– Он идет сюда.

Через мгновение раздается звонок, затем нетерпеливый стук. Мама раздраженно цокает языком и, оттолкнув Гуччи, распахивает дверь. Отец стоит на крыльце, выразительно глядя на часы. Гуччи бросается на него – умничка! – однако мама хватает бедняжку за ошейник и оттягивает в сторону. Отец пятится на несколько ступенек назад и окидывает собаку таким недовольным взглядом, как будто та собиралась разорвать его на куски. Я держусь в стороне.

– Что ты хотел, Дэвид? – безразлично, с едва уловимой ноткой сарказма спрашивает мама и треплет собаку за ухом.

– Где, черт возьми, Иден? Она что, оглохла? Нам шесть часов ехать, и если мы не выедем сию минуту…

– Ах да, я слышала, – говорит мама таким проникновенным тоном, который способен пронять даже отца. Прижав палец к нижней губе, она добавляет: – Сакраменто, не так ли? Чудесно! Иден не в восторге от этой идеи, но решила пойти вам навстречу, и я клянусь богом, Дейв, если ты испортишь ей выходные, я приеду за ней сама.

– Да хватит тебе. – Он смотрит на маму с упреком и осуждением.

Неужели они когда-нибудь любили друг друга? – проносится у меня в голове.

– Думаешь, я в восторге? Это все Элла.

– Ясное дело, – сухо отвечает мама. – Ты бы никогда не додумался поехать отдохнуть со своей семьей.

– Ради бога, Карен…

Я выхожу из тени, пока обмен колкостями не перешел в потасовку.

– Что стоишь? – сердито спрашивает отец. – Иди в машину.

– Не смей разговаривать с ней таким тоном! – бросается на мою защиту мама.

– Все нормально, мам, – вмешиваюсь я, хотя не считаю это нормальным, и заключаю ее в объятья.

Она обнимает меня одной рукой, так и не отпустив Гуччи, и шепчет мне в ухо:

– Он такой козел!

Я улыбаюсь в знак согласия.

– Быстрее, – гундосит папа.

Я выкатываю чемодан из дома, задев отца плечом. Ненавижу!

– Если что – звони! – кричит вдогонку мама.

Я киваю и направляюсь к машине. Элла приветливо машет мне рукой с пассажирского места. Мать с отцом на крыльце обмениваются последними любезностями, а я открываю багажник и утрамбовываю его содержимое, чтобы освободить местечко для своего чемодана. Наконец захлопываю багажник и сажусь в машину.

– Привет, Иден, – поворачивается ко мне Элла, – готова?

– Нет, – острю я и пристегиваюсь.

Рядом со мной сидят Чейз и Джейми, оба в наушниках. Чейз добродушно улыбается мне и вновь утыкается в телефон. Джейми демонстративно сложил руки на груди и отвернулся к окну. Я тяжело вздыхаю и собираю волосы в пучок, чтобы не лезли в лицо.

Наконец возвращается мой папочка. Он сердито хлопает дверью и что-то бормочет – наверное, продолжает диалог с мамой мысленно, так безопаснее. Они с Эллой обмениваются взглядами, и машина срывается с места.

Немного успокоившись, я начинаю соображать, что чего-то не хватает. Вернее, кого-то. Мысль, что Тайлеру удалось избежать этой дурацкой поездки, сводит меня с ума, и я решаюсь прервать молчание:

– А где Тайлер?

– А зачем тебе Тайлер? – Отцу кажется, что он мало надо мной поиздевался.

Сделав вид, что не услышала, я сверлю глазами Эллу.

– Он поедет на своей машине, – сообщает она, включая радио.

Я по горло сыта общением с семьей. Откапываю в рюкзаке наушники, натягиваю на голову капюшон и включаю полную громкость. Каждый из нас на своей волне. Никто никого не слышит, да и говорить не о чем.

Глава 8

Я ни разу не бывала в Сакраменто. Много ездила по всему штату и даже летала с Рейчел в Сан-Франциско, но в столице Калифорнии мне бывать не приходилось.

Мы приезжаем примерно в половине седьмого, от долгого сидения в авто занемели ноги и болит спина. Когда мы наконец тормозим перед роскошным отелем, у меня только одна мысль: поскорее выйти из машины. Элла выбрала Hyatt Regency в центре города, напротив Капитолия штата, однако чертовой достопримечательности не видно, ее закрывают деревья. Отец останавливается у главного входа, передает ключи парковщику, и мы наконец выползаем на свет божий. Наверное, самая угрюмая семья в мире.

Несмотря на вечер, солнце припекает на всю катушку, и я снимаю капюшон. Вытаскивая из багажника свои вещи, нечаянно роняю чемодан Джейми. Он сердито смотрит на меня, но я делаю вид, что не замечаю. В последнее время я привыкла многого не замечать.

– Как думаешь, это поможет? – раздается за спиной голос Чейза.

– Что поможет? – Я поджидаю его, отстав от троицы впереди.

– Ну, это. – Он кивает на здание отеля и обводит руками вокруг себя. – Думаешь, все перестанут ссориться?

– Понятия не имею, – честно признаюсь я.

По-моему, нам уже ничего не поможет, просто не хочу расстраивать Чейза. Мы заходим в вестибюль. У всех, кроме Эллы, мрачный и недовольный вид. И как ей удается сохранять оптимизм в таких плачевных обстоятельствах?.. Они с отцом подходят к стойке регистрации, а мы плюхаемся на мягкие диваны.

– Надеюсь, у Тайлера закончился бензин, – бурчит Джейми, пиная свой чемодан. – Вообще-то, вряд ли он вообще здесь появится.

– Почему это не появится? – спрашивает Чейз.

– А что ему здесь делать?

Да, на месте Тайлера я бы тоже не приехала. Покатила бы дальше, куда глаза глядят. Может, он так и сделал. Вернулся в Портленд, и я больше никогда его не увижу. От этой мысли тоскливо сжимается сердце.

– Иден, ты будешь жить со мной. – К нам подходит Элла. У нее в руках карточка-ключ, а отец катит их огромный чемодан. – Джейми, ты с Дейвом, а ты, Чейз, с Тайлером.

– Чудесно, – говорит Чейз и подхватывается с дивана.

Появляется коридорный, чтобы помочь нам с вещами. Для меня все внове. Мы ни разу не отдыхали таким составом. Я ни разу не совершала шестичасовую поездку с отцом. Никогда не жила в номере отеля с мачехой и не сидела в вестибюле со сводными братьями. А ведь мы уже три года как семья. Точнее, делаем вид, что семья.

Поднимаемся на седьмой этаж, устраиваемся в номерах с видом на Капитолий и договориваемся встретиться через полчаса, чтобы разложить вещи и привести себя в порядок перед ужином. Мы не обедали, но дорожная усталость пересиливает голод.

Наша с Эллой комната просторная, с двумя огромными кроватями. Я сажусь на ту, что ближе к окну, – занимаю место. Виднеющийся в зелени деревьев за окном белый купол Капитолия не производит на меня никакого впечатления. Отвернувшись от окна, я встречаюсь с внимательным взглядом мачехи.

– Я знаю, ты злишься, – тихо говорит она, пройдя по ковру и присаживаясь на краешек второй кровати, – но у меня не было выбора. Наша семья разваливается.

Она права. Я действительно злюсь, и мне стыдно, поэтому я опускаю глаза.

– Я не из-за этого.

Где-то внизу шумит дорога, в соседнем номере работает телевизор.

– А из-за чего, Иден?

Я пожимаю плечами. Не хочется с ней откровенничать, но я почему-то говорю:

– Из-за Тайлера.

– Я понимаю, – мягко произносит Элла, закидывая ногу на ногу и сочувственно улыбаясь мне, как хренов психолог.

Что она может понимать? Я зло прищуриваюсь:

– Ничего ты не понимаешь! – Впервые в жизни я говорю с ней таким резким тоном. – Зачем ты устроила нам эту встречу? Ты ведь знаешь, что я видеть его не могу.

– Прости. – Мачеха удивленно моргает, и я не понимаю, чему она удивляется: моим словам или резкому тону. – Тайлер так хотел тебя увидеть.

– Что-то я не соображу, – я возмущенно трясу головой. – Зачем ты пытаешься нас свести? Ты что, сумасшедшая? Ты забыла, что случилось прошлым летом?

– Иден… – Она замолкает.

Поздно. На меня уже находит, я должна высказаться:

– Меня все бесит. Бесит, что он уехал, сбросил меня со счетов, предал. Что он поехал в Портленд, а теперь вернулся как ни в чем не бывало…

Внезапно я достигаю точки, когда ярость превращается в боль, и начинаю плакать. У меня печет глаза, Элла расплывается, как в тумане, и я, не помня себя, продолжаю:

– Я злюсь на него, потому что наша семья превратилась в непонятно что и все винят в этом меня; из-за него я со всеми ссорюсь, а отец меня ненавидит. Я знаю, это ужасно, но я злюсь на Тайлера за само его существование, на вас с отцом – за то, что вы встретили друг друга; а сильнее всего я злюсь на себя – за то, что согласилась приехать к вам тем злосчастным летом.

– О, Иден, – тихонько шепчет Элла, подходит ко мне и осторожно обнимает.

Я дрожу, не в силах сдержать рыдания, чувствуя себя маленькой и жалкой. Мне девятнадцать лет, а я плачу на груди у мачехи из-за ее сына. Это странно и глупо, так не должно быть, но я не могу ничего изменить.

– Послушай, твой отец вовсе не ненавидит тебя, не надо так думать, – шепчет она, легонько поглаживая мою спину. Как ни странно, меня это успокаивает.

– Ненавидит, – булькаю я, отступая на шаг от Эллы. – Он меня не выносит.

– Это неправда, просто… – Она осекается, не зная, что сказать, и обнимает меня за плечи. – Ты ведь знаешь, он никогда особо не любил Тайлера, а после того, как вы… Ему просто это не нравится…

– Между нами давно уже ничего нет, а он все не успокоится, – фыркаю я, размазывая по лицу слезы. Представляю, как я выгляжу.

– Ничего нет? – удивленно повторяет Элла. – А Тайлер об этом знает?

– Со вчерашнего дня.

Элла открывает рот, и тут из ее сумки раздается телефонная трель.

– Привет, я сейчас спущусь, – говорит она в трубку, а затем обращается ко мне: – Умойся и освежись, хорошо? За ужином поговорим. Я вернусь через пять минут.

Когда она уходит, я сажусь на кровать, чувствуя себя совершенно опустошенной. Ни слез, ни злости. Я сижу неподвижно, глаза блуждают по ковру, а в голове крутится одна-единственная мысль: я устала, смертельно устала. Устала от чувства вины, боли и одиночества.

Элла возвращается не через пять минут, а через пятнадцать, и мы больше не разговариваем. Я пришла в себя и успокоилась, только осталась какая-то неловкость. Мы с опаской поглядываем друг на дружку и молчим. Я переоделась и немножко подкрасилась, и мы выходим из номера, чтобы идти на ужин. Мужчины должны ждать нас в коридоре, однако их там нет. Элла начинает стучать в двери и кричать: «Э-эй, выходите!» Двери почти одновременно открываются, и наша четверка выходит. Я смотрю только на Тайлера.