– Я в городе вообще-то по личным делам, – чуть задыхаясь, сказал Алекс в микрофон и вытер лоб полотенцем. Его обтягивающая кожаная куртка блестела в лучах прожекторов. – В субботу я женюсь.

Я едва не обиделась на визгливое «бу-у-у!», диссонирующее с общими дружными поздравлениями.

– Не делай этого! – крикнул какой-то мужчина, которому до конца жизни надо молиться, чтобы я его не узнала.

– Женись на мне! – завопила девица, стоявшая в первых рядах. Ну, сейчас она у меня напросится!

– Спасибо за варианты! – Алекс опустил голову, подстраивая свою гитару, и засмеялся. – Но я, пожалуй, останусь со своей девушкой. Она… В общем, она для меня единственная.

Чертовски откровенно! Я согласно кивнула. В зале протяжные «ах-х-х!» слились с новыми «бу-у-у».

– Она сегодня здесь. – Алекс поднял голову и прикрыл глаза ладонью от света прожекторов. – Если вы видите очаровательную девушку, одетую словно для «Студии 54»[21], поприветствуйте ее – сегодня у нее девичник.

Алекс улыбнулся. Хотя он меня не видел, я знала, что его улыбка предназначалась мне, и растаяла.

– Эта песня для тебя, Энджел! – Пальцами он зачесал челку назад, попытавшись заложить ее за ухо, но волосы снова свесились на половину лица, прежде чем он положил руку на струны. – Они все для тебя.

Я взгромоздилась на барную стойку, чтобы лучше видеть. Стразы поблескивали в приглушенном свете. Крейг пустил в зал мягкий ритм, а Грэм попятился, оставив Алекса центром общего внимания, и тут зазвучали первые аккорды моей песни, а на мониторе заплясали белые столбики. Последние месяцы я слышала эту песню тысячу раз. Я видела, как Алекс ее писал. Я знала ее с набросков на салфетке до стихов на странице. Она звучала в нашей квартире, пока не был отточен каждый аккорд и найдена каждая нота. Но я впервые видела, как Алекс играет ее со своей группой перед полным залом. Песня начала жить – и воспарила. В тот момент я не просто любила, но и гордилась. Гордилась тем, что выхожу замуж за Алекса.

Зал слушал тихо, внимательно. Алекс негромко пел в микрофон, и, ручаюсь, не только я представляла себя на месте этой микрофонной стойки. Я чувствовала, как все затаили дыхание. Целых три минуты в «Гараже» можно было услышать, как упадет булавка. Именно поэтому я проморгала момент, когда Дженни забралась на сцену и поползла к ударной установке Крейга. У меня отвисла челюсть, а руки сами схватились за голову. Я видела, как звукооператор пытался пробиться к сцене и перехватить ненормальную, но Дженни – девушка целеустремленная, и когда она чего-то хочет, остановить ее невозможно. К тому же она удивительно быстро передвигалась на четвереньках. Алекс ускорил темп к финалу песни, Грэм и Крейг выбивали бешеный ритм, и тут Дженни доползла до барабанов, схватила обалдевшего Крейга за узкий галстук и притянула к себе для долгого страстного поцелуя. Зрители разразились приветственными криками, глядя на трусы Дженни и язык Крейга.

Алекс закончил песню, ни на что не отвлекаясь, с закрытыми глазами. И только когда последний аккорд замер в воздухе, он обернулся посмотреть, что случилось с барабанами, и увидел, как Дженни подмяла под себя его ударника.

– Леди и джентльмены, Дженни Лопес! – Он протянул руку, представляя ее толпе. – Подружка невесты, высший класс.

Все захлопали и загудели, и даже Алекс улыбнулся. Один Грэм с отвращением покачал головой. Я была с ним совершенно согласна.

– Кгхм, Дженни! – Алекс кричал не в микрофон, но его все равно было слышно всему залу. – Отдай ударника! Мне он еще на одну песню нужен.

Дженни подняла руку и жестом попросила у Алекса еще минутку, прежде чем отпустить галстук Крейга с видом кошки, поймавшей канарейку. Я заподозрила, что она наверняка подцепила что-нибудь, передающееся через телесные жидкости – мононуклеоз, например. Или стрептококковую инфекцию. Кое-как встав, Дженни низко поклонилась залу под гром аплодисментов, после чего неверными шагами пошла к краю сцены. Крейг не отрывал от нее глаз.

– Итак, наша финальная песня, – объявил Алекс под хор недовольных возгласов. – До скорого свидания, Лондон!

Крейг громко выкрикнул «три, два, раз», зазвучало вступление к последней песне, и все в клубе начали танцевать. По залу метался искрящийся свет стробоскопов, и последняя порция текилы горячила мне кровь. Подняв руки над головой, я начала подпевать во весь голос, по-прежнему сидя на краю барной стойки. И тут я ж…, то есть крестцом почувствовала две сильные руки.

– Я же тебе сказал слезть с моей стойки, блин! – рявкнул бармен, мощно пихнув меня в спину.

Я слышала, как Алекс прокричал «спокойной ночи», и заметила, как зажегся верхний свет. После этого пол мгновенно приблизился, ударив меня сначала по каблукам туфель, а затем и по лицу. Больше я ничего не помню.

Глава 17

– Ваша система бесплатного медобслуживания просто супер! – восторгалась Дженни, завернутая в парку Крейга, когда в четыре утра мы ждали такси у больницы. – Заходишь, а потом вот так выруливаешь, и все за бесплатно!

– Ну, я не сама зашла, меня внесли, – поправила я подругу. – Но я с тобой согласна, социальная медицина – это прекрасно.

– Знаешь, у Эрин мне, конечно, хорошо, – доверительно сказала Дженни, позволив Крейгу обнять ее за плечи. – Но медицинская страховка у нее – полное дерьмо.

– Как ты себя чувствуешь? – Алекс присел на корточки, держа объемистый пакет с разнообразными обезболивающими и кремами для моих синяков и царапин. – Все еще болит?

Я храбро покачала головой и тут же вздрогнула от боли, когда Грэм турнул меня из кресла и подпер костылями.

– Это надо вернуть, – объявил он, толкая кресло к двойным дверям. – Вот. Вернули.

Грэм был не в восторге, что первая ночь в Лондоне бездарно потрачена на мой незапланированный визит в отделение интенсивной терапии. Грэм был не в восторге, что Дженни обжималась с ударником на сцене. Грэм был не в восторге, что в четыре утра он вынужден не спать. Словом, можно с уверенностью сказать, что Грэм был не в восторге.

Я мало что помнила после того, как меня грубо столкнули с барной стойки, но Дженни уверяла, что Алекс показал себя истинным рыцарем в сверкающих доспехах. Кто-то в толпе узнал меня по диско-кукольному описанию и передал, как при игре в «испорченный телефон», что я в отрубе. Алекс спрыгнул в неохотно расходившуюся толпу, подхватил меня на руки и понес к выходу, где человек шесть уже вызывали «скорую». Тем временем за кулисами Дженни и Крейг практически занимались сексом в одежде. Грэма они оставили допрашивать бармена – со всей агрессией, какая могла найтись у Грэма. Бармен извинялся и подарил нам бутылку текилы, за которую я сейчас цеплялась, как за жизнь. Не знаю, что за болеутоляющие мне дали в больнице, но если они не начнут действовать в течение еще десяти минут, выдержка мне изменит, и в такси я уподоблюсь Хиту Леджерц, смешав содержимое белого пакета, который держит Алекс, с нелегко доставшейся бутылкой «Хосе Куэрво». Щиколотка болела по-страшному. Врач заверил, что нога не сломана, но пока медбригада рассматривала мои рентгеновские снимки, я с тоской думала о своих бедных новых шпильках. Все равно надену их в субботу, даже если придется приклеивать суперклеем.

Подъехал черный минивэн, и у меня зазвонил телефон, подтверждая, что это за нами. Дженни и Крейг прыгнули на заднее сиденье и продолжили крайне мешавший всем смелый петтинг. Грэм уселся на переднее, игнорируя протесты водителя. Нам с Алексом остались два отдельных сиденья в середине. Щиколотка ужасно ныла, голова болела, вдобавок мучила дурнота, но доктор сказал, что это скорее связано с высоким уровнем алкоголя в моей крови, чем с сотрясением. Конечно, у меня оказалось сотрясение. И пришлось выдержать очень неприятный разговор тет-а-тет с медсестрой относительно моего фингала и сопутствующих повреждений. С трудом удалось убедить ее, что я всего лишь пьющая неуклюжая корова, а не жертва домашнего насилия. Я даже пыталась объяснить, что по характеру я скорее зачинщица насилия, чем жертва, но медсестру это не позабавило. Ну, оно и понятно.

Мы ехали домой под мягкие мелодии «Мэджик ФМ». Всякий раз, как боль немного утихала, глаза у меня закрывались – настолько, чтобы я успела уснуть, но при любом толчке они всякий раз распахивались до отказа. Алекс следил за мной с тревогой на лице.

– Я нормально, – прошептала я между плаксивыми криками «Роксетт». – Правда.

– Знаю, – сказал он, дотянувшись до моих пальцев своими. – Просто очень хочется набить морду этому козлу бармену.

– Как мило, – улыбнулась я слегка одурманенной лекарствами улыбкой. – Но я не хочу, чтобы ты провел субботу в тюрьме.

– Я могу сделать это сразу после свадьбы, – предложил он. – Я не спешу.

– Ну, может быть! – Коснувшись жестких от мозолей подушечек его пальцев своей нежной кожей, я ощутила, как сладкая дрожь, подогретая любовью и кодеином, прошла по спине. – Посмотрим.

Потом я смутно помню, как он держал меня в объятиях перед домом моей матери. Алекс нес меня значительно бережнее, чем Джеймс накануне вечером, а Дженни на ходу утрясала, кто где будет спать.

– Вы с Энджи займете нашу комнату, – говорила она, понизив голос. – Там кровать больше, а ей нужно место. Грэм, хочешь занять кровать Алекса?

– А ты где будешь спать? – спросил Алекс, пока Грэм возился с тремя ключами, которыми открывалась наша входная дверь.

– Я? На диване, – невинно отозвалась Дженни. – А Крейг может поспать на диване в оранжерее.

– Или можно договориться, что мы взрослые люди, совершающие ошибки, и вы вдвоем займете свободную кровать, а я посплю на диване, – сказал Грэм, подтолкнув очки повыше на переносицу и забросив рюкзак на плечо. – Я жутко устал, так что, ребята, давайте без игр.

– Отлично! – Крейг ухмыльнулся Дженни. Я едва сдержала рвотные позывы. Утром я не буду ее защищать. Утром я ее так отделаю…

Мы на цыпочках вошли в дом, как припозднившиеся подростки. Грэм нашел диван на автопилоте, как почтовый голубь – жердочку, и отключился почти мгновенно. Дженни и Крейг тихо поднялись на второй этаж и закрыли за собой дверь, после чего звуки сброшенной обуви и увесистых сумок быстро сменились красноречивым скрипом матраса.