«Я помню, ты сказала, чтобы я не заморачивалась, но ты едешь в Париж. От „Белль“. А твои знакомые знакомы и со мной, поэтому я не позволю тебе сунуться в мировую столицу моды одетой с ног до головы в ужасный „Американ аппарель“, — и не смей говорить мне, что была не в нем, когда открывала эту коробку, даже если теперь на тебе уже спортивный костюм „Нарцисо Родригез“»…

Я сделала паузу и бросила взгляд на одежду, лежавшую на диване: и где тут спортивный костюм? Я что-то упустила?

«…потому что он просто отпадный. Ты в нем будешь выглядеть просто супер, Энджи, я так тобой горжусь. В общем, бери шмотки, зажигай в них, делай фотки, но самое главное — ВЕРНИ ИХ ОБРАТНО, желательно целыми и не залитыми кетчупом.

Люблю тебя, Джей Ло».

В Лос-Анджелесе было только восемь утра, то есть до того, как мне официально разрешалось звонить Дженни и при этом не попасть в список под названием «ты для меня умер», оставалось еще четыре часа. Три прокола — и ты вылетаешь из фаворитов; один я уже сделала, когда она застала меня за глажкой воротника рубашки от Томаса Пинка, которую я брала у нее, моим утюжком для выпрямления волос. Наверное, она такого никогда не делала. Хотя я ей не поверила. А вот чему я верила, так это тому, что коллекция одежды, валяющаяся на моем диване, — во-первых, бесподобная, во-вторых, стоит больше, чем моя квартира, и в-третьих, сделает из меня самую хорошо одетую охотницу за дешевизной на улицах Парижа.

Я набрала сообщение, что посылка пришла и что я буду холить и лелеять одежду, как будто это новорожденный младенец. Которого я была готова продать, только бы эта красота осталась при мне навсегда. Прижимая к груди бледно-голубые широкие брюки от Стеллы Маккартни, я уставилась на груду избранного шмотья. Клянусь, это был один из самых красивых видов, что я когда-либо имела честь созерцать. Разве Париж может сравниться?

Глава четвертая

Хотя сам процесс перелета не представлял для меня никакой проблемы, я просто ненавидела аэропорты. Упоение от дьюти-фри испарилось через несколько минут после того, как я вспомнила, что мои финансы поют романсы. Осознание, что меня бросили одну, усадили на неудобный металлический стул, что приходится кусать задеревенелый бутерброд из «Макдоналдса», когда Алекс уже в воздухе, в воздухе и далеко отсюда, тоже не прибавляло оптимизма. Сисси клялась, что изо всех сил старалась забронировать нам билеты на один рейс, но оказалось, что его был уже набит под завязку. Несмотря на то что его менеджер бронировал билеты в тот же день, когда она бронировала мне.

Поэтому, вместо того чтобы присоединиться к своему приятелю и заняться сексом в туалете, мне пришлось довольствоваться девятичасовым перелетом, зажатой между совершенно незнакомыми людьми. Забросив в глотку приличную горсть чипсов, я включила свой новенький блэкберри, проспонсированный «Спенсер медиа», и увидела сообщение от Эсме. Вот радость-то. Мне удалось избежать личного контакта с другими милыми людьми из «Белль», но от выразительных, граничащих с угрозами сообщений Донны и Эсме было некуда спрятаться. И вот пожалуйста, очередное:

«Энджел.

Французский „Белль“ посылает ассистента, она введет тебя в курс дела. В холле отеля в десять тридцать ты встречаешься с Виржини.

Эсме».

О Боже, только не это. Они «посылают» супер-пупер-модную французскую хиппушку, чтобы выбить меня из колеи. Мэри оказалась права. Девочки из «Белль» очень недовольны тем, что Боб навязал меня им, но я была полна решимости отвоевать свое место под солнцем. Я самая настоящая журналистка, и у меня хватит таланта, чтобы не упустить такую возможность. Так сказал мой парень.

Кроме того, я бы не стала утверждать, что в «Спенсер медиа» все были настроены против меня. Поскольку мое назначение произошло в последнюю минуту, Сисси великодушно подключилась и предложила помочь утрясти мелкие проблемы, связанные с поездкой. Даже когда обнаружилось, что она не может посадить меня на один рейс с Алексом, она сказала, что попросит друга, который работал в этой авиакомпании, постараться устроить меня классом повыше, и прислала с курьером мой блэкберри, корпоративную кредитку, карту Парижа и диске «Забавной мордашкой». И — будто бы это было недостаточно подозрительно! — снабдила запиской с надписью: «Цо[13]. Сисси». Она либо прошла операцию по перемене личности, либо поддалась влиянию Деды Боба.

Очевидно, влияние Деды Боба распространяется на всех в «Спенсер». Буквально на каждом шагу я получала сообщения от Донны Грегори, которая справлялась о ходе моего изыскания, снова и снова повторяя, чего она не хочет видеть в статье, зато так ни разу и не обмолвившись, что же она все-таки в ней видеть хочет. Так что ее эсэмэски — пустая трата времени. Я всю неделю только и делала, что искала информацию, и мне не терпелось приехать наконец в Париж и увязнуть в нем. Я хочу сказать, сначала я считала, что блог — мое самое большое достижение, потому что благодаря ему я вышла на интервью с Джеймсом Джейкобсом. Потом я стала думать, что в действительности мое самое большое достижение в жизни — это интервью с Джеймсом Джейкобсом, которое позже обернулось травмоопасной и даже способной разрушить мою жизнь болью в заднице. С другой стороны, жизнь методично вела меня вот к этому. К статье в «Белль». И к новой сумочке от Марка Джейкобса; значит, все было не так уж плохо. И я уверена, что вот теперь я действительно достигла большего. Я это чувствовала всеми фибрами души. Что бы это ни значило. Как-то путано, да? Хм…

Я терпеливо ждала, пока объявят посадку, листая в миллионный раз страницы журнала «Икона стиля», жалея, что не оставила свои путеводители по Парижу и записи в ручной клади. Я не могу спать в самолете — у меня словно муравьи под кожей бегают. Я нервничала из-за статьи, из-за того, что не говорю по-французски, переживала о том, как буду самостоятельно добираться до гостиницы, и почему-то о том, каково это — провести целую неделю с Алексом в совершенно чужой стране. Это переживания во благо, но тем не менее переживания. Однако мои переживания не шли ни в какое сравнение с тем, что творилось с Алексом. За три дня до отъезда он замкнулся в себе, а его кожа приобрела красивый бледно-зеленый оттенок. Он объяснил, что ненавидит летать, и как ни старались Грэм и Крейг, басист и ударник его группы «Стиле», подбодрить его, похлопывая по спине и предлагая напиться перед посадкой, легче ему не становилось.

Я огляделась в поисках красноречивых следов рвоты у пункта выхода на посадку, которые бы подтверждали, что он был здесь, нотам было совершенно чисто. Наверное, в аэропорту JFK[14] такие вещи моментально убирали. Американцы просто помешаны на чистоте.

Нет, это даже мило. Даже когда порой мне было до смерти страшно, Алекс всегда оставался невозмутимым, поэтому я испытала облегчение, увидев, что он так трясется перед полетом. Значит, ничто человеческое ему не чуждо. Даже когда я попыталась успокоить его своим дежурным фуфлоидом: «Да гиппопотамы топчут больше людей, чем их гибнет в авиакатастрофах» (не знаю, правда это или нет), он только поцеловал меня в макушку и вернулся к своей мантре: «Никуда я не лечу».

Посадку наконец объявили, и я со своей битком набитой потрепанной сумкой «MJ» направилась к пункту посадки. Я отправила свое красивое синенькое платье в багаж, а свою старую (я ношу ее уже почти год) сумку решила оставить при себе из страха, что новую поцарапают или испачкают. К тому же я более или менее убедила себя в том, что потрепанная сумка гораздо больше подойдет для того, чтобы взять ее с собой в самолет. Мне кажется. Добравшись до самолета словно в аэродинамической трубе, я предстала перед бортпроводником со скучающим видом, который взял мои билеты, проверил паспорт и указал направо, улыбаясь, как Джокер. Я ответила натянутой гримасой и стала протискиваться по узкому проходу, стараясь не задеть своей пятой точкой тех несчастных, которые уже расселись по своим местам. Ну ничего, однажды они укажут мне налево.

Как я и думала, меня не обделили крохотным, едва заметным местечком в ряду из четырех сидений, три из которых были уже заняты. По словам подозрительно честной Сисси, согласно политике «Спенсер медиа», если полет длится до двенадцати часов, то компания предпочитает экономить; но я почему-то ей не верила. Дело не в экономии, а в том, что мне придется провести девять часов кряду в настоящем аду. Втиснув свою сумку под переднее сиденье, я бросила взгляд налево и увидела человека необъятных размеров, сидящего с закрытыми глазами, который постоянно крестился и не выпускал из рук Библию. Справа от меня хихикала и держалась за руки влюбленная молодежь. Уловив мой взгляд, блондинка (не такая уж и молодая) сунула мне под нос свою руку с кольцом.

— А мы поженились! — взвизгнула она, водя рукой туда-сюда, чтобы нереально огромный бриллиант ослепил меня. — В Нью-Йорке! Поженились! Мы из Англии. Но поженились в Нью-Йорке. А не в Вегасе. Без понтов в смысле.

— Понятно, — неуверенно проговорила я, стараясь отвернуться от сверкающего камня, который слепил меня. — Поздравления.

— О, а ты тоже англичанка?! Дейв, она тоже англичанка, — энергично продолжала моя соседка, не обращая внимания на мои слова. — Все прошло в мэрии, спокойно, но очень стильно, знаешь? Мы остановились в гостинице «Уолдорф Астория». Дома никому ничего не сказали. В смысле они знают, что мы обручены, но не знали, что мы собирались пожениться. Понимаешь, Дейв уже был женат раньше, и мы не хотели устраивать пышных торжеств.

— Я уже был женат раньше, — подтвердил Дейв, наклоняясь ко мне и демонстрируя огромное обручальное кольцо, инкрустированное алмазами. Хм, изящное. — Та была такой праведной брюзгой. Совсем не как эта.

— Ага, ну поздравляю, — снова сказала я, пристегивая ремень безопасности и как бы вежливо намекая «оставьте меня в покое», а сиденья 47 F и G приступили к достаточно интенсивному публичному выражению своих чувств.