе, что впереди нас ждет только хорошее. Забудь, если можешь, события последних месяцев. Можешь?

— Могу. Я-то могу. Но сможешь ли ты?

— Это ведь ты пыталась скрыться от меня в Токио. И напрасно: ни в этом далеком городе, ни в любой другой точке земного шара ты от меня не спрячешься. По одной простой причине: я люблю тебя, Гизела, и никому тебя не отдам.

— Тебе и не надо меня кому-то отдавать. Я тоже люблю тебя и готова пойти за тобой на край земли.

— Так в чем же дело?

— А ни в чем. Вопрос стоит просто. Будет ли мой ребенок иметь отца?

— Это зависит от того, готова ли ты выйти за меня замуж.

— Я, конечно, готова, но хочу знать, готов ли ты признать себя отцом ребенка.

— Послушай, ты была у врача?

— Была.

— Он заслуживает доверия?

— Вполне. Но аборт исключен. Он противник этого по принципиальным соображениям. Ты меня осуждаешь?

Вилли долго не отвечал на ее вопрос. Потом медленно сказал:

— В нашей семье было несколько случаев появления на свет близнецов... Тебя не пугает такая перспектива? И еще одно. Пожалуйста, обещай мне, что если на любой стадии беременности выяснится, что возникла угроза твоему здоровью, это будет самым важным фактором при принятии решений. Ты понимаешь, Гизела, о чем я говорю?

О да, она понимала, что он имеет в виду. Если бы встал выбор между ней и их ребенком, то он хотел бы сохранить ее. Но обещать ему что-либо подобное она не может! Гизела даже представить себе не могла, что ее материнские чувства к тому существу, которое уже жило внутри нее, будут столь сильны. Ей так хотелось обнять Вилли, прижаться к нему, заверить его, что все будет в порядке. Но она понимала, что словами его успокоить не удастся.

— Я очень на тебя обижен. Почему ты не сказала мне, что носишь под сердцем моего ребенка? Где ты собираешься...

— Об этом говорить еще слишком рано, — перебила Гизела своего будущего мужа. — Скажи мне, ну почему ты все время так...

— Нет, дорогая. Я не пессимист, коим ты собиралась меня назвать, а просто очень практичный человек.

— Значит, и выйти за тебя замуж ты предлагаешь по практическим соображениям? Потому, что твоему будущему ребенку нужна мама?

— Ну, естественно, ему или ей, кто бы там ни был, нужна и мама, и папа. Так же, как и Петеру.

— В моем случае все проще. — Гизела слабо улыбнулась. — Признаюсь, я хочу выйти за тебя замуж, потому что не могу жить без тебя. К черту гордость и самолюбие — такова правда!

Смахивая с глаз набегавшие слезы, Гизела боковым зрением заметила, что на лице Вилли появилось умиротворенное выражение. Он протянул к ней руки и легко оторвал от пола. Подняв ее до уровня своего лица, Вилли стал целовать ее так же страстно, как в самый первый раз. Через какое-то время Гизела ощутила, что стоит на полу, но он не разжал свои объятия. Ее голова прижималась к его груди, и она слышала, как часто и гулко бьется его сердце.