Но и Андрей тоже хорош — ведь все знают, что настоящий мужчина не может отказать женщине в такой малости… Хотя американские феминистки наверняка считают, что у равноправного партера могут быть объективные причины для отказа: он может плохо себя чувствовать или просто быть не в настроении.

…Можно умереть от унижения, закричать, завизжать, заплакать… и плакать, плакать, не выходя из ванной…

Но плакать мне как раз некогда — необходимо быстро объяснить себе, что никакого унижения не было. Потому что иначе я просто умру от унижения, а как я могу умереть, когда за дверью ванной меня ждет Боба?

Мое утешение:

1. Невесты перед свадьбой часто делают глупости. Так что все произошло из-за моего предсвадебного волнения.

2. Можно считать, что я никому не звонила. Это единственный разумный выход из этой позорной ситуации, всё.

  

Я выключила воду, открыла дверь ванной, и в коридор повалил пар.

— Что ты там делала в кипятке? — удивился Боба.

— Я?.. Принимала душ перед уходом, а что?

— В сапогах?

— Ха-ха, — кокетливо засмеялась я, — ха…

Боба зашел в ванную, увидел надпись на зеркале «Я выхожу замуж навсегда» и почему-то печально произнес:

— Дура ты…

— Сам дурак.

Откровенность и возможность называть вещи своими именами — вот еще один плюс родственного брака.

  

Вечером окончательно поняла, что любовь и секс — совершенно разные вещи. Любить я могу… в общем, я могу любить кого-то, но это не мешает мне получать настоящее удовольствие от секса с разными, совершенно другими людьми. Просто с партнерами. Кроме того, я на личном опыте поняла, что неприятие мужчины, как у Анны Карениной, — полная чушь! Толстой ничего не понимал в женщинах. Анна Каренина вполне могла бы преодолеть отвращение к оттопыренным ушам своего мужа и заставить себя жить с ним счастливой сексуальной жизнью. Я же смогла себя заставить? Смогла. Если нужно, я даже могу себя заставить выпить молоко с пенкой.

То есть я бы непременно заставила себя жить с Бобой счастливой сексуальной жизнью, если бы в этом была необходимость. Но в данном случае я не вижу в этом никакой срочности.

Раз уж я все равно выхожу замуж за Бобу, почему бы нам не подождать с этим до свадьбы?


7 января, четверг

Я люблю Питер за то, что он такой маленький, и на Невском всегда можно кого-нибудь случайно встретить. К примеру, у метро «Гостиный Двор» мы с Бобой случайно встретили нашу преподавательницу немецкого Лилю.

— Как вы сегодня замечательно выглядите! — сказал Боба.

Это такая их американская манера — говорить всем, что они сегодня хорошо выглядят, даже если видишь человека впервые и не знаешь, как он обычно выглядит.

— Ой, что вы! Я ужасно выгляжу! — испугалась Лиля.

А это наша русская манера — пугаться и уверять, что выглядишь ужасно, хуже не бывает.

На самом деле Лиля выглядела совершенно как всегда, словно она нежная застенчивая девочка, с которой по недоразумению все обращаются как со взрослой — и ее собственный ребенок Женечка, и студенты, и мы с Бобой.

Лиля была очень возбуждена — она только что арестовала милиционера. Обычно Лиля стесняется разговаривать с чужими людьми, даже со своими студентами, поэтому она сама ужасно удивилась, когда обнаружила, что бросилась защищать подростка от милиционера. Лиля не пожалела своего времени и сама сдала милиционера в милицию прямо тут же, у станции метро. За то, что он был нетрезв. Нельзя сказать, что Лиля была чрезвычайно довольна тем, что ей удалось прижучить милиционера. Скорее, она чуть не плакала от волнения.

  

— Нетрезвый полицейский? It's impossible! — сказал Боба. — Не понимаю, как вы здесь живете?!

— А как вы без Питера живете? — откликнулась Лиля, яростная противница эмиграции. — Одно дело нетрезвый милиционер, а совсем другое Питер. Питер, знаете ли, Боба, — лучшее место для жизни…

А Боба недоверчиво хмыкнул и говорит:

— Докажите, Лилечка.

— Вот и докажу, Бобочка! — застенчиво краснея, прошептала Лиля.

Как маленькие прямо.

Мы втроем вернулись в наш двор, чтобы взять «танк». Решили поездить по городу и честно посчитать все «за» и «против» по ходу нашего следования.

Мы выехали на Невский, посмотрели в зеркало заднего вида и увидели шпиль Адмиралтейства. Итак, вид в заднее зеркало — безусловно, «за».

Мы повернули на Садовую и остановились. «Танк» прекратил движение прямо посреди Садовой. Почему бензин всегда заканчивается так неожиданно?

Я хотела звонить ПетруИванычу и умолять его, чтобы он нас забрал, но тут рядом остановился грузовик и предложил нам немного своего бензина.

— У вас в Америке кто-нибудь остановится посреди центральной улицы и предложит вам свой бензин? — спросила Лиля. — И поможет открыть вам бензобак?

Боба честно сказал, что нет, не остановится, не предложит, не поможет.

— Ага! — торжествующе продолжала Лиля. — И когда выяснится, что у вас нет ключа от бензобака, не разложит прямо на тротуаре на синей клеенке свои вещи — вороночку и палочку вроде монтировки или фомки. И не откроет ваш бензобак специальной отмычкой. И не достанет из своего багажника канистру и ужасно удивится, что она пустая.

Итак, если бы мы жили в Америке, мы не встретились бы с этим прекрасным водителем грузовика, который испытывал такое сильное желание оказать нам помощь, но не смог, — это, безусловно, «за».

— Вот видите, Боба, — сказала Лиля, — наш Питер, город Зощенко и Хармса, он такой особенный, и наши люди, они такие особенные.

Нам пришлось оставить «танк» на Садовой и пойти дальше пешком. На рекламном щите мы увидели надпись: «Зачем скрывать страсть?» Никто не понял, что имелось в виду, но в принципе мы были совершенно согласны — зачем скрывать страсть? И Лиля предложила не скрывать свою страсть, а, наоборот, зайти в Дом книги, открыть там свое истинное некультурное лицо и накупить женских романов.

  

— Сколько же у вас тут этих женских романов, и буквы везде крупные, как в книжках для дошкольного возраста, — презрительно сказал Боба и скрылся из виду. А я пошла за ним.

Боба метался как заяц между стеллажами женской прозы и минут через двадцать приволок к кассе штук десять красочных книжечек, замаскировав их сверху черным томом Лескова, а снизу — красным томом Булгакова.

— Понимаешь, просто читать нечего, — небрежно проронил он, воровато оглядываясь на Лилю. Но Лиля и сама большая любительница женских романов. Правда, у Лили совсем мало денег, поэтому она выбрала всего одну книжку — за то, что там была фраза: «Баб он не любил, но хорошо знал, для чего они нужны».

— А в Америке мне приходится скрывать свою страсть к женским романам, — печально сказал Боба, — их нужно выписывать по каталогу или просить знакомых, чтобы они привезли, а это уже поступок — Культурологическая демонстрация. А тут у вас можно просто зайти в Дом книги и купить себе кое-что, никто не узнает…

Мы вернулись к машине как раз в тот момент, когда ее погружали в кузов эвакуатора. Я быстро побежала и договорилась, чтобы ее сгрузили обратно.

— А в Америке я однажды пытался договориться с должностным лицом, чтобы оно не брало с меня штраф за неправильную парковку. Знаете, что сказало мне это лицо? Оно сказало «ха-ха».

— Вот видите, Боба, милая сговорчивость наших должностных лиц — это, безусловно, еще одно «за», — со скромным удовлетворением произнесла Лиля.

Я откуда-то знала, что Лиля выиграет, и заранее подготовила для нее приз: тайно, пока она не видела, купила в Доме книги три женских романа и подарила Лиле.


Вечером мы с Бобой должны были идти в театр, но было понятно, что после пережитого стресса с милиционером Лилю все еще нельзя было оставлять одну, и я настояла, чтобы мы с Бобой остались дома с Лилей. То есть у нас дома, а Лиля пришла к нам.

Это был приятный вечер, посвященный изысканной кулинарии. Боба жарил картошку, как умеет только он, толстыми круглыми шайбами, а я приготовила очень изысканное блюдо по книжке «Как принять нежданных гостей», называется брускета. Это жареная булка с помидорами и еще с чем-нибудь, что найдется в доме. Я показала Лиле страницу с рецептом, и она поджарила булку и все остальное.


8 января, пятница

Мне позвонили из Англии. Не Мурка, а самый настоящий англичанин, начальник девочек по обучению хорошим манерам и совершенствованию языка.

Я не очень хорошо понимала его английский — все, что он говорил, сливалось в один сплошной звук, и в какой-то момент я перестала напрягаться и даже немного отключилась. А вот когда он сделал длинную паузу, я стала понимать его лучше, — думаю, он ждал, что я поддержу беседу.

— I am so worry about Anya from Sverdlovsk, and what about you? Вы знаете, какое самое страшное наказание для человека? Это одиночное заключение. Пусть Ане из Свердловска кого-нибудь подсадят в карцер.

— She is not along yet.

Она уже не одна, слава Богу!

— О! Thank you very much, sir!

— She is not along, — повторил начальник лагеря.

…Да, Аня из Свердловска уже не одна. Да, я правильно поняла его английский, — с ней Мура.

  

Я очень расстроилась, но Боба меня утешил. Сказал, что Мура и Аня из Свердловска не виноваты, что они в карцере, а виновата я. Как я, человек, прочитавший всего Диккенса, могла отправить детей в страну, где в школах до сих пор не отменены физические наказания?..

Боба ко мне несправедлив, как бывают несправедливы самые близкие друзья, которым только бы к чему-нибудь придраться! Можно подумать, что Аню из Свердловска тоже отправила в Англию я!..

  

Боба собирался к дальним родственникам — наглаживал шелковый шарф, делал укладку (два раза обжегся моим сломанным феном).