— Перечисли те звуки, которые слышишь четче остальных, — произношу я настолько тихо, что замечаю, как она немного сдвигает брови, прислушиваясь.

— Хмм, ты серьезно? — задумчиво бормочет Лиса себе под нос.

— Абсолютно, — уверенно заверяю ее я.

— Шум автострады вдоль набережной, — сделав небольшую паузу, говорит Алисия. — Вертолет прямо над нами. Он движется вправо, к центру города… Что еще? Сигнал пришвартовывающегося корабля в порту.

— Какой это корабль?

— В смысле? Не космический же, — усмехается Лиса, приоткрывая губы, за которыми поблескивают белоснежные зубы.

— Улыбайся чаще, Лиса. Тебе очень идет, — произношу я, изучая ее лицо, будучи уверенным, что она не поймает меня за этим.

— Не смотри на меня, — мрачнеет девушка, на ментальном уровне ощутив мой зрительный интерес.

— Я не смотрю.

— Когда ты смотришь, это ощущается даже с закрытыми глазами.

— Но мы говорим о звуках, Лиса, — плавно возвращаю я ее к теме нашего разговора.

— Грузовой корабль. Мне кажется, что грузовой, — произносит Лиса, снова хмуря брови. Ей нужно научиться владеть лицом, чтобы избежать раннего старения. Но этим вопросом займется Мак.

— Ты права. Дальше. Что еще?

— Чайки, — восклицает Лиса и снова чуть заметно улыбается. — Они прилетели за кораблем. Я слышу, как они кричат. В порту идет разгрузка, я слышу, как работает кран. Ставит и поднимает что-то очень тяжелое. Звук такой… хмм. Что-то деревянное.

— Ящики, ты умница. Дальше?

— Ветер. Он стучит козырьком на крыше соседнего дома. Где-то гремит музыка, возможно, в открытом кафе на берегу.

— Что еще, Лиса?

— Мое платье… — начинает девушка и замолкает, сжав губы.

— Платье? — переспрашиваю я, невольно скользнув по бледно-розовому шелковому приталенному платью с широкой юбкой до колена. При каждом порыве ветра юбка подлетает вверх, но я не из тех, кому интересно заглядывать, что я там не видел? Вопрос в том, зачем она надела такое платье, зная, что мы будем проводить занятие на крыше. Случайность или намеренный выбор?

— Шелк шуршит, когда ветер играет подолом. Точнее, не играет, а задувает его чуть ли не до талии. Я идиотка. Мне стоило надеть джинсы, — Лиса издает смущенный смешок.

— Почему не надела?

— Не знаю, — пожимает плечами она, переставая улыбаться.

— Женщина всегда знает, по какому случаю одевается. Или для кого.

— Ты прав. Я хотела быть, как Дафни. Она всегда очень элегантна, — признается девушка с некоторым смущением. Как ей удается быть одновременно такой естественной и такой закрытой, неуверенной в себе?

— Иногда, чтобы выглядеть элегантной, не нужна одежда. Этому научит тебя Мак. Дафни обучала она же. Расскажи, что еще ты слышишь?

— Ток крови в ушах. Он идет фоном, но если прислушаться, то мы всегда живем с этим звуком. Еще песчинки скрипят под ногами. Слышишь?

— Я уволю уборщицу, — произношу с улыбкой.

— Нет. Они мелкие, незаметные. Не надо, — поспешно исправляется девушка.

— Я пошутил, Лиса. Это крыша. Здесь всегда пыль и песок. Их приносит ветер.

— Мои волосы бьют по плечам, и твой голос… — Лиса опускает голову. — Твое дыхание и стук сердца. Ты сжимаешь поручень сильнее. Ты не любишь, когда говорят о тебе.

— Нет не люблю, — признаюсь я.

— Почему?

— Не люблю, когда люди говорят о том, чего не понимают.

— А ты хочешь, чтобы поняли?

— Это разрушило бы легенду, Лиса, — глухо отвечаю я, глядя вниз, и делая тяжелый вздох.

— Ты устал, Рэн.

— Нет. Я слишком молод, чтобы ощущать усталость.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать восемь, — отвечаю не задумываясь, и мысленно ставлю ей плюсик. Она начала «работать». И я даже не сразу понял, в какой момент.

— Так мало. Ты выглядишь старше.

— Сомнительный комплимент, — ухмыляюсь я, и новый порыв опять доносит до меня цитрусовый запах духов Лисы.

— Уверена, что найдутся сотни тех, кто скажет тебе обратное. Мне нет нужды льстить тебе. Ты и сам все о себе знаешь. Ты несомненно привлекателен для противоположного пола, но не это в тебе цепляет по-настоящему. Точнее, не цепляет, а отталкивает. Ты создаешь вокруг себя биополе, почти ощутимое. Кажется — стоит к нему прикоснуться, как получишь разряд электрического тока. А для женщины нет ничего более заманчивого, чем опасный мужчина.

— Ты выдаешь ваши женские слабости? — с легкой улыбкой спрашиваю я. Ее попытки играть по моим правилам так забавны. Но с кем-то другим, возможно, у нее будет шанс.

— Нет, я делюсь наблюдениями. А как насчет тебя? Что ты слышишь, когда закрываешь глаза? — спрашивает Лиса, делая еще один шажок к своей цели. Прищурившись, я поворачиваюсь к ней вполоборота, облокачиваясь на ограждение. И она делает то же самое, не открывая глаз, полностью повторяет мою позу. Ох уж этот подол! Она смеется, свободной рукой удерживая юбку и выглядит как Мерлин Монро в известном ролике. Только Лиса куда изящнее Мерлин, и точно намного красивее.

— Давай я лучше расскажу о том, чего не слышу. Но не могу забыть, и каждый раз я включаю музыку находясь наедине с собой, чтобы не возвращаться мысленно туда, где остались эти воспоминания.

— Звучит интригующе. И жутковато, если честно, — говорит Лиса, снова поворачиваясь в сторону озера, и приподнимая лицо навстречу ветру. — Надеюсь, что это не голоса, которые призывают тебя делать что-то противозаконное?

— Я не одержимый бесами, Лиса. Разве что совсем чуть-чуть, — ухмыляюсь я. — Ты когда-нибудь задумывалась над тем, что не существует абсолютной тишины? И когда люди говорят, что-то вроде: стояла звенящая тишина, они тем самым противоречат самому смыслу фразы. Тишина не должна звенеть. И сама земля издает гул на низкочастотном уровне, который можно замерить специальными приборами. И космос тоже, но это те самые фоновые звуки, вроде названного тобой потока крови, которые присутствуют с нами всегда. Бытовые приборы тоже выдают определенные шумы даже в выключенном состоянии. А ты слышала, как трещат обои, Лиса? Как скрипят половицы хлопают двери в соседних квартирах? Шорох шагов, пьяный мат соседей, громко орущий телевизор, и глухие удары, а потом сдавленные крики о помощи женщины, избиваемой своим обдолбанным мужем, детский плачь и смех подростков, которые курят марихуану под лестницей, сплевывая на пол скопившуюся слюну, монотонное покачивание лампы над головой и басы панк-рока у соседей сверху, которые то ли танцуют, то ли падают, не в силах удержаться на ногах, шум воды, бегущей по трубам, когда кто-то выше по стояку смывает туалет. Постоянное хлопанье дверей в подъезд и шаркающие шаги по коридору, звяканье ключей, мяуканье голодных кошек. Для многих все эти звуки являются обыденными, сливаясь в шумовую симфонию, с которой живешь каждый день. Но у меня так не получалось. И хуже всего, самым раздражающим для меня был именно треск отклеивающихся обоев и едва различимый звук осыпающейся штукатурки с потолка. Ты можешь не обращать на подобные мелочи никакого внимания, проваливаясь в сон или бодрствуя, занимаясь своими рутинными делами, читая, думая, мечтая о чем-то. Но, если ты слышишь этот треск круглые сутки изо дня в день, то он становится оглушительным, звонким, не дает уснуть, заставляя вздрагивать каждый раз, когда треск усиливается во время непогоды или дождя. Даже стук капель в окно не способен его заглушить. Ты лежишь, смотришь раскрытыми глазами в потолок, и думаешь, что сходишь с ума. Ведь нормальные люди не могут так реагировать на обычные звуки, которые издают старые дома. Утром ты встаешь и сдираешь обои, смываешь до бетона стены и потолок и покрываешь чистым и ровным слоем свежей краски, но ночью происходит то же самое.

— Почему? Почему происходит то же самое? — завороженно спрашивает Лиса.

— У соседей за тонким перестенком точно так же трещат обои и сыплется штукатурка, — отвечаю с легкой улыбкой, хотя произношу совсем не веселые вещи. — А спустя полгода, я начинаю еще слышать, как лопается краска на стенах и потолке, и вот это еще больше, сводит с ума.

— Я выросла в комнате с матерью в четырехэтажном бараке с коридорной системой. У нас даже туалета не было. Но я не помню, чтобы так заморачивалась насчет звуков, — с легким недоумением говорит Алисия.

— Потому что это были не единственные звуки, которые ты слышала в течении дня, — отвечаю я, опуская взгляд на свои руки, невольно вспоминая сколько раз ожесточенно срывал обои, клеил снова, наносил краску, соскребал ее до самого основания.

— Что это значит? — Лиса повернула голову в мою сторону и нарушила правило, открыв глаза.

— Попробуй предположить, — убирая руки в карманы брюк, я спокойно встречаю вопросительный взгляд синих глаз.

— Ты редко выходил из дома? — неуверенным тоном предположила Лиса.

— Близко. Но не совсем верно, — отрицательно качаю головой, невозмутимо улыбаясь. — Я никогда не выходил из дома до семнадцати лет. Я вырос в комнате размером три на четыре метра с замурованными окнами и запертым замком на двери.

— Какой ужас! Почему? Ты болел? — потрясенно распахнув глаза, спросила Лиса, всматриваясь в мое лицо и наверняка ища там следы каких-то серьезных заболеваний, психических отклонений или душевной травмы. Я равнодушно пожимаю плечами, поворачиваясь спиной к ограждению и опираясь на него.

— Какая теперь разница? Никто не способен так ценить этот мир, открытое пространство и бесконечный горизонт за моей спиной так, как я. — Хотя, думаю, ты отчасти способна.

— Почему ты так думаешь? — все еще находясь в состоянии глубокого потрясения, спрашивает Лиса. Обхватив себя руками, она тоже прислоняется к перилам, забыв, как совсем недавно боялась даже подойти к краю крыши.