— Энджел, ты куришь?

— Черт. — Сигарета обожгла мне пальцы. Вот мне за зависть.

— Энджел? — Алекс положил свою зачехленную гитару на тротуар и вынул погасший окурок из моей руки. — С тобой все в порядке?

— Да, — сказала я, хотя сама этому не верила.

— Иди сюда. — Он притянул меня к себе. Его рубашка была горячей и мокрой от пота после выступления. Концерты всегда заводят его, и, честно говоря, наблюдение за ним на сцене — неплохая любовная прелюдия.

— Нет, не надо. — Я попыталась оттолкнуть его, но потеряла равновесие и упала на его жаркую влажную грудь. — Я себе противна. В который раз.

— Мне наплевать, если от тебя несет как из пепельницы, — сказал он, слегка придерживая меня за запястья. — Честно говоря, мне даже нравится.

— Меня сейчас стошнит, — едва успела произнести я, как меня скрутила судорога и я забрызгала всю улицу.

— А ты не хотела целовать меня, потому что я курил, — напомнил Алекс, беря одной рукой гитару, а другой обнимая меня. Я крепко прижала рот рукой и позволила ему полунести-полутащить меня до самого холла гостиницы. — По-моему, тебя никто не видел.

Я кивнула, желая поблагодарить, сказать, что люблю его, спросить о Солен, но не имея при этом никакой возможности оторвать руку ото рта.

— Посиди здесь секунду, — сказал он, бережно сажая меня на один из стульев в холле и торопливо направляясь к двери. Я смотрела, как он уходит, продолжая прижимать руку ко рту. Я оглядела холл. Он, как назло, был слишком хорошо освещен. Мое внимание привлекло покашливание со стороны стола администратора. Высокий безупречно одетый служащий гостиницы пристально смотрел на меня. И нисколько не старался сделать свое отвращение менее явным. Я убрала руку ото рта и слегка помахала ему. По моим прикидкам, Апексу не хватило три секунды, чтобы поспеть до того момента, как меня снова затошнило.

— Мадам? — начал было человек за стойкой администратора.

— Все в порядке. — Алекс прибежал в холл и помог мне подняться. — Все в порядке, это гость. Отравилась едой.

— Да. Между прочим, французской стряпней.

И я мадемуазель, — прокричала я сквозь прижатую руку. — Мадемуазель!

— Ты чертовски мало весишь, — сказал Алекс, перекинув меня через плечо, что было неудачной идеей, учитывая, что меня могло вырвать в любой момент.

— Ну и ладно, — прошептала я, стараясь сдержаться, чтобы меня не вырвало прямо на него. Я подняла голову и увидела, как администратор, ночной портье и другой разношерстный персонал высовывают головы, чтобы посмотреть, как мы идем к номеру. Но тут мои глаза стали закрываться сами собой. — Но это не из-за выпивки, а из-за тяжелой работы.

— В своем репертуаре, — сказал Алекс где-то надо мной. — Ты же не собираешься отрубаться? Энджел?

Ты еще со мной?

— He-а, — пробормотала я, отчаянно стараясь открыть глаза.

— Потому что я взбешусь, если не прочитаю тебе ответную лекцию о вреде курения, — сказал он, останавливаясь и роясь в карманах в поисках ключей. — И не смей захлебываться в собственной блевотине.

Это были последние романтические слова, которые я услышала, прежде чем отключиться.


Спрашивать Алекса о его отношениях с Солен в четыре утра, когда он держал мне волосы, пока меня выворачивало наизнанку, наверное, нельзя назвать хорошей идеей, но, честно говоря, в таком состоянии я вряд ли могла бы принять лучшее решение. Почти сразу, как у меня открылись глаза, я перебралась через Алекса и бросилась в ванную. По зову долга он пошел за мной придержать мои волосы и смочить полотенце холодной водой, дабы облегчить мои страдания. Я решила принять его услужливость как знак раскаяния зато, что он поил меня той дешевой сангрией, хотя накачалась я не настолько сильно, чтобы мне было хреново до такой степени. Чертов десинхроноз. Чертовы сигареты. Чертова я. Рвота на трезвую голову — это ужасно. И вот, касаясь лбом холодной батареи, прижав колени к самому подбородку, я задала Алексу тот самый вопрос:

— Значит, Солен. Это она твоя французская подружка?

Алекс посмотрел на меня со своего наблюдательного пункта у раковины.

— Да, — ответил он, пристально глядя мне в глаза.

Гм.

— И ты не собирался мне об этом говорить?

— Может, поведаешь, кто тебе сказал? — спросил он, отрываясь от раковины и вставая на ноги. Я чувствовала себя маленьким комочком у унитаза на фоне высокого, стоявшего во весь рост Алекса.

— Тебе будет приятно узнать, что я выяснила все сама? — Я взяла себя за шкирку и поднялась, опираясь на батарею и удерживаясь, чтобы не свалиться в унитаз. «Изящество» — это слово, неприменимое ко мне. Прополоскав рот водой, ополаскивателем, а затем снова водой, я продолжила наступление: — Более того, я разговаривала с ней сегодня…

— Ты с ней разговаривала? — Он прервал меня словесно и физически, внезапно преградив мне путь из ванной. — Зачем ты с ней говорила?

— В основном потому, что она практически изнасиловала тебя глазами, когда ты был на сцене, и, видимо, потому, что я перебрала, — повысив голос, сказала я, отталкивая его и проходя мимо. — Не заводись, она говорила о ваших отношениях с еще более кислым выражением лица, чем ты. Просто мне было интересно.

— Я не пытался скрыть это от тебя, — сказал Алекс, продолжая стоять в проходе. — Я не знал, что она придет, и, как уже говорил, это случилось сто лет назад. Мне нечего добавить. — Приглушенный свет ванной очерчивал его мужественный силуэт и широкие плечи. Ну почему даже освещение против меня?

— Ладно, — сказала я, отворачиваясь к стене. Я не собиралась позволить собственным гормонам выдать меня.

— Честно, Энджи, тут не замешаны никакие чувства, я просто не хочу, чтобы моя бывшая маячила у меня перед глазами.

Я почувствовала, как матрас слегка подался под его весом, и затаила дыхание, ожидая, когда он коснется меня. Но он не стал.

— Ты подумай, тебе бы хотелось ходить везде со своим бывшим, если бы он был здесь?

Я вздохнула. Я не могла представить себе ничего хуже, чем отрываться в Париже вместе с Алексом и Марком.

— И вообще, зачем мне тратить на нее хотя бы одну секунду, если у меня есть ты?

Нехотя перекатившись, я увидела, что Алекс собирался подкрепить сей аргумент делом и подошел к этому с нужного конца. Он был абсолютно голый.

— Тебе что, жарко? — спросила я, приподнимая бровь. — По-моему, это мой багаж взорвался, а не твой.

— Замолчи, — сказал он, юркая ко мне под покрывало.

— Алекс, меня только что вырвало.

— А теперь от тебя пахнет мятой и потом.

— Потом?

— Приятно пахнет потом.

Что-то я сомневаюсь. Я знала, что такое «приятно пахнет потом». Приятно пахнул он после игры в футбол со своими друзьями в парке, пока я читала, лежа на траве; приятно пахнул он сразу после концерта в мюзик-холле, когда тащил меня в квартиру через три квартала. Приятно пахнуть — это вовсе не так, как воняло от меня. Но Боже мой, мне было почти все равно.

Я завела руки за голову, помогая ему стянуть мою футболку, и на нас больше не осталось ничего, и наши липкие тела беспрепятственно касались друг друга. Поцелуи Алекса всегда были настойчивыми, но сегодня они казались проникновеннее, чем обычно; я знала: он думал, что должен что-то мне доказать. Попытаться сказать что-то важное, для чего не придумали слов. Его руки двигались по всему телу, а от поцелуев я просто не могла совладать с собой. И не хотела даже пытаться. В конце концов его поцелуи и его руки захватили все мое тело: шею, руки, живот, — всю меня.

Я схватила прядь его густых черных волос и попыталась притянуть его выше, но он отстранился, разжал мои руки, поцеловал их и начал водить языком между пальцами, дразня, перед тем как вернуться к тому месту, где я его прервала. Внутри меня все подскакивало с каждым его прикосновением, пока я действительно не могла больше терпеть. Я потянулась за его волосами, но моя рука оказалась у него на щеке.

Я открыла глаза и увидела, что его длинная челка спадает ему на глаза, едва прикрывая его расширенные темные зрачки.

— Ты в порядке? — прошептал он, когда его лицо оказалось на секунду рядом с моим, а волосы защекотали мои глаза и наши губы почти соприкоснулись, но все же не совсем. Так-так: сосет под ложечкой, короткое прерывистое дыхание и губы дрожат; нет, не в порядке.

— Я хочу тебя, — с трудом проговорила я.

Он улыбнулся и отбросил волосы со лба.

С Алексом всегда все проходило замечательно, но мне было мучительно думать, что я привыкла к тому, что мы сдираем с себя одежду и набрасываемся друг на друга как дикари. Мы почти никогда не уделяли друг другу внимание, как сейчас. Это было слишком хорошо, и я не знала, сколько еще смогу выдержать. Он ничего не говорил, только подержался надо мной еще минуту, и мои губы дрожали в предвкушении, но я больше не могла сдерживаться и потянулась к нему, принимая его, наслаждаясь приятной соленостью нашего пота, который собирался в маленькие струйки и окроплял наши лица и наши поцелуи. Мои пальцы сами собой вплелись в его влажные волосы, а ногти проскользили по его крепкой спине, худым мускулистым рукам, и моя ладонь прижалась к волосам на его широкой груди, которые переходили в узкую черную линию внизу тугого живота. Я инстинктивно развела ноги и обвила ими его узкие бедра. Прежде чем я окончательно потеряла рассудок, он прервал мое исступление и отстранился. Спустя мгновение я поняла, что, тяжело дыша, лежу с открытым ртом, а лицо горит от его щетины.

— Я тоже хочу тебя, — тихо сказал он. — Я всегда хочу тебя. Я люблю тебя.

Я пристально посмотрела на него, мои нервы были натянуты до предела, дрожание с губ перешло на все тело. Кивнув, я потянулась, чтобы поцеловать его. Он начал осторожно, но так всегда бывало вначале. Его слова эхом отдавались у меня в ушах, губы вплотную приблизились к моим, руки сомкнулись над моей головой, и наши тела задвигались в такт. Все остальное начало таять, и какое-то мгновение он оставался единственным, что существовало в мире, как вдруг не стало ни его, ни меня. Были только мы, а все остальное полностью исчезло.