Амалия Март - Взрывная Шипучка

Крем стекает с волос и щеки. В нос ударяет приторный запах сливок.

Громкий хохот разрывает помещение. Ошарашенно оглядываюсь по сторонам: не одна я стала невольной жертвой снаряда! И со стороны это реально смешно!

— Да черт! — разносится справа.

Хипстер протирает ладонью лицо, пострадавшее не меньше моего, чем только усугубляет ситуацию. Теперь белый крем покрывает его тщательно уложенные, в стиле Пикассо, усы ровным слоем.

Я складываюсь пополам от смеха.

— Что за дурацкое представление?

— Ирландская традиция, — кричит именинник, поворачиваясь ко мне.

Его лицо — одна сплошная масса крема, видны только глаза.

— Есть и ещё одна! — ржет Пашка. — Измазался сам — измажь других.

Притягивает меня к себе и впивается в губы. Я даже пискнуть не успеваю, как мне в нос забивается противная субстанция. Морозов отстраняется и ржёт, как дебил. Я, должно быть, под действием алкогольной эйфории тоже начинаю смеяться. В тысячный раз за сегодняшний вечер.

Стряхиваю с лица крем, которым щедро поделился со мной Пашка, и вытираю его о футболку именинника. Морозов притягивает меня в свои неуклюжие объятия и трется лицом о майку. Я начинаю визжать и шуточно отбиваться.

Ну вот, теперь вся грудь измазана этой липкой дрянью, Микки Маус погиб!

Даю подзатыльник другу и расплываюсь в широченной улыбке. Придурок, конечно, но умеет веселиться. Устроил тут шоу!

А затем поднимаю взгляд и застываю на месте.

Темный взгляд с противоположного конца бара пробирает до костей. Мать твою, вот сейчас начнется настоящее шоу…

Мозг, возвращайся, я все прощу.

Майя

Пол. Стена. Потолок.

Все сливается в один тягучий комок, стоит лишь приоткрыть глаза. Первое же ощущение — волна тошноты. Второе — боль во всем теле.

Она натягивает каждую мышцу, ломает каждую кость, отдается пульсацией в затылке.

Кажется, это… да-да, оно самое — похмелье.

Подушка под щекой давит на голову, диван сдавливает грудную клетку, словно не я на нем лежу, а он на мне. Чёртово земное притяжение! Перекатываюсь с живота на спину и издаю громкий стон. Все мускулы разом решили о себе напомнить.

Глаза с трудом поддаются моей силе воли и распахиваются.

Потолок. Стена. Пол.

Вода.

О, кажется, обо мне позаботились. Возле кровати стоит стакан со спасительной жидкостью. Значит, подруга вернулась со мной, значит, не дала наделать глупостей. Пить на голодный желудок и уставший организм — заведомо плохая мысль. А я и алкоголь — это всегда проигрышная комбинация. Хотя бы потому, что стоит превысить норму — на утро большинство событий стирается, и восстанавливают их потом только видосы с телефонов друзей. Остаётся надеяться, что в этот раз обошлось.

Нащупываю стакан рукой и приподнимаюсь, чтобы соединить его и свои пересохшие губы. Пальцы не слушаются, и дотянуться не выходит. Не без титанических усилий принимаю вертикальное положение и спускаю ноги с кровати.

В тот же момент вскрикиваю от боли. Ещё одна часть тела решила напомнить о себе и мне ой, как не нравится, что это моя пятая точка.

Взгляд утыкается в мужские носки, сложенные кучкой у постели. Соединяется с тем, что я абсолютно голая и тем, как горит кожа ягодиц.

Черт. Возьми.

Что вчера было?

Окидываю взглядом комнату, силясь хоть что-нибудь восстановить в памяти. Какие-то обрывочные картинки терзают мозг, но что из этого реально было, а что плод моей больной фантазии — сказать трудно.

Закутываюсь в одеяло и встаю с кровати. Гуся, мне нужна Гуся и ее светлая голова. Она же не допустила того, о чем я сейчас думаю?

Шлепаю босыми ногами по холодному полу, и каждый шаг отдается тупой болью в висках. Господи, лучше бы я сдохла вчера. Кухня пуста. Значит, я вернулась домой не с подругой.

Ма-ма.

И где же обладатель черных носков и по совместительству самоубийца, решившийся проводить меня до дома? Лучше бы его не существовало, иначе выходит, что…

Господи, что я наделала?

Ледяной душ и таблетка аспирина не спасают от грызущего чувства внутри. Оно точит свои зубы о мое достоинство и чувство вины, вызывая сильнейший приступ паники. Пожалуйста, мозг, скажи, что то, что я помню — только разыгравшаяся фантазия!

Беру телефон и начинаю обзвон тех действующих лиц, которые точно были свидетелями вчерашних злоключений.

Гуся игнорирует десяток моих нервных вызовов, как и Пашка, собственно, виновник всех бед. И глубоко вздохнув, я набираю человеку, который, надеюсь, мне вчера привиделся.

Противный голос вещает, что телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети.

Это крах.

Вопросов больше, чем ответов. Как я добралась домой? Чьи это носки и почему их владелец ушел без них? И с какого… у меня так болит задница?

Звук поворота ключа во входной двери заставляет подпрыгнуть меня на месте. Гуся вернулась! Сейчас пробелы восполнятся!

Но огромный грозный мужчина, заполняющий все пространство коридора, совсем не походит на мою подругу. И вызывает вовсе не облегчение, а чувство дикого стыда. Особенно, когда звучит его насмешливый вопрос:

— Проснулась, пьянь?

Зарываюсь лицом в ладони и плюхаюсь на кровать, впрочем, тут же вскакивая и вопя от боли. Точно, задница.

— Болит? — участливо спрашивает Медведь, неминуемо надвигаясь на меня.

— Ага, — машу мокрой головой, но задать интересующие меня вопросы не решаюсь.

— Хорошо. Значит, надолго запомнится.

Влад снимает ботинки, и я утыкаюсь взглядом в его босые ноги. На мой вопросительный взгляд он лишь пожимает плечами.

— Они не выдержали вчерашнего столкновения с твоим желудком.

— А, — понимающе киваю я и отступаю на шаг, который мужчина делает ко мне.

— Есть будешь? — трясет он перед моими глазами пакетом из кафе.

Я энергично машу головой из стороны в сторону, чем вызываю новый приступ тошноты. Зажимаю рот рукой и несусь в ванную. Благо, обходится без унизительного выворачивания нутра и хватает лишь умывания холодной водой.

Медведь орудует на кухне, а я топчусь в комнате, не решаясь сделать шаг в его направлении и задать вопросы. То, что он здесь — это же хороший признак, да? Значит, он привел меня домой, он раздел, уложил и вообще… ничего из того, что я там себе напридумывала не было!

Но что, черт возьми, тогда было?

— Что вчера было? — пересохшим губами выдавливаю из себя, едва Влад снова появляется в комнате.

— А ты не помнишь? — две лохматые снова сходятся на переносице.

— Смутно, — прикусываю подушечку пальца в нервном напряжении и переступаю с ноги на ногу.

Блин, стоило, наверное, одеться.

Влад молчит. Окидывает странным взглядом, закутанное в полотенце тело, чем вызывает прилив жара к коже и молчит. Проходит к дивану и садится на него, складывая руки на груди. Его взгляд по-прежнему скользит по мне, словно сканируя на адекватность.

— То есть все, что ты вчера сказала…

— Боже, не мучай меня, — взрываюсь, размахивая руками. — Что я наговорила?

— Тебе понравится эта история, — расплывается он в странной улыбке.

А мне кажется, что нет.

Влад.

Это была отвратительная идея.

Хотя других Серёгин не держит. Переться в какой-то малознакомый паб ради, как он выразился, шоу бюстгальтеров, вообще бред. И если бы не дикая пустота от отсутствия одной розоволосой девчонки в эту пятницу рядом, ни за что не согласился бы!

А сейчас, как дебил, стою и смотрю, как моя… боже, можно ли вообще ее назвать своей? Но, тем не менее, моя девушка танцует на столе, размахивая своим лиловым лифчиком, так полюбившимся мне. А потом падает в объятия какому-то имбецилу, явно не дорожащему своими конечностями, которые тянет к ней.

Она заливисто смеётся, шутливо отталкивая смертника, а потом заливает в себя порцию алкоголя. Гнев яркой вспышкой затуманивает мозг. Так вот, что за работа у неё по выходным. Перешла на обслуживание мальчишников без костюма?

А я — наивный идиот. Боже, на те же грабли. Ещё шишка от первых не прошла и туда же!

Стою, словно к месту приклеенный и с садистским удовольствием наблюдаю, как она хохочет, получая тортом в лицо, как ее друг-имбецил притягивает ее в свои объятия и тычется в ее лицо. А потом и вовсе опускается к груди…

С силой сжимаю в руках стакан, заботливо врученный мне другом, и чувствую ужасную тяжесть в груди. Словно ее придавили прессом. Даже дышать болезненно.

На секунду я ловлю ее взгляд и мне кажется, она даже не узнает меня. Пьяна. С силой ставлю стакан на липкую барную стойку, разливая содержимое, и прежде, чем подумать, срываюсь с места.

Перед глазами — красная пелена. Сердце грохочет так громко, что заглушает музыку и крики толпы завсегдатаев заведения. В три размашистых шага я достигаю компании, в которой веселится Шипучка. В два широких размаха раскидываю имбецилов вокруг нее. В одно короткое движение забрасываю Майю себе на плечо.

Она даже не пытается сопротивляться и это хорошо, потому что сейчас я в том настроении, когда может прилететь и ей. Но все же не удерживаюсь и шлепаю ее по заднице.

— Ой, — тоненько пищит она, чем доставляет мне какое-то извращённое удовольствие, потому что хочется ее наказать. Выпороть, как ребенка, за то, что крутит со всеми без разбора, за то, что своевольничает, за то, что меня это так волнует!

Когда разворачиваюсь к выходу, слышу за спиной приглушенное:

— А вот и папаша…

А потом дикий хохот. Дебилы малолетние.

Толкаю тяжелую дверь паба и начинаю движение вверх по лестнице. Груз на плече безвольно висит, изредка попискивая и давя на нервы. Толкаю очередную дверь, и в лицо бьёт холодный воздух, мгновенно приводя меня в чувство. В жизни такого не творил. Искренне полагал, что эти чувства мне аморальны. Да и что это за эмоции? Гнев, раздражение, ревность?