- Паш, - сказал, едва он снял трубку, - это Глеб. Надо переговорить.

- Ты где? - задал вопрос Пашка.

- Я рядом с больницей, где Стася лежит.

- Значит, уже знаешь?

- Я знаю, что она в больнице. Но мне не говорят, что с ней.

- Приезжай ко мне, переговорим.

Помчался к другу. Пашка ждал меня у подъезда.

- Что с моей женой? - выпалил я вместо приветствия.

- С бывшей женой, - поправил Пашка, прикуривая сигарету.

- Хорошо. Что с моей бывшей женой?

- Глеб, я в курсе, что Стася застала тебя с любовницей и подала на развод.

Я нетерпеливо махнул головой, но Павел не дал себя перебить:

- Я знаю, что вас развели. А еще я знаю, что она улетела в Малайзию.

- Я тоже все это знаю. А теперь скажи мне то, чего я не знаю. Что с моей женой?

- Она была беременна, - ответил Паша и зачем-то уточнил, - ребенок твой.

Последняя фраза была до того глупой и неуместной, что я недовольно скривился. Можно подумать, что у Стаськи мог быть ребенок от другого мужчины. Или что я мог бы сомневаться в отцовстве. Стоп. Ребенок! У нас со Стаськой будет ребенок! Я даже представил этого ребенка. Розового, пухлого, с ямочками на щеках и зелеными Стаськиными глазами. И эта картинка была такой яркой и завораживающей, что я невольно улыбнулся.

- Плод перестал развиваться. Потом началось воспаление. Пришлось делать операцию, - продолжил Пашка.

Странно и неправильно было слышать о нашем со Стаськой ребенке - плод. Какой же он плод? Это же наш ребенок, наш малыш, самый лучший на свете. И вдруг - плод.

- Как перестал развиваться? - тупо переспросил я.

- Замершая беременность, - ответил Пашка. - Иногда ребенок перестает развиваться. Умирает.

Он протянул мне пачку сигарет, я машинально достал одну. Прикурил. Мозг отказывался воспринимать информацию.

- Наш ребенок умер?

- Да.

- А Стася, что с ней?

- Она не заметила сразу, срок очень маленький. Началось воспаление. Позвонила из Стамбула, пожаловалась на боли. Я встретил ее в аэропорту, стразу повез в клинику. Там сделали узи и отправили на операцию.

- А сейчас? Как она сейчас?!

- Глеб, сейчас она отходит от наркоза.

- Она в порядке?

Пашка глубоко вздохнул.

- Глеб, у нее больше не может быть детей.

До меня как-то плохо доходил смысл сказанных Пашкой слов.

- Она в порядке?! - повысил я голос.

- Она поправится, - твердо сказал Пашка. - Но детей у нее не будет. Никогда.

Я постарался отбросить от себя мысль о детях. Об этом можно подумать позже. Постарался не думать о нашем погибшем малыше. Сейчас самым главным было здоровье моей женщины.

- Паша, любые врачи, любые лекарства, любые клиники - все, что только нужно для ее здоровья, - начал я.

- В этом даже не сомневайся.

- Я сейчас поеду к ней.

- Нет, - твердо сказал Павел.

- Я поеду, - упрямо повторил я.

- Нет, Глеб. Во- первых, она еще не отошла от наркоза. Во-вторых, тебя не пустят. Поезжай домой, постарайся поспать. Я завтра с утра буду в клинике и тебе позвоню.

Я не стал спорить. Я просто вернулся к клинике и провел всю ночь в машине на парковке. Рано утром приехал Павел. Меня он не заметил, сразу прошел в приемный покой.

Я выдержал двадцать минут и позвонил ему.

- Ты где? - спросил Павел.

- Внизу, в машине.

- Сейчас выйду.

Он вышел минут через пять, подошел ко мне.

- Как Стася?

- Проснулась.

- Как она себя чувствует?

- Физически нормально.

- Как долго она пробудет в больнице?

- Если все будет хорошо, то дня через три ее выпишут.

- Я хочу увидеть свою жену.

- Глеб, - сказал Пашка, - не ходи туда, не надо.

- Она, - медленно подбирая слова, спросил я, - винит меня? Не хочет меня видеть?


Пашка прикурил сигарету, глубоко затянулся.

- Она винит себя, Глеб. И это самое плохое.

- Она что-то сказала?

- Да ничего особенного она не сказала. Только это невооруженным глазом видно, винит она себя.

- Скажи, если бы она была в Москве, ребенка удалось бы сохранить?

- Я не знаю, Глеб. И никто не знает. Медицина не терпит сослагательных наклонений.

- А ты? Ты как считаешь?

- Как врач, я ответил на твой вопрос. А как мужчина, вот что тебе скажу: если бы ты держал свой член в штанах и не гулял налево, она бы не застала тебя с любовницей. Не сбежала бы от тебя на черте-знает-какой остров в жопе мира и не просидела бы там два месяца. Она бы пошла в хорошую клинику в Москве и наблюдалась бы у лучших врачей. Помогло бы это ей? Я не знаю. Возможно, этого ребенка она бы выносить не смогла. Но, возможно, у нее бы осталась надежда забеременеть еще. Скорее всего, осталась бы. Мужчина должен защищать свою женщину, Глеб. Ты не защитил. И теперь она лежит в палате, улыбается как кукла и тихо ненавидит себя. Ты знаешь, что она сказала, когда пришла в себя после наркоза и узнала, что детей у нее больше не будет? Она сказала: "вот все и кончилось"! Так что не ходи к ней, не делай ей еще хуже. И еще. Ты, Самойлов, больше не звони мне. Не о чем нам с тобой разговаривать.

Он развернулся и ушел. Я даже не заметил куда. Стоял, как громом пораженный. Потому что Пашка был прав. Если бы я не был таким мудаком, Стася осталась бы в Москве. Мы бы нашли самого лучшего гинеколога. Он бы наблюдал ее постоянно. И даже если бы с ребенком что-нибудь случилось, медицинскую помощь ей бы оказали вовремя. Из-за меня, моя жена осталась одна. Что она почувствовала, когда узнала о ребенке? Собиралась ли мне сказать? Была ли готова меня простить? Или, наоборот, навсегда вычеркнула меня из своей жизни? А сейчас? Что мне делать сейчас? Наверное, Пашка прав. Нужно дать Стасе время прийти в себя. Хотя бы сегодня. А завтра я приду к ней. И пусть говорит, что хочет. Пусть винит меня. Только бы не себя.

Бессонная ночь давала о себе знать. Поехал домой. По дороге позвонил Зинке.

- Чего тебя нужно? - начала она.

- Зина, ты знаешь, как Стася?

- Нормально. Лежит, видеть никого не хочет.

- Зина, меня к ней вчера не пустили.

- Правильно сделали. И сегодня не пустят. И завтра тоже.

- Почему?

- Глеб, она просила никого к ней не пускать. НИКОГО, понимаешь?

- Но я должен быть с ней!

- Глеб, ты понимаешь, что она сейчас чувствует?! Она ребенка потеряла!

- Она потеряла нашего ребенка, Зина! Именно поэтому я должен быть с ней!

Зинка вздохнула в трубку.

- Глеб, я тебя понимаю. Ты сейчас успокойся и подумай о том, что она не только ребенка потеряла. Она потеряла возможность иметь детей. Вообще. Навсегда.

- Зина, над этом проблемой мы со Стасей подумает позже. И решим ее.

- Нет, Глеб. Это ты так считаешь. А Стася думает по-другому. Это у нее не может быть детей. А у тебя - сколько угодно. Ты ведь ей уже показал однажды, что она не единственная женщина на свете.

Я не нашелся, что ответить, а Зина продолжила:

- И еще. Вспомни-ка, из-за чего она улетела в Малайзию! И ответь на вопрос: почему тебя не было рядом в ней, когда умирал ваш ребенок? Молчишь? Вот и молчи. И не ходи к ней. По крайней мере сейчас.

- Хорошо, - сказал глухо. - У меня только одна просьба: позвони, когда ее выпишут. И пришли счет из клиники, я все оплачу.

- Позвоню, - коротко ответила Зина и дала отбой.

А я доехал до дома и понял, что нет у меня сил думать об этом. Нужно взять паузу. Пусть Стася выйдет из больницы, я поеду к ней. Мы все решим. Мы возьмем суррогатную мать, мы усыновим ребенка, купим, в конце концов. Главное, что бы Стася была здорова. И счастлива. И со мной.

Желание выпить стало таким огромным, что я не стал себя сдерживать. Напился, как сапожник. И на следующий день тоже напился. И еще на следующий день. И, наверное, продолжил бы пить и дальше. Но на третий день моего запоя позвонила Зина и сообщила, что Стасю выписали из больницы, и дала ее новый адрес.

Я ехал к Стасе в полной уверенности, что все еще можно решить, что можно хотя бы постараться зачеркнуть прошлое и попробовать начать сначала. Я был уверен, что смогу ее уговорить. А уговаривать не пришлось. Оказалось, что Стася все уже решила. И когда посадка на рейс Москва - Нью-Йорк была окончена, я сел в машину, чтобы покинуть аэропорт. Только что-то держало меня. Какая-то нелепая надежда на то, что вот сейчас стеклянные двери откроются, и из них выйдет моя жена. И подойдет ко мне. И я посажу ее в машину и повезу домой. И все будет хорошо. Самолет давно улетел, двери открывались с завидной регулярностью, выпуская из здания других пассажиров, а я все сидел и сидел. Потом завел двигатель и медленно поехал к выезду, чувствуя, что безвозвратно потерял что-то важное. Что-то, без чего моя жизнь никогда уже не будет прежней.

Глава 18. Стася

По дороге в клинику я сидела, боясь пошевелиться, судорожно сжимая ноги. Мне казалось, если я их разожму, кровь хлынет из меня потоком. А для меня это была даже не кровь, это была жизнь моего ребёнка.

Пашка притормозил у самых дверей приемного покоя, выскочил из машины и на руках занес  меня в больницу.

У неё маточное кровотечение, - закричал громко, - позовите Суслова, я звонил. И каталку скорее.

Меня положили на каталку и повезли в отделение. Пашка шёл рядом, держа меня за руку. По дороге к нам присоединился врач, кажется, тот самый, которого звал  Пашка. Меня отвезли в смотровую, сделали узи.

- Станислава Юрьевна, - обратился ко мне врач, - дело в том, что некоторое время назад ваша беременность замерла. Плод перестал развиваться. В таких случаях его удаляют. Поскольку данная процедура не была проведена вовремя, у вас началось воспаление.