Эльберг Анастасия, Томенчук Анна

Weekend

Мирквуд

Лето 2010

Вивиан

Среда


— Если ты хочешь знать мое мнение, то их предложение не так уж и плохо. Но есть пара моментов, на которые следует обратить внимание. Во-первых, конечная сумма указана не в евро, а в долларах. Я проконсультировался с отцом, и он говорит… — Адам замолчал, вернул один из листов, взятых из тонкой папки, на место, и посмотрел на меня. — Вивиан, тебя интересует то, что я говорю? Или я устраиваю тут театр одного актера?

Я поудобнее устроился в кресле и взял стоявшую на журнальном столике чашку с кофе.

— Не сказал бы, что это самая занимательная в моей жизни история, но я тебя слушаю. На данный момент ты остановился на долларах и евро, которые с моей точки зрения отличаются только тем, что первые обозначаются смешным крючком, а вторые — не менее смешным полукругом. Заметь, они оба перечеркнуты, но, тем не менее, в мире есть целая куча людей, которых они лишают сна и аппетита.

— Заметь, что речь идет о наших долларах и евро. И основная часть из них — твои.

— Если я потеряю все крючки и полукруги, то отправлюсь в Тибет и буду наслаждаться одиночеством и покоем. И вернусь в Европу только тогда, когда захочу тепла и человеческого общества. Хотя насчет последнего не уверен. Скажи, тебе когда-нибудь говорили, что ты готовишь отвратительный кофе?

Адам закрыл папку и положил ее на угол стола.

— Мы обсуждаем этот чертов проект переезда уже целую неделю. Ты не хочешь поставить точку и забыть об этом кошмаре?

— Ты не хочешь меня слушать. Я уже десять раз говорил тебе, что не собираюсь переезжать. Вариант, который они нам предлагают, не идет ни в какое сравнение с тем, что мы имеем сейчас. О том, что то здание может найти разве что знающий каждый закуток этого города человек, я молчу.

— Но оно больше нашего помещения в разы!

— Вам тесно, господин Фельдман? Вы хотите об этом поговорить?

Адам отшвырнул ручку, которую держал в руках, поднялся и подошел к окну кабинета. Жара держалась вот уже несколько дней, и сегодняшний вечер не был исключением. Не думаю, что горожане скучали по обычному для этих мест дождю, но я бы не отказался от пары часов прохлады.

— Нет, черт побери, мне не тесно! Но тесно гостям!

— Не припомню, чтобы кто-то из них жаловался на тесноту. За последние три месяца все столики были заняты один раз — во время празднования дня рождения Колетт. А среди комнат наверху всегда найдется хотя бы одна пустая. Но если ты так фанатично предан своей идее, то можно было бы расширить помещение за счет парковки, и об этом я тебе тоже говорил: она слишком велика. И тогда у нас останется немного крючков и полукругов на другие, более важные цели.

— Например?

— На удовольствия.

Адам достал последнюю сигарету и скомкал пустую пачку. Я протянул ему зажигалку и взял пепельницу, стоявшую на углу стола, но он не удостоил меня взглядом и прикурил от спички.

— У тебя нет права дуться, — уведомил его я. — Ты, в отличие от меня, спал сегодня больше двух часов. Я же спал просто отвратительно. Мало того — меня разбудил не мой будильник, а твой отвратительный звонок. И потом ты, проявив отвратительную настойчивость и невоспитанность, позвонил еще раз и отвлек нас с Жанной от гораздо более приятных, чем сон, вещей. Так что не удивляйся, что у меня благодаря тебе отвратительное настроение.

— С чем тебя и поздравляю. В окружающем тебя пространстве есть еще что-то отвратительное?

— Ты, как всегда, отвратительно подобрал галстук.

Мой компаньон мне не ответил, и я, поколебавшись пару мгновений, достал портсигар.

— Думаю, на этом можно закончить ежедневный сеанс ругани и перейти к обсуждению рабочих вопросов?

— Уж пожалуй! Так что мы ответим этим недоноскам?

— Мы ответим им «нет».

Он выбросил сигарету в окно и вернулся в кресло, но уже через секунду снова вскочил и принялся мерить шагами комнату. В такие моменты я жалел, что в помещении клуба только один кабинет, и принадлежит он нам обоим: минутка спокойствия мне бы не помешала, особенно при учете того, что сегодня мы ждали целую толпу гостей.

— Если бы ты дослушал до конца, то понял бы… — Он замер посреди комнаты, посмотрел на меня и сделал разочарованный жест. — А, да что тебе говорить — хоть кол на голове теши, все едино. Ты не понимаешь, что нам нужно расти?

— Понимаю, и я согласен с тобой. Но расти качественно, а не вширь.

— Одно другому не мешает!

— Ни цента, Адам. Можешь мельтешить хоть до завтра. Свое решение я уже принял. И тебе придется его уважать.

В приоткрытую дверь заглянула Колетт.

— Добрый вечер, — поздоровалась она. — Вы только шумите или уже подрались?

— Хорошо, что вы пришли, мадемуазель Бертье, — сказал ей я. — Мы ждали вас. Нам нужен секундант.

— Вам нужен секундант, а гостям нужно ваше внимание, месье Мори, — ответила она в тон мне. — Давайте отложим дуэль. Обещаю, при случае я напомню вам о ней.

Я посмотрел на часы.

— Не рановато ли?

— Очарование этого гостя стирает все временные границы.

— Ах, это Сэм. Помню, они договаривались встретиться с Патриком. Я спущусь через пять минут, дорогая. Принеси ему что-нибудь и скажи, чтобы не скучал.

— Я уже принесла ему три порции виски. После пятой я буду просить чаевые, а после шестой ты должен будешь поднять мне зарплату.

— Переведем все это в валюту Самуэля Муна, что скажешь?

Колетт подбоченилась и широко улыбнулась. Сегодня на ней было темно-зеленое платье с золотым шитьем, плотно облегающее фигуру — по моему мнению, которое я ей высказывал не раз, лучшее в ее гардеробе — и созерцание нашего распорядителя вполне могло послужить отдельным удовольствием для гостей.

— Скажу, что мечты делают нашу жизнь живописнее.

— Да, ты права. Он художник, и ему это отлично известно. Думаю, он будет рад обсудить это с тобой.

— Жду тебя внизу, Вивиан. Пять минут и еще две порции виски для Муна-старшего. И ни порцией больше.

Адам, к тому времени уже снова занявший свое кресло, поднял телефонную трубку и жестом продемонстрировал мне свое презрение.

— Уйти с глаз моих, — пояснил себя он. — Мне нужно позвонить этим идиотам и сообщить, что мы не собираемся переезжать. Не хочу и думать о том, как они разозлятся.

— Я могу позвонить вместо тебя.

Он закивал, открыл ежедневник и достал оттуда визитную карточку, а потом набрал указанный на ней номер.

— А что ты скажешь им тогда, когда они начнут уговаривать тебя согласиться?

— Промолчу.

— Вивиан, спускайся к гостям и дай мне поговорить. У меня и до этого не было настроения для шуток, а теперь оно и вовсе пропало.

— Я не сказал, что просто промолчу. Это будет самое глубокомысленное молчание, которое они когда-либо слышали в своей жизни.

Вместо ответа Адам сделал мне очередной жест — менее приличный, чем предыдущий — и я поспешил откланяться, захватив со спинки кресла пиджак.

Наш кабинет находился на втором этаже клуба, и для того, чтобы спуститься в основное помещение, мне осталось только преодолеть лестницу, но я остановился на балконе и, облокотившись о перила, оглядел зал. Положение я занимал более чем выгодное: света тут не было, и никто из гостей не мог меня разглядеть, а мне открывался замечательный обзор. Конечно, веселее было наблюдать за происходящим внизу в разгар вечера. Сейчас зал пустовал, если не считать упомянутого Колетт Самуэля Муна, который сидел за столиком возле сцены, курил и допивал очередную порцию виски.

С Сэмом я познакомился на приеме в честь открытия городской картинной галереи. Его, известного художника из Треверберга, сопровождал один из сыновей, Эдуард, тоже художник. Эдуард оказался умным и приятным в общении, но немного нервным молодым человеком, испытывавшим болезненную потребность в постоянном внимании. Судя по всему, он был единственным из целого выводка детей Сэма, обладавший художественным талантом, и поэтому отец питал к нему особо теплые чувства. Мун-старший, которого в здешних кругах почему-то представляли утонченным интеллектуалом, на интеллектуала вполне тянул, но утонченным его назвал бы разве что слепой. Выше меня и шире в плечах, он походил на кого угодно — но только не на художника и профессора искусств (не знаю, читал ли он лекции, но на кафедре, наверное, смотрелся впечатляюще). Лучше всего я представлял его в роли модели для скульптора. С этой точки зрения в Сэме было все, начиная от хорошей фигуры (для его возраста — а ему было уже за пятьдесят, хотя уточнять я счел невежливым — он был в прекрасной форме) и заканчивая грубоватыми, но не лишенными привлекательности чертами лица.

Любое место, в котором он появлялся, автоматически становилось его местом, а любая компания — его компанией. Сэма любили женщины, и он всегда отвечал им взаимностью. Как по мне, порой чересчур пылко, но это уже было его личным делом. В большинстве случаев он находился в превосходном расположении духа, и видеть его в роли заливающего свое пока что неизвестное мне горе алкоголем я не привык. Беда у Сэма была только одна: если он начинал что-то делать, то увлекался и останавливался с большим трудом. Виски в данной ситуации — плохая компания.

Я достал сотовый телефон и набрал номер Жанны. Она ответила мне после пары гудков.

— Надеюсь, ты простишь мне такое самоуправство, но я приготовила еду, — сказала она. — В твоем холодильнике только овощи, фрукты, соки, вода и молоко. Такими вещами сыт не будешь. Иногда нужно есть мясо.