Ирэне Као - Я люблю тебя

Остаюсь в прихожей в одиночестве и минуту смотрю на свое отражение в зеркале. Приближаюсь, разглядываю с легким недоверием черты своего лица, как обычно смотрят на незнакомцев.

Паола, может быть, бежит навстречу новой любви. А я, что я буду делать сегодня вечером?

Я буду продолжать свой путь отвлечений и обходных дорог. Может быть, сегодня вечером позвоню Давиду – спрошу, не хочет ли он выпить что-нибудь вместе, и потом… кто знает. Мы знакомы около месяца, встретились в спортзале, мне известно только, что он работает дизайнером рекламы и у него две собаки. Мы уже переспали один раз, и это, в общем, было неплохо.

Меньше всего мне хочется оставаться здесь в одиночестве и думать. Сегодня вечером я выйду из дома, даже если не найду любви.

Давид проснулся рано, чтобы идти на работу, и практически выставил меня из постели.

По-прежнему в заторможенном состоянии, я сделала две пересадки на автобусе, добираясь до центра, и сейчас завтракаю в баре рядом с домом, а потом, я твердо решила, поднимусь наверх и высплюсь как следует. Пока я выпиваю залпом свой капучино, наслаждаясь кондиционером, некоторые сцены из прошедшей ночи – я пока не готова, не сейчас – пробегают у меня в мыслях: руки Давида, которые изучают меня, холодные, без заботы, его обнаженное тело, которое набрасывается на меня, я стону и часто дышу, как и полагается, но это все притворство, которое мы оба принимаем, словно это нормально и даже приятно. Обилие выпитого вина и травка, которую он выращивает у себя на балконе, были самыми приятными моментами вечера. Но в моих воспоминаниях сейчас все запутанно и безвкусно, как на акварельном рисунке, выцветшем в воде.

Я отрываю взгляд от дна чашки, и мои глаза встречаются с другими, темными и магнетическими, забыть которые невозможно. На улице у витрины кафе… Лукреция. Моргаю, стараясь убедить себя, что это просто последствия прошедшей ночи, но видение остается на своем месте, будто она ждет меня. Расплачиваюсь за завтрак и выхожу почти на цыпочках. Наверное, я ошиблась? Очень на это надеюсь. Может быть, приняла за нее кого-то другого – или это действительно она, но оказалась здесь случайно, не ради меня.

– Элена, – она останавливает меня и приближается. Тот факт, что она знает, как меня зовут, производит в моем мозгу моментальный эффект короткого замыкания.

Последний – и единственный – раз мы виделись на пороге квартиры Леонардо. И я уверена, что мы не представились друг другу.

– Мы можем поговорить минутку? – спрашивает она, отбрасывая сигарету. Я даже не заметила, что она курила. Смотрю на нее внимательней. Лукреция лишь чуть выше меня, но ее широкие и костлявые плечи, которые кажутся нарисованными под легкой футболкой, делают ее внушительной и немного пугают меня. По сравнению с тем днем, когда я увидела ее впервые уже много месяцев назад, Лукреция выглядит более уставшей и измученной: опавшие щеки, глубокие, темные мешки под глазами, но ее лунная красота осталась прежней, даже под этим летним солнцем. Я знаю, что на ее спине под одеждой прячется татуировка: две буквы «L», соединенные спинами, наподобие якоря, – неудалимый знак единства Лукреции и Леонардо.

– Не знаю, о чем нам разговаривать, – бормочу, недоумевая, как реагировать на ее присутствие.

– О Леонардо.

Как только она произносит это имя, опускается тяжелая тишина (я уже несколько месяцев не произносила его вслух). Мы с этой женщиной по классическому сценарию должны быть врагами: она – жена, я – любовница, и я не понимаю, что может послужить поводом к разговору.

– Я все знаю о вас, – говорит она, уставившись на меня. – Я сразу же все поняла, в тот день, когда ты позвонила в нашу дверь, и потом Леонардо все мне подтвердил.

Мысль о том, что я была объектом признаний между мужем и женой, в этот момент вызывает во мне отвращение. Но прежде всего это безумно болезненно. Я хотела бы знать, что он сказал ей обо мне, как закрыл этот вопрос. Но у меня нет сил спросить об этом. Слова замирают в горле. Возможно, они оба решили думать обо мне как о небольшом инциденте – одной из тех измен, которые впоследствии лишь усиливают взаимопонимание между супругами.

– Я простила мужа за то, что он делал, когда меня не было. Но теперь все по-другому…

В ее глазах зловещий блеск, серьезные нотки появляются в голосе.

– Вы еще видитесь? – Это звучит утверждением, а не вопросом.

– Что?! – У меня вырывается почти истерический смешок из-за абсурдности этого обвинения. – Да я не видела Леонардо уже несколько месяцев…

Она изучает меня из-под густых ресниц: сразу ясно, что не верит.

– Ты можешь все отрицать, – говорит, – как и Леонардо. Ты хочешь, чтобы я поверила, что все в порядке, но сразу видно, что он уже не такой, как раньше. Он отсутствующий, рассеянный. Его мысли далеко…

– Даже если это и так, ко мне это не относится. И уже давно. Я больше не вижусь с ним, – резко прерываю ее.

Мне уже неинтересно. Эта ситуация действует мне на нервы.

– Ты должна оставить его в покое. Я хочу снова начать жить нашей прежней жизнью вместе с мужем, – невозмутимо продолжает Лукреция. – А ты… ты – просто наваждение, от которого он должен избавиться.

Это уже слишком. Я не могу больше ее слушать. Как будто не достаточно боли и отчаяния от потери любви всей моей жизни – из-за нее, эта женщина еще имеет наглость обвинять меня: я, видишь ли, – наваждение ее мужа! Ну конечно! Мое сердце отчаянно бьется, но я стараюсь успокоиться. Мне известно, что психика Лукреции нестабильна. Вероятно, сейчас она находится в той стадии, когда потеряла контакт с реальностью, поэтому я, оставаясь в здравом уме и равновесии, должна попытаться вернуть долю благоразумия в эту ситуацию.

– Послушай, – говорю с преувеличенным спокойствием. – Если отношения между вами не складываются, это уж точно не моя вина. Разбирайся со своим мужем, не со мной.

– Между нами нет ничего, что не складывается, кроме тебя!

В ее глазах появляется отблеск отчаяния и гордости, который отчасти трогает меня. Передо мной стоит влюбленная женщина, отчаянная и готовая на все, чтобы получить обратно своего мужчину.

– Но я пришла, чтобы сказать тебе еще кое-что, – продолжает Лукреция, – у Леонардо было много женщин, не думай, что ты чем-то отличаешься от них… В конце концов он пресытится и вернется ко мне, как всегда.

Это правда, я поняла это на своем собственном опыте: Леонардо уже вернулся к ней. Я уже выучила свой урок, это она не поняла его как следует.

– Прекрасно, – заключаю, сглатывая болевой ком. – Вот мы и договорились. Вы живите вашей жизнью, а я – своей. Меня больше не существует, забудьте обо мне навсегда.

Затем смещаюсь в сторону, чтобы перейти дорогу, но Лукреция удерживает меня.

– Подожди! – она почти шипит, в глазах читается слепая ярость. – Я с тобой еще не закончила. – Ее худые пальцы впиваются в плоть моей руки. Она как хищник, который хочет помучить свою жертву.

– Оставь меня в покое! – кричу, наконец-то изливая свое отчаяние, скопившееся внутри. Рывком освобождаюсь от ее хватки, но неправильно рассчитываю силы и спотыкаюсь на тротуаре. Нога замирает на бортовом камне, не находя опоры. Падаю… Слышу визг тормозов и крик ужаса – видимо, он принадлежит мне, а может быть, Лукреции. Машина врезается в меня, я на мгновение осознаю лишь грохот железа и ослепляющую боль в ноге.

Потом голоса и звуки рассеиваются, и наступает темнота.

Я не знаю, где я нахожусь и как попала сюда. Чувствую тяжеленные веки, онемевшую челюсть и пересохшее горло. С невероятным трудом открываю глаза: это худшее пробуждение в моей жизни.

Из окна просачивается слабый свет. Похоже на ранний вечер, но какого дня? Мне кажется, что я спала несколько месяцев… Пребываю в каком-то странном, подвешенном состоянии между сном и реальностью, и разрозненные изображения пробегают у меня в мыслях: хаотическое движение людей вокруг меня, шепот, тени, голос отца, плачущая мама… а затем перекрывающий все аромат Леонардо, каким-то образом сбежавший из темницы, где я закрыла его, выбросив ключ. Может быть, я была в коме, или это были галлюцинации… Последнее, что помню (наконец мне удается вспомнить хоть что-то), – это Лукреция, а затем та машина… Я попала под машину, вот что произошло! Значит я в больнице. Все вокруг такое белое и чистое. Резкий запах какого-то дезинфицирующего средства отсекает последние сомнения.

Пытаюсь приподняться, но головокружение заставляет меня отказаться от этой идеи. И я в изнеможении падаю обратно на подушку.

– Элена…

Этот голос мне знаком, нежный и придающий уверенность.

В поле моего зрения появляется Мартино.

– Чао, – бормочу, оглушенная. Это должно быть первое слово, которое я произношу за несколько дней. – Что произошло?

– Ты попала под машину, прямо у дома. – Он поглаживает меня по лбу. – Тебе дали снотворное, чтобы ты поспала… но не волнуйся, все в порядке.

– Как давно я здесь?

– Полтора дня. Ты все время спала.

Я пытаюсь пошевелиться в кровати, постепенно обретая контроль над своим телом. Вроде бы все конечности отзываются, кроме правой ноги. Приподнимаю голову и вижу, что она покрыта огромным гипсом.

– У тебя вывих лодыжки, пара порванных связок и царапины повсюду. Ничего ужасного, – объясняет Мартино с тенью улыбки.

Сглатываю, язык прилип к гортани.

– Воды… – жалобно молю.

Мартино помогает мне выпрямиться, подложив подушки за спину, затем наливает воды и дает попить.

– Ты был здесь все это время? – спрашиваю. Похоже, что я наконец-то в состоянии шевелить языком.

Он кивает:

– Мне позвонили врачи: они определили последние звонки на твоем телефоне. Хорошо, что они не позвонили твоим родителям… Я чуть с ума не сошел, знаешь?

– Мне жаль…

– Тс-с, главное, чтобы ты хорошо себя чувствовала. Я позаботился о том, чтобы всех оповестить. Твои родители тоже приехали из Венеции.