Андрей Жвалевский - Я достойна большего! Жизнь и грезы бухгалтера Петровой

Ирина резко выпустила воздух, который, оказывается, накопился в ее легких, – и тут ее затрясло. Она шла на чужих ногах и думала только о том, чтобы не упасть. Правда, в затылке лениво шевелились другие мысли: «А ведь я его задушить могла», «Теперь точно уволят» и «Пойду и напьюсь». Петрова пыталась понять, отчего ее трясет, но не смогла. Ей даже не удалось решить, правильно она поступила или отвратительно.

Ирина зашла в гастрономчик возле дома и купила упаковку чая с ромашкой. Он оказался действительно успокаивающим. Не допив чашки, Петрова повалилась спать прямо в халате.

Проснулась среди ночи. Сначала долго уговаривала себя подремать еще часок, потом поняла бессмысленность сопротивления и открыла глаза. Будильник показывал начало пятого.

Полчаса Ирина убила на душ и завтрак, походила по квартире, села возле компьютера. Теперь она не сомневалась, что причиной ее вчерашнего поведения стала Марина. Нет, поначалу Петрова на работе вела себя типично по-бабски: ревела, кричала что-то про негодяев. Зато потом…

– Пошел ты… в столовую! – громко повторила Ирина вслух и осталась собой довольна.

Она включила ноутбук и пошла заваривать ромашковый чай. После кружки успокоительного напитка мысли о позоре и срочном увольнении вернулись, но уже без истерического фона. «Может, он и не рассказывал никому? Раз даже имени моего не помнит».

Ирина размяла пальцы и уселась за клавиатуру. «А уволиться давно пора, – думала она, пока загружался файл, – никакой же перспективы. Точно, уволюсь».

Петрова пробежала глазами последний написанный фрагмент. Марине увольнение никак не грозило, все ее устраивало: и процесс, и начальник, и зарплата. Или нет? Как бы она себя повела, если бы ее не устроила, допустим, оплата труда?

Наверняка не стала бы истерик закатывать. И молчать не стала бы. Петрова прищурилась, посидела минутку и принялась писать.

На третий день неожиданного отпуска я навела в квартире идеальный порядок. Это был тревожный признак – делать совсем нечего. Чуть было не позвонила Паше, но вовремя удержалась. Он нормальный парень, зачем его напрягать.

Открыла старый блокнот (он обнаружился под грудой журналов по дизайну) и принялась обзванивать знакомых. Некоторые сменили номера, многие отделывались скороговоркой: «Что-то срочное? Тогда я потом перезвоню», но несколько бывших и потенциальных работодателей пообщались со мной довольно подробно. Каждый раз беседа строилась по одному и тому же сценарию.

– Привет? – говорил работодатель. – Ты сейчас где?

Я отвечала.

– Это несерьезно, – говорил собеседник, – сколько тебе платят?

Я честно называла сумму.

– Даю на десять (пятнадцать, двадцать) процентов больше. И работой завалю так, что только делать успевай. Приходи сегодня вечером (завтра, в четверг) на собеседование. Хотя на кой черт нам собеседование? Что, я тебя не знаю? Когда сможешь выйти на работу?

После четвертого такого разговора я пришла к двум выводам. Во-первых, я высококлассный и признанный специалист. Во-вторых, мой нынешний директор на мне экономит. Когда я только начинала работать, это меня устраивало. Теперь можно признаться честно – не ради денег я к Владимиру свет Петровичу нанималась, а ради его мужественного профиля. Но раз он оказался таким… гадом… придурком… таким не таким, то пусть хотя бы деньги платит.

Как только цель была определена, я принялась бездельничать с удовольствием. Я валялась в постели до полудня, привела внешность в состояние, близкое к совершенству, читала легкие книги и ходила на бессмысленные фильмы. К воскресенью я выглядела и чувствовала себя великолепно. С изяществом отфутболила десяток ухажеров, – впрочем, двоим посимпатичнее после долгих уговоров свой номер телефона оставила.

В понедельник утром я была готова приставить нож к горлу директора и не убирать его, пока не получу денег.

Это оказалось даже проще, чем я предполагала. Неделя беспробудного сопровождения деловых партнеров превратила Владимира Петровича в существо усталое и серое лицом.

– Здравствуйте, дорогой шеф! – начала я, лучезарно улыбаясь. – У меня к вам есть серьезный разговор.

Шеф поморщился. То ли я так ослепительно выглядела, то ли слишком громко говорила.

– Сегодня?

– Сейчас.

– М-м-м…

Этот стон я расшифровала как «хорошо, я вас внимательно слушаю».

– Владимир Петрович, дело в том, что вчера мне предложили очень выгодную работу. Предложение настолько заманчиво, что, несмотря на то что мне будет очень жаль вас огорчить, боюсь, что мне придется это сделать.

Выражение глаз шефа после моей тирады не изменилось ни на йоту. Меня это насторожило.

– Мне бы не хотелось бросать работу с вами на полпути. Вы для меня очень важный и нужный клиент. Но дело в том, что финансовая заинтересованность – это тоже для меня очень важно…

Владимир Петрович не мигал. Я замолкла.

Потом начала снова:

– Понимаете, мне реально предложили сумму вдвое больше той, на которую мы с вами договаривались.

Шеф слегка ожил.

– Вдвое?

– Да. (Вот ведь вру и не краснею!)

– И что вы предлагаете?

От такой постановки вопроса я слегка опешила, но быстро нашлась:

– Я предлагаю вам вдвое увеличить мой гонорар.

– На каком основании?

– На том основании, что я этого достойна.

Следующие секунд тридцать мы пристально смотрели друг другу в глаза. Видимо, оба пытались высмотреть слабину.

Владимир Петрович сдался первым:

– Ладно. Десять процентов за наглость.

– Этого мало.

– Безусловно. За такую наглость этого мало.

– Отлично, тогда скажите, кому передать эскизы.

– Мне.

Я полезла в сумку за папкой. «Ну и ладно, ну и ну его, ну и найду себе другую работу…» – пронеслось у меня в мозгу.

Владимир Петрович очень лениво начал рассматривать распечатки. Мне показалось, что прошло полдня, пока он не заговорил.

– Ладно. За эту работу я добавлю еще десять процентов. Довольны?

С одной стороны, я была довольна. Если быть честной, то это именно та сумма, на которую я и рассчитывала, но я решила еще повыкобениваться для приличия.

– Нет, конечно. Ну да ладно. Только ради вас. Да и работа у вас интересная, жалко бросать…

С этими словами я сгребла распечатки со стола и стала запихивать их обратно в сумку.

– Я рада, что вам понравились эскизы. Я еще немного подправлю цвета и на следующей неделе…

Владимир Петрович накрыл мою руку своей, и я почему-то замолчала.

– Знаете, я, пожалуй, добавлю вам еще десять процентов.

– За что? – спросила я шепотом.

– За красивые глаза.

Черт! Давненько меня не вгоняли в краску. Залопотав что-то совсем невнятное, я выдрала руку, схватила эскизы и вылетела из кабинета, красная как рак. Хорошо, что секретарши не было на месте, не хотела бы я, чтобы она меня узрела в таком виде.

– Вот бы мне так! – вздохнула Ирина и выключила компьютер.

Всю дорогу до работы она завидовала Марине всеми оттенками черной зависти. И молодая, и красивая, и смелая, и нахальная. И зарплату в полтора раза увеличила в один момент, и похмельного мужика к жизни вернула – ишь как он ее за руку-то!

«Кому-то все, – жертвенно подумала Ирина, – а кому-то ничего».

И тут ее посетила неожиданная мысль. Настолько неожиданная, что Петрова едва не пропустила остановку. «А ведь она – это я!».

«Она – это я»,– повторяла Ирина, вместе с очередью вытекая на поверхность. «Я же ее придумала, – думала Петрова, подходя к офису,– она ведь полностью от меня зависит. Что захочу, то она и сделает».

Ирина усаживалась за стол в смутном состоянии рассудка. По всем рассуждениям получалось, что Марина – это частично она, бухгалтер Петрова. Ведь не могла же она придумать то, чего не было в ней самой. Значит, все, что делала Марина, в состоянии сделать и ее создательница.

Некстати возникло воспоминание о неудачной попытке совращения мужчин. Ирина даже передернулась от отвращения и сосредоточилась на работе. Это удавалось плохо из-за мыслей о Марине, которая наверняка еще валялась в постели. Возможно, в компании с каким-нибудь мускулистым и нежным брюнетом. «Каким брюнетом? – разозлилась на себя Петрова. – Я ее из головы выдумала, нет ее, не существует! И вообще, вернусь домой и напишу ей страшный финал. Попадет под машину, тогда будет валяться в постели… с переломом обеих ног! А что это я делаю?»

Ирина попыталась понять, что это за цифры она вводит и какие поля заполняет. От мозгового перенапряжения ее спас телефонный звонок. Звонили по внутреннему.

– Петрова? – сказал директор. – Зайди ко мне, дело есть.

Ира положила трубку и сдержанно чертыхнулась. Директор вспоминал о ней только при появлении проблем с программой учета. Или новый тип проводки нужно сделать, или изменить форму отчета, или еще какая-нибудь проблема, требующая предельной концентрации. Сейчас у Иры не то что предельной – нормальной концентрации не наблюдалось. Следовательно, возиться придется долго и нудно, да и шеф будет поминутно подгонять. «Почему он главбуху не поручает такие дела? – кипятилась Петрова. – Или кому-нибудь из этих… системных администраторов? Я всего лишь бухгалтер!»

Вопросы были риторическими, как «Камо грядеши?». Главбух, суровая тетя Нина, была отличным администратором, но к компьютеру относилась… сложно. Так дикарь относится к жертвенному ритуалу. Все необходимые действия она могла проделывать быстро и точно, но любой сбой программы вызывал у нее животный ужас. Мальчики-администраторы, наоборот, наводили ужас на компьютеры. В их присутствии мониторы мигали, программы зависали, а клавиатуры переставали нажиматься. Сисадмины, надо признать, быстро укрощали вверенную им технику, но к бухгалтерским программам относились презрительно. «Что это за интерфейс! – раздраженно бросали они. – А язык? Это разве инкапсуляция?» При этих словах лицо главбуха становилось почтительно-боязливым, как у дикаря, который слушает камлание шамана.