Нэнси Холмс - Взрослые девочки

— Камилла, — резко произнес Джереми, — я запрещаю тебе это делать! Ты ничего не знаешь о моих отношениях с дедом, и я не хочу, чтобы ты в них вмешивалась. Неужели тебе нечем заняться в Лондоне? Пожалуйста, оставь подобные идеи раз и навсегда! Высший свет насчитывает здесь сотни людей, это сливки общества; вполне достаточно, чтобы ты удовлетворила свое тщеславие. Но никого из имеющих отношения к прессе нам не надо!

— Мне нужны и те и другие, — твердо повторила Камилла. — Ты позволил своему деду сесть себе на шею, но я этого так не оставлю. Я собираюсь принять в доме всех важных и знаменитых людей Англии. Всех из палаты лордов, из палаты общин, представителей музыкального мира, кинематографа, издательского бизнеса… всех! Твой дед укрылся в деревне, не ведет никакой светской жизни, так что он не сможет упрекнуть тебя в том, что ты бросаешь ему вызов. Мы должны во всеуслышание заявить о себе. Пусть все узнают, кто ты и кто я.

Побледнев, Джереми процедил:

— Я запрещаю. Ты права, дед всю жизнь мной помыкал. Ты, похоже, собираешься делать то же самое.

— Знаешь, что он мне как-то раз сказал? — прошипела Камилла. На ней был голубой с розовой отделкой пеньюар, волосы она перехватила двумя голубыми шелковыми лентами.

«Если бы она вела себя так, как выглядит», — с тоской подумал Джереми.

— Не знаю. Что? — устало спросил он, понимая, что жена не собирается к нему прислушаться.

— Так вот, он мне заявил: «Тебе следовало бы выйти замуж за меня. Джереми — слабак. Он никогда ничего не достигнет. Тебе не стоило с ним связываться». Это были его слова. А знаешь, что я ему ответила?

— Нет. — Джереми сел и схватился за голову.

— Я ему сказала: «Лорд Брук, я вышла замуж не за человека. Я вышла замуж за империю. Империя — это ваш внук. И я не считаю его слабаком». Вот что я ему ответила.

Она подошла к мужу и мягко опустила руки ему на плечи. Джереми был замечательным человеком, но при этом совершенно непривлекательным сексуально. Как жаль…

— Так и сказала? — опешил Джереми. — А он? Как он отреагировал?

Джереми схватил ее за руки и прижался губами к ложбинке между грудей. Она изумительно пахла. «Какая замечательная женщина», — подумал он.

— Именно так я и сказала, — повторила Камилла. — Послушай меня. Он такой же, как и все забияки. Стоит дать отпор, как они начинают тебя уважать и бояться. Думаю, он меня уже уважает.

— Дорогая, — прошептал Джереми. — Я очень тронут!

— Хорошо, — произнесла Камилла, высвобождаясь из его объятий. — Так вот, я собираюсь стать самой знаменитой хозяйкой салона в Лондоне, а ты будешь самым очаровательным и гостеприимным хозяином. Кстати, я намерена многое успеть до Рождества, пока не пойдет снег.

— Снег? При чем тут снег?

— У меня будет ребенок.

— Камилла! — подскочил Джереми.

— Не ожидал? Так вот, я не хочу устраивать вечера беременной и толстой. Поэтому я так и тороплюсь.

— Камилла, ребенок гораздо важнее всяких вечеров! Дорогая, я так счастлив…

— На первый обед мы пригласим всю Флит-стрит[4]. Она принадлежит тебе. Поверь мне.

— Ифецхайм — лучшее место для проведения скачек, — заявил Джордж, пересчитывая крупную сумму в немецких марках. — И я говорю это не потому, что мы только что выиграли кучу денег на Гран-при Баден-Бадена. Мне приходилось выигрывать не меньше в Довиле, Шантильи или в Эскоте. Просто мне здесь нравится.

— Можешь мне об этом не говорить, — улыбнулась Дельфина. — У тебя все по глазам видно. Баден-Баден по-настоящему великолепен. Даже ты не в силах ничего улучшить.

— Мне больше всего понравилось, что лошадь выбрала Дельфина, — сказал Кеннет.

— Естественно! — откликнулся Джордж. — Не зря же мы ее сюда привезли. Ладно, Дельфина, как насчет следующего забега?

— Сейчас твоя очередь. А вы как считаете, Фриц? — произнесла девушка, поворачиваясь к их гостеприимному хозяину.

— Я всего один раз делал ставки, — ответил он. — Это случилось после войны. Я купил виллу и одну скаковую лошадь. Как бы то ни было, мой жеребец пришел первым. С тех пор я больше никогда не ставил. Мне довольно того, что у меня есть лошади.

Фриц Гартунг являлся наследником одного из крупнейших пивных состояний Америки, но немецкие корни заставили его после войны вернуться в Баден-Баден. Большую часть года он проводил на своей вилле, где занимался разведением скаковых лошадей. Фриц был одним из ста членов Международного клуба. Клуб стал его страстью. Здесь он нашел себя. Больше всего ему нравилось, когда на международные скачки собирались его друзья со всего света. Джордж и Кеннет приезжали часто; Фриц обрадовался, увидев с ними Дельфину. Красота и очарование девушки его нисколько не смутили. Джордж, в свою очередь, с удовольствием отметил, что в этом году в гости к Фрицу пожаловала также Сейл Чамберс. На этот раз она приехала одна.

— Ги приступил к монтажу фильма в Париже, — объяснила Сейл. — Там до сих пор жара, вот я и решила вырваться на прохладу.

Дельфина тоже обрадовалась Сейл. На этот раз она показалась ей гораздо привлекательнее, чем за обедом в Монте-Карло. К тому же сейчас Сейл выглядела более оживленной. На скачках она появилась в ошеломительно эффектном голубом костюме от Диора: плиссированная юбка и шелковая блузка с розовыми бутонами. Широкополая соломенная шляпка идеально гармонировала с цветом ее глаз и костюма. Сейл приветствовала Дельфину радостной улыбкой. Между тем в ее взгляде сквозила легкая тревога, словно она кого-то боялась и каждую минуту ожидала неприятностей — разумеется, не от Ги, он был ее щитом и опорой.

Дельфина почувствовала прилив жалости, но это чувство скоро прошло. Разве можно кого-нибудь жалеть в таком месте, как Баден-Баден с его великолепными ландшафтами.

«Вот что мне здесь больше всего нравится», — подумала Дельфина, впитывая в себя прелесть окружающего мира. Они сидели в ложе Фрица в клубном секторе ипподрома. Все чувствовали себя как дома. На какое-то время Дельфине показалось, что она снова на Гавайях, настолько все было простым, родным и доступным. Все всех знали, благородная голубая кровь струилась спокойно и тихо, как воды местной речушки.

Стоял изумительный ранний сентябрьский день. Богатые, к каковым, безусловно, принадлежали все зрители, жили своими интересами. Состоятельные люди приезжали сюда каждый год, селились в одних и тех же номерах в лучших отелях города. Здесь играли на скачках, испытывали азарт в казино, лечились на водах, иногда делали все сразу, но чаще всего сюда приезжали просто пообщаться с людьми своего круга. Именитые роды Фюрстенбергов, фон Гессенов, Гогенцоллернов, Эстерхази знали друг друга на протяжении столетий.

— Может быть, девочки, на сегодня вам хватит скачек? — спросил Джордж. — Мечниковы приглашают на коктейль, но я бы, честно говоря, лучше выпил чаю в Бреннер-парке, а потом мы бы обсудили планы на завтра.

— А я свое еще не получила! — воскликнула Сейл. — Поэтому я останусь здесь с Фрицем. Не пропадать же деньгам. На обратном пути загляну к Мечниковым. Кстати, Фриц все равно сегодня занят. Кто согласен за мной сегодня поухаживать? Мне ужасно одиноко.

— Разумеется, я, моя радость, — тут же отозвался Джордж.

— Благодарю, — наклонила головку Сейл, и Дельфина заметила, как хищно блеснули ее глаза.

— Фриц, — сказала Дельфина, — раз уж вы остаетесь на последний заезд, не поставите ли мои деньги на Либхен? Выигрыш занесете мне позже.

— Разумеется, — одобрительно улыбнулся Фриц. — Отличный выбор.

Кеннет и Джордж взяли Дельфину под руки.

— Пойдем, — произнес Джордж, — кажется, мы имеем дело с профессиональными игроками.

— Вот еще! — рассмеялась Дельфина и поцеловала Фрица в щеку.

Синий вечер медленно надвигался на лужайки, постепенно поглощая густые тени деревьев. Пока Джордж и Кеннет пили чай, Дельфина наблюдала за тем, как темнеет парк и медленно исчезают последние золотые лучи уходящего солнца.

Когда мужчины наконец о ней вспомнили, Дельфина улыбнулась:

— Я, кажется, научилась ценить природу. Знаете, по-моему, сегодня был последний летний денек. Мне он показался очень необычным. В Гонолулу закат совсем другой. Наблюдать закаты — наша семейная традиция. Ритуал. У нас круглый год одинаковые закаты. Великолепные, красочные, но… одинаковые. А здесь все меняется. Мне бы хотелось побывать в этом месте зимой, когда идет снег, или во время ужасной бури с дождем и ветром. — Она помолчала, а потом добавила: — Это только у меня такое настроение, или сегодня действительно немного грустно?

— Ну, если ты думаешь, что на этом все закончится, тогда твоя грусть понятна, — произнес Кеннет, положив руку ей на плечо. — А вот для меня осень — самое замечательное время года. Я считаю, что осенью все только начинается.

— Скорее всего мне просто не хочется уезжать. Даже думать неприятно о том, что надо расставаться. Я так привыкла к вашему обществу.

— Это уже другое дело, дорогая, — улыбнулся Джордж. — Сегодня Фриц закатывает прощальный ужин, завтра уезжает Кен. Потом отчаливаем мы с тобой. По дороге в Париж остановимся в Аваллоне на обед. В Париже ужинаем, а на следующее утро на корабле отправляемся в Гавр.

— Кен? Как же так? Я была уверена, что ты поедешь вместе с нами! Хотя бы до Саутгемптона.

— Я собирался, Дельфина, но потом у меня изменились планы. Совершенно неожиданно. Предстоит очень важная встреча, поэтому я выезжаю поездом рано утром. Однако в Саутгемптон рассчитываю успеть одновременно с вами. Там и попрощаемся. Корабль стоит часов пять или шесть, уверен, что вы сумеете протащить меня на борт во время обеда.

— О, как я не люблю разговоры о расставании! — воскликнула Дельфина. — Давайте лучше немного погуляем.