Бредем обратно к машине. Уже совсем стемнело, и пирс преображается. Повсюду сверкает огни, слышится тихий плеск волн.

На автостоянке какие-то ребята фотографируют мою «Ауди». Заметив нас, они поспешно удирают. Я привык, что мой автомобиль привлекает внимание. Для этого я его и покупал. Теперь для всех я – парень с крутой тачкой, у которого все путем. Открываю машину, и мы с Иден садимся.

– Зевак полно. – Провожу пальцем по логотипу на руле. – И что их к ней тянет? В Лос-Анджелесе чуть ли не на каждом углу что-нибудь типа «Ламборджини».

– А как к тебе попала такая машина? – интересуется Иден.

Конечно, ей любопытно! Мне часто задают этот вопрос, и обычно я пожимаю плечами и выкладываю правду… ну, или полуправду.

– Я рано получил доступ к средствам трастового фонда, – откинувшись на спинку сиденья и постукивая по рулю, объясняю я. – А когда на тебя вдруг сваливаются такие деньжищи… Какой подросток будет думать об экономии? Естественно, я сразу спустил все на крутую тачку.

Конечно, это было очень глупо.

– А почему ты рано получил доступ?

– Потому что деньги помогают почувствовать себя лучше, – выпаливаю я и замираю.

Обычно я об этом не распространяюсь, хотя… Может, мне стоит хоть раз в жизни побыть чуть более откровенным. Все равно замалчивание проблемы ни к чему хорошему не приводит, а Иден по крайней мере не все равно. Помолчав, добавляю:

– И денег было много, потому что моя мама – юрист, а отец… Отец владел строительной компанией с филиалами по всему западному побережью.

– А как она называлась?

– «Грейсоны», – мрачно бурчу я. Странно вновь произносить мою прежнюю фамилию. С ней связано столько воспоминаний – об отце, о нашей семье… И они причиняют мне боль. – Потому что раньше мы были Грейсонами.

Иден, видимо, чувствует мои переживания. Несколько секунд она смотрит на меня, а затем тихо уточняет:

– До развода?

– Да, до развода. – До того, как все пошло наперекосяк. Отвернувшись, разглядываю снующих мимо машины прохожих. Машинально ерошу волосы: эту привычку я унаследовал от отца. – Когда-то я был Тайлером Грейсоном. Мама поменяла нам всем фамилию.

Иден молчит. Наверное, не знает, что сказать. Но мне и не нужны слова. Главное – она готова меня выслушать, ей на меня не наплевать. И все же я не могу до конца открыться Иден. Во всяком случае, пока. Я еще не уверен, что вообще этого хочу. Когда пять лет назад отца арестовали, я поклялся, что отныне всегда буду скрывать свою уязвимость. К тому же я так долго ни с кем не делился воспоминаниями о детстве, что сейчас даже рассказ о какой-то чертовой фамилии дается мне с трудом.

Повисает тишина. Иден, не таясь, изучает мои губы. Не удержавшись, провожу по ним языком и кладу руку ей на колено. Все это время я изнывал от желания дотронуться до нее.

– Можно тебя поцеловать? – наклонившись к Иден, чуть слышно прошу я.

Неожиданно Иден перелезает через рычаг переключения скоростей, садится ко мне на колени и внимательно смотрит на меня своими бездонными светло-карими глазами, чуть приоткрыв рот. Ее ладонь ложится мне на грудь. Не понимаю, откуда в Иден эта решительность, но такой она нравится мне еще больше.

Запускаю пальцы в ее волосы и припадаю к пухлым губам. Страстно целую Иден, поглаживая ее по спине, и не могу остановиться. Вкладываю в поцелуй все свои чувства. Это восхитительно… Мягко заставляю Иден запрокинуть голову и, убрав в сторону темные пряди, покрываю поцелуями ее шею.

Иден тесно прижимается ко мне, ерошит мою шевелюру, а потом, приникнув к моему уху, горячо шепчет:

– Тебе незачем об этом спрашивать.

43

Пятью годами ранее

Уже на стадионе выяснилось, что у отца для меня сюрприз: спортивная футболка, на которой сзади написано «Форти Найнерс», а ниже – моя фамилия, Грейсон. Себе он купил такую же, только побольше. Мы оба тут же с гордостью переоделись в обновки.

Игра идет полным ходом, и пока Сан-Франциско выигрывает у Лос-Анджелеса. Это первый матч, который я вижу вживую. Атмосфера потрясающая! Тысячи болельщиков теснятся на трибунах и хором кричат, подбадривая игроков.

Мы с Дином, вскочив на ноги, с азартом следим за происходящим на поле и время от времени делимся друг с другом впечатлениями. Правда, сидим мы далековато, футболисты отсюда выглядят совсем крошечными. Зато на установленных рядом огромных экранах все прекрасно видно.

– Круто, да?! – Я с восторгом подталкиваю Дина локтем.

– Ага! Меткий удар! – восхищенно наблюдая за игроками, соглашается Дин. – Вот бы научиться принимать такие пасы!

Дин то и дело объясняет мне тонкости игры. Все-таки он разбирается в этих вопросах куда лучше: Хью часто возит Дина на футбол, да еще и разрешает играть самому. Как бы я хотел, чтобы мой папа брал пример с Хью!

Кидаю взгляд на наших отцов. Они оживленно разговаривают и смеются, прихлебывая пиво из пластиковых стаканов. Кажется, они приехали сюда не ради матча, а просто чтобы выйти в свет.

Папа, заметив, что я смотрю на него, добродушно улыбается.

– Нравится?

– Угу. А где здесь туалет?

Опрокинув в рот остатки пива, отец поворачивается к Хью со словами «сейчас вернусь» и встает. Протиснувшись мимо Дина, кладет руку мне на плечо и ведет к выходу с трибуны. Я рад, что он вызвался меня проводить. Здесь полно народу, гораздо больше, чем на бейсболе. Скорее всего, я не смог бы потом самостоятельно отыскать наши места.

– А мы еще пойдем на футбол? – с надеждой спрашиваю я, пока мы продираемся сквозь толпу.

В начале недели мне сняли гипс. Так приятно больше не таскать его на себе! Конечно, запястье еще слабое и плохо сгибается, но скоро заживет.

– Тут здорово, правда? – с воодушевлением подхватывает отец. – Знаешь, мы очень редко выбираемся куда-то вдвоем, без Джейми и Чейза. Давай устраивать такие вылазки почаще! Как тебе предложение?

Он протягивает мне ладонь, и я здоровой рукой даю ему пять. Я люблю проводить время с отцом, когда нам никто не мешает.


Выхожу из кабинки, папа ждет меня у раковины. Открываю кран, искоса поглядывая на отца. Вот уже месяц как он не распускает руки. Он чаще улыбается, а если и сердится, то отходит подальше. Теперь мы счастливы. И я отваживаюсь задать ему вопрос…

– Пап?

– Да?

Почему-то меня охватывает робость. Изучая собственные ладони под струей воды, мямлю:

– Можно… можно мне иногда играть в футбол с Дином и Джейком? – Конечно, папа всегда был против, потому что американский футбол – опасная игра, где легко получить травму. Но раз уж его характер изменился, то, может, и мировоззрение тоже? – Мы хотим попасть в школьную команду в старших классах.

– Что ты сказал? – выключив воду, нахмурившись, переспрашивает отец, хотя, я думаю, он и так все прекрасно расслышал.

Беспокойство во мне нарастает. Сердце сжимается. Тем не менее несмело повторяю:

– В футбол… иногда… можно?

– И думать забудь, – категоричным тоном заявляет отец и отворачивается, вытирая руки о джинсы.

В туалете, кроме нас, ошивается пара болельщиков, которые уже выходят.

– Папа, Дину же разрешают! – канючу я.

Чего он заупрямился? Кому будет плохо, если я немножко попинаю мячик? Я же не собираюсь заниматься этим круглыми сутками!

Отец сердито щурится.

– С Дином пусть разбираются его родители. А ты – мой сын! Я запрещаю тебе играть в футбол. Давай закроем эту тему.

Сжав зубы, отворачиваюсь к зеркалу и упрямо бормочу:

– А я все равно буду.

Я люблю папу, во всем его слушаюсь и многое готов ему простить. Почему он не разрешает мне такую мелочь? Почему мне нельзя немножко отдохнуть от учебы?

Внезапно отец хватает меня за футболку и дергает на себя.

– У тебя нет на это времени, Тайлер, – шипит он, буравя меня взглядом. От него несет пивом. Отец вновь стал злым. Я-то надеялся, что больше никогда его таким не увижу. – А в старших классах и подавно не будет. И если ты еще хоть раз – один гребаный раз – об этом заикнешься…

– Папа… – шепчу я, опуская глаза. Отец так сильно сжимает мою футболку, что костяшки пальцев побелели. Он хоть понимает, что творит? Ведь он только что нарушил свое обещание!

Быстро озираюсь. В туалете почти никого нет, только у противоположной стены какой-то парень, расхаживая туда-сюда, болтает по телефону и не обращает на нас никакого внимания. Поскольку вступиться за меня некому, пытаюсь справиться сам:

– Перестань…

Мой голос звучит, как всегда, жалобно и слабо.

Отец с силой толкает меня спиной к раковинам и с нескрываемым разочарованием и гневом качает головой. Целый месяц он не смотрел на меня так, и вот опять… Мне страшно.

Отец ерошит волосы. На его руках вздулись вены. Развернувшись, он стремительно скрывается за дверью.

Он же обещал… обещал, что никогда больше меня и пальцем не тронет. А сам…

Отец обманул меня. Больше я никогда ему не поверю. Я не такой дурак!


До конца матча я не могу сосредоточиться на игре. Сижу, не шевелясь, и смотрю в никуда, пытаясь подавить приступы тошноты. Мысли путаются. В какой-то момент отец даже спрашивает, хорошо ли я себя чувствую. Не глядя на него, отвечаю, что да, все в порядке, просто устал.

Отец и Хью беззаботно смеются, покупают еще пива… Неужели отец не видит, что я несколько недель заново учился ему доверять, а теперь все пошло прахом? Я действительно думал, что отец будет добрым, и все пойдет по-другому… Оказалось, все вранье. И я снова не чувствую себя в безопасности рядом с ним. Сегодня мы ночуем в Сан-Франциско, однако я хочу домой. К маме. Я скучаю по ней. Она не даст меня в обиду.