— Похоже, она все же остановилась на Джеффе, — кивнул Алекс.

— Похоже, — нахмурилась я. — Она вся пылает и кричит «Хочу мужчину!», но при этом сидит по вечерам дома и смотрит «Няню 911». Смотри, как она держится: словно и не замечает этого парня.

— Может, она чересчур разборчивая? — предположил Алекс, когда незадачливый клерк сдался и пошел пытать счастья к Ванессе. — Или ей действительно нравится «Няня»?

— И нравится, и разборчива, как и полагается красавице, но дело не в том, — сказала я. — Не знаю, как объяснить. Дженни не домоседка, она пользуется успехом, ей наперебой оставляют номера телефонов, но она не перезванивает и в то же время всюду распространяется, как ей плохо без мужчины. Ума не приложу, что делать. Я вижу, она никак не может забыть Джеффа, но это единственное, о чем она наотрез отказывается говорить. В смысле трезвая.

— Все еще надеется на примирение? — понизил голос Алекс, чуть наклонившись ко мне.

Я пожала плечами, чуть выпятив губу. По официальной версии, Дженни совершенно оправилась после разрыва со своим бывшим, но признание, сделанное ею под сильной мухой в два часа ночи — так сказать, без протокола, — звучало так: «Я буду любить его до конца жизни, мы с ним родственные души». Отчего-то мне казалось, что Дженни не захочется посвящать в это Алекса.

— Значит, мне не нужно говорить ей, что к Джеффу вчера переехала некая блондинка, — констатировал Алекс. — Извини, что раньше не сказал, забыл совсем.

— Что, серьезно? Алекс кивнул.

Дженни не разговаривала с ним несколько дней, когда он отказался продать свою квартиру по той единственной причине, что жил в одном доме с Джеффом, поэтому определенную информацию он вполне разумно держал при себе.

— Да, она об этом не знает, иначе бы слегла на месяц.

— Смешно, — улыбнулся он. Одна его рука скользнула по моей спине, вторая крепко сжимала перила. — Как ты насчет этого прямо сейчас?

Я утопала в глубоких зеленых глазах Алекса. Его длинная челка запуталась в моих ресницах, когда он наклонился ко мне для долгого поцелуя. Через тонкий шелк платья я ощущала тепло его тела, а сзади на поясницу ощутимо давили перила. Сумочка выскользнула из моей руки и упала — не то на галерею, не то вниз, мне дела не было.

— Я, наверное, скоро пойду, — сказала я нетвердым голосом, когда Алекс легонько поглаживал меня по шее, накручивая пряди волос на длинные пальцы. — Завтра в девять я должна быть у Мэри.

— До моей квартиры ближе на метро, до твоей — на такси. — Глаза Алекса стали темными от расширенных зрачков, дыхание участилось. — Правда, вряд ли пассажиры метро спокойно отнесутся к тому, чем я планирую заняться.

— Тогда такси.

Я быстренько пригладила платье и огляделась в поисках клатча. К счастью, сумочка не улетела вниз и не попала кому-то по макушке. В свое время по моей вине на свадьбах и так пострадало немало народа.

— Должна сказать, я не знала, что ты из тех, кого возбуждают свадьбы.

— А из каких я, по-твоему? — улыбнулся Алекс. — Да и не в свадьбе дело, а в тебе. А теперь давай бегом в такси!

Глава вторая

Утро следующего дня было серым и холодным, как все утра с конца ноября. Ламинат на полу спальни был ледяным, когда я, спустив ноги с кровати, нашаривала шлепанцы. Глупо, конечно, при Алексе не надевать огромные носки, в которых я обычно сплю, но мы сошлись снова не так давно и мне не хотелось отпугнуть парня таким шедевром, Вот я и мучилась как идиотка.

Март оказался противоположностью июля. Едва сойдя с трапа самолета, я почувствовала, что изнемогаю от жары, а теперь частенько гадала, согреюсь ли когда-нибудь. Знойное, душное лето уступило место прохладной, свежей осени, которая моментально перешла в морозы и снегопады. Такая красота, как три фута снега под ногами, как я быстро выяснила, была а) не редкостью в этом городе и б) ничем хорошим. Дома, когда шел снег, жизнь останавливалась. Мать ждала, пока по улицам проедет снегоуборщик, и в резиновых сапогах отправлялась по проезжей части в поход по магазинам, закупая ящики консервов и восемь пинт молока, которое скисало прежде, чем матери удавалось заставить отца его выпить, чтобы не пропало. Когда снег шел в Нью-Йорке, на дорогах образовывались пробки, останавливалось метро, но жизнь не замирала.

Вынужденные прогулки против резкого ветра, с залепленным ледяной изморосью лицом мало соответствовали гламурному образу жизни, которую, по мнению моей семьи, я вела. Впрочем, в сложившемся у папы с мамой мнении не последнюю роль сыграли мои е-мейлы и телефонные звонки, где я редко упоминала, что месяцами расхаживаю с красным, как у оленя Рудольфа, носом, закутанная, как эмблема шин «Мишлен».

Я отдернула штору, проверяя погоду. Ночью снега, к счастью, не выпало, но небо было серым и обещало снегопад, а внизу туда-сюда сновали люди, закутанные, как участники арктической экспедиции.

— Который час? — хрипло спросил Алекс, перекатываясь ко мне и снова потянув штору на окно.

— Полвосьмого, — вздохнула я, позволяя увлечь себя под одеяло и с особым наслаждением спрятав заледеневшие ступни.

Алекс был моей личной живой грелкой. Несмотря на холод в квартире, он всегда был как печка. Помимо других очевидных плюсов это было одной из моих излюбленных причин ложиться с ним в кровать.

— Очень не хочется, но надо вставать.

— Я тут всем рассказываю, как здорово иметь подружку-писательницу, — пробурчал Алекс, когда я снова отодвинулась, — потому что ей не нужно в офис к девяти утра. А ты вот так, в полвосьмого…

— Ничего не поделаешь.

Я высвободилась из объятий и снова отважилась ступить на ледяной пол. Натянув огромный фланелевый халат, я оглянулась. Алекс лежал, крепко зажмурившись и натянув одеяло на нос.

— А ты правда всем рассказываешь, что у тебя в подружках писательница?

— Угу! — Алекс совсем заполз под одеяло, накрывшись с головой, когда я зажгла лампу. — А что, мне рассказывать, что ты эмигрантка из Британии, которая не может вернуться домой, потому что сломала руку какому-то типу?

— Ах ты, наглая физиономия! — Я сдернула с батареи полотенце и пошла в ванную. — Ну и болтай что хочешь и кому хочешь.

«Пока ты называешь меня своей подружкой», — мысленно добавила я с широкой счастливой улыбкой.

Здание «Спенсер медиа» находится на Таймс-сквер, одном из моих наименее любимых мест на Манхэттене. Даже сегодня, в холодное мартовское утро в пять минут девятого, улицы были запружены туристами, сжимавшими в архаических вязаных варежках стаканы со старбаксовским кофе и цифровые видеокамеры. Никогда не думала, что утепленное пальто «Норд фейс» станет для меня необходимостью, но раньше мне не приходилось жить весь январь в Нью-Йорке, имея в своем распоряжении только симпатичный свингер от Марка Джейкобса и тонкий кожаный пиджак «Н&М» [1]. Никогда в жизни мне не было так чудовищно холодно; я сразу поняла необходимость умерить новообретенный интерес к моде и перед выходом из квартиры напяливала на себя столько одежек, сколько в человеческих силах выдержать. Просто мания какая-то.

Я протолкалась через стайку школьников, по очереди делавших групповые снимки, меняясь в роли фотографа, и прикинула, на сколько фотографий зарубежных гостей я попала с тех пор, как начала работать в журнале «Лук». Наверное, в «Фейсбуке» уже миллионы снимков недовольной девицы, досадливо крякающей или выразительно вздыхающей на заднем плане.

Вид из окон кабинета Мэри на сорок втором этаже почти что стоил прогулки по Таймс-сквер. Чем выше я поднималась, тем удивительнее казался мне Нью-Йорк. На первом этаже я иногда забывала, где нахожусь: там «Н&М», тут HSBC [2], но в заоблачном офисе, в окружении небоскребов, глядя, как река извилистой линией окружает остров, я знала, что нахожусь на Манхэттене и больше нигде.

— Мэри тебя ждет, — раздался равнодушный голос из-за огромного монитора, когда я пыталась найти ту группу детей внизу.

— Разве я не рано? — удивленно спросила я у монитора.

Сисси, помощница Мэри, никогда не была моей поклонницей, но обычно все же снисходила до того, чтобы покоситься на меня при приветствии. Закутанная во множество одежек а-ля капуста, я, к сожалению, не могла отыскать часы, а в «Спенсер медиа», как в Вегасе, часов не держат — видимо, чтобы сотрудники не замечали, что заработались допоздна. Редкий день обходился у меня без е-мейла от Мэри или других редакторов в девять-десять вечера.

— Мэри приходит в семь. Ваше совещание запланировано на девять.

Сисси поднялась и вышла из-за стола. Надеюсь, у нее есть во что переодеться: маленькую, как у девчонки, задницу обтягивала юбочка как для фигурного катания, едва прикрывавшая резинку чулок, а под прозрачной с бантом блузкой просвечивало отнюдь не термобелье. Я невольно поежилась.

— А сейчас три минуты десятого. Ты опоздала.

Интересно, а не много ли секретарша на себя берет, отчитывая меня как нерадивую шестиклассницу?

— Энджел Кларк соизволила явиться, — промурлыкала Сисси, проходя первой в стеклянные двери кабинета Мэри. — Вам что-нибудь принести, босс?

— Еще кофе. Ты что-нибудь будешь?

Несмотря на свой обычный вид — узенькие джинсы, кашемировый свитер и серо-стальной «боб», — в Мэри что-то изменилось. Я поняла: она улыбалась. В душе затеплилась надежда, что это хороший знак.

— Я бы с удовольствием выпила кофе, — ответила я, не сдержав легкой улыбки, когда секретарша с легким фырканьем резко повернулась и вышла. — Как дела?

— Хорошо. Надеюсь, у тебя тоже? — Не дожидаясь ответа, она перегнулась через стол: — У меня для тебя подарок. Ты сейчас меня просто расцелуешь.

— Интересно. — Я начала разоблачаться — перчатки, шарф, пальто. — Люблю подарки.

— Ты, конечно, знаешь, что все здесь любят твой блог.