– Кто это? – спрашивает Леонардо, снова беря меня за руку.

– Один студент из Академии искусств, он приходит сюда ради картин Караваджо.

– Он без ума от тебя, ты знаешь?

– Да перестань, – я машу рукой, – ему всего двадцать!

– Вот именно, – многозначительно отвечает Леонардо уверенным тоном.

Покачиваю головой, улыбаясь. На самом деле до сегодняшнего дня я особенно об этом не думала, но взгляд, который бросил на меня Мартино пару минут назад, делает эту гипотезу более чем правдивой. Надеюсь, он не слишком расстроился.

* * *

Все мысли растворяются, когда сажусь на «Дукати» и прижимаюсь к Леонардо. Я чувствую себя свободной и в безопасности, прижавшись к его плечам. Мы несемся к побережью, и утренний бриз обдувает наши лица, а на голубом небе – ни облачка. Мне удобно на сиденье этого мотоцикла. Мне хорошо с Леонардо, и я понимаю, что сейчас не хотела бы быть ни в каком другом месте. Уже в районе Ла Понтина[39] воздух начинает наполняться ароматами соли, водорослей, соснового бора. Пахнет морем.

Сабаудия[40] раскидывается перед нашим взором, городок с особой изысканной атмосферой, словно сошедшей с картин Де Кирико[41]. Теперь я понимаю, почему римская интелллигенция 50-х годов выбрала ее своим летним укрытием. В этом месте есть что-то волшебное, восхитительное сочетание моря, озера, болот, леса и пустыни. «Дукати» летит по асфальту набережной, и на многие километры дюны перемежаются со средиземноморской растительностью, до самой горы Чирчео[42], где белое золото песка сдает позиции зелени побережья.

Леонардо останавливает мотоцикл на парковке у края дороги, отсюда спускаемся пешком – по деревянной лесенке, ведущей к пляжу. Время от времени он заботливо подает мне руку и помогает сойти. Он внимателен, с ним мне ничего не страшно и я ни в чем не чувствую нужды. И как бы ужасно это ни звучало, не нуждаюсь даже в Филиппо.

– Боже, какая красота эти дюны! – мои глаза полны восхищения. Ветер оставил на белейшем песке рисунки и узоры, которые кажутся творениями художника. Глубоко вдыхаю, и соленый воздух наполняет меня всю.

– Я же тебе говорил, что это того стоило… – напоминает Леонардо, окидывая меня взглядом.

Мне действительно нужно было выйти на открытый воздух, увидеть дневной свет. Да, я люблю свою работу, но она съедает мои глаза, мою кожу: пронизанные влажностью стены, растворители, пыль, леса, кисточки, которые нужно отмывать… Паола вечно наезжает. Мне и правда нужно было оторваться, а здесь настоящий рай: природа и чистая вода.

Пляжный смотритель выходит нам навстречу, у него загорелая кожа – уже в мае – и выгоревшие на солнце волосы. Он организует нам два шезлонга прямо у воды и спрашивает, не хотим ли мы чего-нибудь выпить. Мы заказываем два бокала просекко[43], и он удаляется. Вокруг нас совсем мало людей: одна мама с маленькими детьми и пожилая пара с обгоревшей красной кожей – наверняка немцы.

Леонардо расстегивает рубашку, подходит к воде и, закатав края брюк, мочит ноги, чтобы почувствовать ее. Он кажется в своей стихии, с его неухоженной щетиной и загорелым торсом Леонардо вполне можно принять за моряка. Потом поворачивается ко мне:

– Ты совсем не хочешь надевать этот купальник?

– А ты?

– Мой уже на мне.

Беру сумку и иду переодеваться в одну из кабинок. Надо признать, что у Леонардо прекрасный вкус: купальник очень красивый – вещь высокого класса. Лямки завязываются на шее – моя любимая модель, поскольку подчеркивает линию плеч (единственную часть моего тела, которая действительно мне нравится, заодно с руками). Благодаря постоянному пребыванию на лесах и стремянках (что требует напряжения мышц), у меня плечи как у пловчихи!

Ну вот, я готова. Теперь нужно просто вернуться, лечь на шезлонг и расслабиться. На мгновение вижу улыбку Филиппо, ямочки, его светло-зеленые глаза, а потом это нежное выражение лица внезапно становится ледяным. Но когда открываю дверь кабинки, солнечный свет ослепляет меня и разом удаляет это видение.

* * *

Леонардо ждет меня у шезлонгов, в очках и с бокалом в руке. Он уже снял одежду, оставшись только в плавках. У него тело мощное и до невозможности сексапильное (не сулящей ничего хорошего сексуальностью). Однако оно не похоже на накачанные, скульптурные фигуры культуристов; его мышцы кажутся сформированными скорее работой на открытом воздухе, чем часами в спортзале. Правда, Леонардо слегка отяжелел в области живота, как и положено настоящему повару и такому типу как он – умеющему наслаждаться жизнью. Вдобавок татуировка на спине придает ему чертовскую привлекательность: я не в силах оторвать от него взгляд.

Беру свой бокал, стоящий на столике рядом с тарелочкой арахисовых орешков.

Леонардо с удовольствием разглядывает меня, и я внезапно понимаю, что совсем не чувствую себя готовой к выходу в купальнике. В последние несколько месяцев, благодаря придающему уверенность присутствию Филиппо, я расслабилась за столом…

– Этот купальник тебе идет, – говорит он, его взгляд останавливается на груди. Купальник и правда волшебный, он превратил мой второй размер в полноценный третий. А вообще, мне почему-то кажется, что после того, как мы занимались любовью, моя грудь увеличилась на полразмера. Критическая точка, приводящая меня в отчаяние, – моя попа: она отнюдь не выглядит высокой и упругой. Кроме того, сзади прячется ужасный целлюлит. Его, может, и не видно, но он заставляет меня чувствовать себя несовершенной, а главное, он вовсе не собирается исчезать, несмотря на дорогущий и противный термальный препарат, который мне посоветовала Гайя. (Хотя, честно говоря, я была не слишком последовательной: я наложила препарат всего три раза, а на четвертый сдалась, мне надоело перемазывать пижаму, постель и, просыпаясь, чувствовать все тело липким.)

При всем при этом Леонардо, похоже, наслаждается каждой частичкой моего тела, судя по взглядам, которые он на меня бросает. Мне это приятно и очень льстит. Понимание, что нравишься мужчине твоей мечты, приносит огромное удовлетворение.

– Пойдем! – вдруг говорит он, обнимая меня за талию и подталкивая к воде.

Мы вместе ныряем в теплое зеленоватое Тирренское море. Леонардо догоняет меня и начинает брызгаться, поднимая фонтаны воды, и я чувстую себя легкой, живой, иной. Потом мы ищем друг друга под водой и переплетаемся руками и ногами, как щупальцами. Я сдвигаю с его лица мокрые волосы и целую в губы, которые сейчас имеют солоноватый вкус. Он сжимает мои бедра, чтоб я почувствовала его твердый член, затем сдвигает купальник и начинает пощипывать за сосок, лаская ягодицы другой рукой.

Мы оба возбуждены и уже готовы преступить грань, но приближение мамы с двумя детьми заставляет нас отказаться от наших фантазий. Улыбаемся и выходим из воды, перенося все на другой раз.

Я отжимаю волосы и собираюсь лечь на свой шезлонг.

– Или сюда, – говорит Леонардо, освобождая мне место на своем.

Он обнимает меня за плечи, а я прижимаюсь к его горячему телу. Мы так и остаемся, без слов, укачиваемые ритмом волн и нашего дыхания. Одной ногой я касаюсь мелкого песка, раскапывая ямку. Вспоминаю, как в детстве, на пляже Лидо, играя с песком я в конце концов бывала вся перепачкана в нем, к отчаянию моей мамы. Порой, например сейчас, мне не хватает родителей. Кто знает, чем они нынче заняты? Могу сказать почти с уверенностью, что мама на кухне – готовит одну из своих знаменитых паст – или занимается покупками. А вот папа, наверное, у Антонио, своего лучшего друга, тоже бывшего моряка, составляет список новобранцев для отделения Добровольцев Гражданской Охраны. Обычно в эту пору он активно отдается добровольческому комитету (намного лучше ручных поделок!). Они не знают, что случилось со мной за прошедшие месяцы, и, должно быть, думают, что я спокойно плыву по течению вместе с Филиппо. Однако на самом деле я здесь – на побережье великолепного моря, в объятиях мужчины, который буквально перевернул мою жизнь. Отрицать бесполезно, Леонардо по-прежнему – часть моей жизни, он забился в нее, как песок.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он внезапно, продолжая непрерывно смотреть на отдаленную точку на горизонте.

Этот вопрос, такой неопределенный, смущает меня, и я гадаю, что Леонардо имеет в виду.

– Ты имеешь в виду, как я чувствую себя сейчас?

– Да, но не только, – отвечает и поворачивается ко мне. Его взгляд будто хочет что-то прочитать внутри меня. – Как ты чувствуешь себя сейчас и как ты вообще себя чувствуешь, после того, что случилось тем вечером?

Это вопрос, которого я предпочла бы избежать. Чтобы ответить, мне нужно навести порядок в хаосе мыслей и чувств, бушующем внутри меня уже несколько дней. Я пытаюсь сделать это, и неожиданно на меня находит странная эйфория. Потому что, несмотря на гнетущее чувство вины и тяжесть измены, мне уже давно не случалось переживать настолько насыщенные мгновения жизни. Не случалось, пожалуй, с тех пор, как мы расстались тогда в Венеции с Леонардо.

– Когда я с тобой, мне хорошо, – отвечаю, – но только если не думаю обо всем остальном.

Он кивает, наверное, чувствует то же.

– А ты? – спрашиваю, в ожидании подтверждения.

– Я стараюсь получить все лучшее от этой жизни, Элена, я всегда так поступаю. И сегодня, похоже, у меня это получилось.

Под его длинными ресницами на мгновение пробегает тень, потом Леонардо улыбается, и тень пропадает.

– Пойдем прогуляемся, – говорит он, начиная одеваться.

* * *

Мы проходим немного вдоль линии прилива, позволяя волнам окатывать нас. Я с энтузиазмом ребенка наблюдаю, как наши следы исчезают на влажном песке. Леонардо берет меня за руку, будто собирается отвести в какое-то определенное место.

Атмосфера пляжа Сабаудии ускользающая: мало людей, взглядов и голосов. Море с одной стороны, а с другой – ряд роскошных вилл, убежище высшей элиты Рима, еще пустующих в эту пору года.