— И как? Заставил просить прощение за деньги? Так ведь ее иначе не заставишь!

Маша пожала плечами. Ничего она не может объяснить. Она вспомнила торжествующий блеск в глазах Андреса, когда уборщица поползла на коленях, это упоение властью над другим существом, от тебя зависимым, и тихо проговорила:

— Ты бы видела в тот момент его глаза…

— Ну и что, — повторила Ника. — Я считаю, что он правильно сделал. — Она упрямо вздернула подбородок. «Ну почему Маша к нему цепляется?»

— А ты не боишься, — чуть помолчав, сказала Маша, — что он и тебя заставит ползти на коленях? Как только ты сделаешь что-нибудь такое, что ему придется не по вкусу…

Ника насмешливо посмотрела на подругу.

— Нет. Совсем не боюсь.


Расстались они в этот вечер крайне недовольные друг другом. Нику, внешне такую спокойную и уверенную в себе и своем женихе, на самом деле встревожило Машино отношение к Андресу. Нет, она нисколько не упрекает его за случай с уборщицей — действительно, правильно сделал, рыжую Гавриловну давно пора было осадить, все девочки от нее плачут. Но почему Машу это так возмутило?

И еще… Ника не решилась рассказать ей о том, что произошло на озере у виктории регии. Хотя сейчас она сама почти уверилась, что Карел неудачно пошутил, хотя потом были чудесные дни в Тренчине — все равно Маша истолкует эту историю не в пользу Андреса. А Нике хотелось, чтобы ее лучшая подруга и ее любимый стали друзьями. Но, с другой стороны, Ника привыкла рассказывать Маше абсолютно все, и, умолчав о том случае, чувствовала себя не в своей тарелке. Дело кончилось тем, что она рассердилась на Машу: нельзя просто так невзлюбить человека!

А Маша, тоже очень расстроенная, ехала в сторону Тверской: ужинать у Ники она не стала, а дома в холодильнике было пусто. У Маши была слабость к чизбургерам, гамбургерам и биг-макам, этой нездоровой американской пище. И вот, решив хоть чем-то утешить себя в неудачный вечер, она завернула к «Макдональдсу» с намерением купить большой пакет бутербродов на ужин и на завтрак. И вкусно, и никакой возни.

Народу было не очень много, по крайней мере, очереди к кассам не толпились, но свободных мест, похоже, тоже не было. Впрочем, Машу это не волновало: получив свой пакет, она уже проталкивалась к выходу, как вдруг остановилась в изумлении: за столиком справа у окна, спиной к проходу, сидел мужчина, абсолютно похожий на Никиного Андреса. Маша поклялась бы, что это Андрес, если бы Ника ее не уверила, что он в Каунасе. Да нет, ну вылитый Андрес! Тот же светлый ежик волос, та же посадка головы, манера держаться… Даже плащ тот же самый!

Мужчина что-то оживленно обсуждал с худенькой блондинкой в темно-синей куртке. Незаметно, прячась за спинами, Маша постаралась подойти поближе. Через секунду мужчина повернул голову в профиль — точно, так и есть. Это Андрес. Интересно, что он здесь делает и кто эта милая дама?

Первый Машин порыв был — подскочить к нему и потребовать объяснений. Да как он может обманывать Нику! Но потом она взяла себя в руки. Если так поступить, Андрес обязательно отговорится. Это окажется деловое свидание, неожиданно назначенное в интересах его компьютерного бизнеса. Надо действовать хитрее.

Слава Богу, народу в «Макдональдсе» еще было достаточно. Маша подходила все ближе и ближе к интересовавшей ее парочке и наконец очутилась почти у них за спиной — от Андреса ее отделяла только толстая тетка в распахнутом кожаном плаще, шумно уминавшая пирожок со смородиной. Но пока она маневрировала, Андрес и блондинка, кажется, обо всем договорились.

— Значит, здесь же через неделю, в субботу, — негромко сказал Андрес, вставая. — И постарайся до того обработать Битюга.

Блондинка что-то ответила — что именно, Маша не расслышала. Она поспешно направилась к выходу, опасаясь, что Андрес повернется и узнает ее.

По дороге домой, в машине, дальнейший план действий созрел окончательно. Пусть Андрес через неделю встречается опять с этой блондинкой, пусть! Но и они с Никой тоже здесь будут!

8

Перед подъездом большого сталинского дома — «академического», как его называли в народе, — Ника на секунду замешкалась.

— Волнуешься? — спросил Андрес.

— Немного, — со вздохом призналась она. — Я так хочу, чтобы вы понравились друг другу.

— Все будет хорошо. — Он ласково обнял ее и подтолкнул к дверям. — Обещаю.

Однако, когда они стояли у квартиры и Павел Феликсович отпирал свои бесконечные замки, Нику снова стала бить нервная дрожь. Она помнила, как первый раз привела к Старцеву Кирилла, тот вечер стал одним из самых неприятных в ее жизни. Кирилл всячески старался произвести впечатление и блеснуть эрудицией, которой у него не было. Павел Феликсович сначала помалкивал, периодически подергивая себя за бородку, а потом стал отпускать ехидные замечания. Чего-чего, а ехидства Никиному крестному было не занимать. Кирилл так и не понял, что над ним издеваются, и продолжал самонадеянно рассуждать об искусстве, а Нике было за него стыдно. «Ладно, — успокоила она себя, — Андрес — не Кирилл». Однако ее жениху предстояло нелегкое испытание. Павел Феликсович любил Нику как родную дочь и ревниво относился к ее поклонникам. Очевидно, он считал, что ни один мужчина не достоин его маленькой девочки. А если уж она собралась замуж — будущий муж должен быть полным совершенством во всех отношениях.

Наконец с запорами и замками было покончено.

— Ну, здравствуйте, здравствуйте. Проходите, очень рад.

Павел Феликсович, седой и благообразный, в коричневом бархатном пиджаке — ни дать ни взять московский барин девятнадцатого века — стоял на пороге. После церемонного представления они были приглашены в комнаты. Увидев безупречно сервированный стол, белоснежную скатерть, всевозможные серебряные блюда, судочки и соусники, Ника про себя вздохнула. Именно этого она ожидала и боялась. Раз на столе фамильное серебро — значит, на приготовление обеда была мобилизована Анна Григорьевна, а это серьезно. Анна Григорьевна — кухарка и домработница живущего в том же подъезде приятеля Павла Феликсовича, старенького академика Ненашева, — приглашалась только в исключительных случаях, для приема иностранцев или высоких гостей, пожелавших осмотреть его коллекцию.

Ника украдкой бросила взгляд на Андреса, тот был невозмутим, словно каждый день обедал в таких домах.

— Что ж, молодые люди, — радушно сказал Павел Феликсович, беря с массивного буфета пузатый графин, затейливо оплетенный соломкой, — по рюмочке перед обедом?

— Не откажусь, — улыбнулся Андрес.

Несмотря на переживания, Ника чуть не фыркнула: ситуация как в фильме «Иван Васильевич меняет профессию», когда Шурик наливает Ивану Грозному стаканчик… Для полного сходства с Юрием Яковлевым Андресу следовало хлопнуть рюмку и спросить: «Водку ключница готовила?» А что, Анна Григорьевна вполне сойдет за ключницу…

Дальше все пошло на удивление гладко. За закусками мужчины степенно беседовали о жизни, Павел Феликсович деликатно поинтересовался, что за учебное заведение Андрес закончил и в какой области работает. Андрес назвал Рижский политехнический институт, не забыв упомянуть, что ему предлагали остаться в аспирантуре. Ника в беседе участия не принимала, налегая на свою любимую маринованную корюшку, — и откуда только крестный достает эту рыбку! Сильные переживания всегда будили у Ники зверский аппетит.

Потом Павел Феликсович попросил ее быть за хозяйку и принести из кухни горячее, так что Нике поневоле пришлось удалиться, оставив Андреса на растерзание Старцеву. Отсутствовала она минут десять. Пока подогрела кастрюлю с неподражаемой солянкой Анны Григорьевны — настоящей, из семи видов мяса — пока наполнила массивную серебряную супницу… Когда она вернулась в комнату, за столом уже шел разговор об архитектуре классицизма. Но удивительно: говорил-то в основном Павел Феликсович, а Андрес лишь изредка вставлял почтительные замечания. Ника изумилась: она-то знала, что Старцев обычно предпочитает помалкивать, слушать собеседника и задавать провокационные вопросы. Это был его испытанный способ составить мнение о незнакомом человеке. Как это Андресу удалось — применить тактику Старцева к нему самому и за такое короткое время — это для Ники осталось загадкой.

— В чем отличие мастеров русского классицизма от западных? Не только линии, но использование цвета. Какие цвета вдохновляли мастеров того времени на Западе — в Италии, во Франции? Желтый, красный, черный — излюбленные цвета помпеянских росписей. А русские мастера предпочитают в основном различные сочетания синих, зеленых, розовых тонов и почти не применяют оранжевых. Вспомните Павловский ансамбль Камерона: главные цвета там — белый и золотистый.

— Лоукомсли отмечал, что соединение мрамора и бронзы — очень русская особенность, — негромко вставил Андрес.

— Вы читали Лоукомсли, юноша? — вскинул брови Павел Феликсович. — Что именно?

— «Чарльз Камерон». У меня есть лондонское издание 1943 года.

— Но русского перевода не существует! Вы читали в подлиннике? — Изумление Старцева росло.

Андрес улыбнулся:

— Я неплохо владею английским. По крайней мере, читать могу.

— Но зачем это вам? При вашей специальности… То есть я, конечно, не о языке говорю, — поправился Павел Феликсович. — Зачем вам читать Лоукомсли в подлиннике? Это специальная литература, с использованием специальной терминологии…

— Хобби, — опять улыбнулся Андрес. — И скромный инженер-компьютерщик может иметь такое хобби. Кроме того, в студенческие годы я часто наезжал в Питер и почти каждый раз бывал в Павловске. Смею думать, что Павловский дворец изучил неплохо.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Старцев, — и что вы думаете о подборе цветовой гаммы, использованной в отделке помещений?

— Весьма последовательное использование принципа архитектурного начала в распределении функций между отдельными орнаментальными частями. Этим достигается рациональность назначения каждой части, и все в целом получает логическую завершенность.