Однако на следующее утро именно Сезар подкатил к дому огромный семейный автомобиль Агвиларов, чтобы отвезти их в Валдегу. Пилар тоже высказала желание поехать, но этому воспротивилась дона Луиза, заявив, что ей предстоит еще кое-что сшить для приданого Инесс. Надувшаяся девушка вместе с матерью вышла на крыльцо проводить их в дорогу.

– Не расстраивайся, Пилар! – крикнул Сезар. – Может, очень скоро приданое понадобится и тебе!

– Бог ты мой! – ахнула дона Луиза. – Да ведь она еще совсем ребенок!

Но пылкий взгляд, которым юная испанка наградила молодого человека, по мнению Кэтрин, принадлежал вовсе не ребенку, а скорее женщине, сгорающей от любви.


Валдега находилась на одной из равнин, которыми так богата Андалузия, в полумиле езды от Севильи. Здесь среди зарослей серебристо-зеленых оливковых деревьев на плодородных пастбищах, еще не выжженных солнцем, паслись неисчислимые стада коров и табуны лошадей. Ферма оказалась квадратным низким домом из белого камня с крышей, покрытой красной черепицей. Прямо перед ней росла группа невысоких падубов, а в тени их крон стояли массивный деревянный стол и пара таких же скамеек. За ними, на склоне холма, были устроены для выгула быков площадки с высокими стенами и крепкими калитками, которые отделяли друг от друга узкие дорожки. А вдали тянулись рядами бесчисленные стойла и конюшни, возле которых копошились в пыли тощие взъерошенные куры.

Хуан Гуэрва, управляющий фермой, едва машина остановилась у ворот, выбежал им навстречу, торопясь приветствовать хозяина. Он сообщил, что всех быков только что согнали в стадо и скоро перегонят в специальный загон, где Сальвадор может на них полюбоваться. Сеньор Гуэрва говорил на певучем андалузском наречии, совершенно непонятном Кэтрин. Впрочем, даже хорошо знавшая испанский Эдвина понимала его с трудом. Они уселись в тени падубов, а Хуан принес стаканы и большой кувшин сангрии – напитка из фруктов и ягод, смешанного с соком красного винограда и холодной минеральной водой. Это было очень кстати, так как жара стояла неимоверная, а он прекрасно утолял жажду. Маленькая босоногая девчушка, дочь Хуана, с гордостью водрузила на стол огромное блюдо с медовыми пирожными.

Потом Сальвадор тактично предложил дамам пройти в дом помыть руки, прежде чем они отправятся осматривать быков, которых, судя по всему, уже пригнали, так как из-за дома доносились крики и утробное мычание. После того как руки были вымыты, Эдвина заявила, что непременно должна поздороваться с сеньорой Гуэрвой, и они с Кэтрин прошли в огромных размеров кухню. Мария Гуэрва суетилась вокруг большой плиты, жаря тортильи[2], а возле нее кувыркались загорелые, босоногие ребятишки. С потолка свешивались бесчисленные связки лука, чеснока и копченые свиные окорока. Вся мебель была тяжелой, из массивного дерева. Пол выложен каменной плиткой.


Испанские ребятишки понравились Кэтрин с первого взгляда. Ей сразу полюбились их дочерна загорелые тела, глаза, похожие на влажные маслины, и прямые иссиня-черные волосы. Малыши Гуэрва выстроились перед нею в ряд – грязные, замурзанные пальцы засунуты во рты, в глазах – жгучее любопытство, и все с замиранием сердца следили, как Эдвина церемонно знакомила незнакомую даму с их матерью. Эдвину они видели уже не раз. Для них она была «англичанка из местных», такая же сумасшедшая, как и все англичане, потому что, как мужчина, скакала на самых что ни на есть диких жеребцах, которыми так гордился Сальвадор, и обожала задавать всякие вопросы. Но Кэтрин дети видели впервые. Басовитый рев, донесшийся в эту минуту из колыбельки, возвестил о том, что проснулся самый младший представитель семейства, и заботливая матушка, бросив плиту, кинулась его успокаивать. Повинуясь неосознанному инстинкту, Кэтрин протянула руки, и Мария осторожно передала ей ревущего малыша.

– Похоже, бедолага мокрый. Надо бы поменять ему пеленки, – сказала Эдвина. – Ты справишься?

И Кэтрин справилась – хотя и не слишком умело, но перепеленала карапуза, поскольку ей и раньше приходилось иногда проделывать это с многочисленными внуками Мари Леру. Кивок в сторону одной из босоногих девчушек, столпившихся вокруг девушки, и та мгновенно подала ей все необходимое. Затем, удобно устроившись в старой деревянной качалке, Кэтрин положила ребенка на колени. Уже сухой и чистый, он с интересом разглядывал склонившееся над ним незнакомое лицо, а потом, окончательно успокоившись, загукал и с улыбкой протянул к ней ручки.

– Сеньор де Агвилар, должно быть, уже заждался нас, – спохватилась Эдвина.

– Может, пойдешь без меня? – с надеждой спросила Кэтрин. – Скажешь, что я устала, или еще что-нибудь. – Возможность понянчить малыша представлялась ей более заманчивой, чем перспектива отправиться в стойла разглядывать ревущих быков.

Покосившись на нее, Эдвина заколебалась, но в эту минуту в кухню вошел Сальвадор.

Мария неуклюже присела, а малышня бросилась врассыпную, торопясь укрыться за шкафами и под столом. Кэтрин не шелохнулась. Нежно покачивая сонного ребенка, осталась сидеть в качалке.

– Добрый день, – вежливо поздоровался старик с Марией и добавил еще несколько певучих фраз на местном диалекте, которые девушка не поняла.

И вдруг ее будто что-то толкнуло. Вскинув голову, она встретилась взглядом с Сезаром. Стоя на пороге, он молча смотрел на нее.

– Какая очаровательная картина, сеньорита Каталина! – произнес Сезар низким, гортанным голосом. – С малышом на руках вы похожи на настоящую Мадонну. А я-то думал, в наши дни материнство почти вышло из моды.

– Все женщины любят детей, – защищаясь, пробормотала она.

– Да нет, не все. Но в вас, как я вижу, воплощено все лучшее, что должно быть присуще настоящей женщине.

– Надеюсь, – мягко отозвалась Кэтрин, до глубины души взволнованная тем, что прочла в его глазах. Правда, к этому времени она уже хорошо поняла, что испанцы загораются, как спички, а перегорев, не считают зазорным немилосердно мстить той, кто привлекла их внимание. К тому же она сомневалась в его искренности. Но, не привыкшая к комплиментам, растерялась, не зная, как полагается отвечать в таких случаях. Да и потом, нельзя было понять, серьезен Сезар или шутит.

Сальвадор шагнул вперед, встал бок о бок с племянником и сообщил:

– В нашей стране мать всегда была предметом особого почитания.

Чувствуя какое-то непонятное смятение, Кэтрин порывисто встала и отнесла задремавшего мальчика в колыбельку.

– Боюсь, сеньорита Каталина интересуется малышами куда больше, чем моими призовыми быками, – саркастически хмыкнул старик.

– В общем-то это естественно. Разве не так? – быстро отреагировала она.

– С таким же успехом это может быть искусной игрой, – холодно заметил Сезар.

– Но для чего?! – поразилась Кэтрин, не столько возмущенная, сколько сбитая с толку. – Да и на кого, по-вашему, я хочу произвести впечатление?

– Откуда мне знать? – насмешливо бросил он и, повернувшись на каблуках, сказал через плечо дону Сальвадору: – Жду вас в коррале, сеньор.

«Какой неприятный тип, – сердито подумала возмущенная Кэтрин, – настолько тщеславный, что готов поверить, будто любая женщина пустится во все тяжкие, лишь бы обратить на себя его драгоценное внимание!» Пора было уходить, и она повернулась, чтобы попрощаться с Марией и ее выводком. Храбро улыбнувшись, девушка пробормотала по-испански «До свидания!», и Мария расцвела.

Старший из ее детей, смуглый парнишка по имени Хайме, с восхищением посмотрел на Кэтрин из-под копны спадавших на глаза спутанных волос.

– Вы очень красивая, – прошептал он.

– Мальчишке давно уже пора в школу, – недовольным голосом отреагировал Сальвадор. – Почему он болтается дома?

Мария торопливо объяснила, что по какой-то причине в школе нет занятий.

– Тогда он должен работать. Слава Богу, не маленький уже. Пора помогать отцу. – На лице старика было написано недовольство. – Знаю я этих мальчишек! Им не следует болтаться без дела, иначе попадут в беду.

Конечно, Кэтрин, при ее скудном знании испанского языка, не смогла до конца понять смысла сказанного доном. Помахав на прощанье рукой, она неохотно поплелась вслед за ним и Эдвиной.

– Тех, которые предназначены для участия в карнавале, скоро отправят в город, чтобы каждый желающий мог их увидеть, – пояснил Сальвадор. – Горожане любят заранее посмотреть, с кем придется иметь дело их любимому тореро. Потом съедутся матадоры – будут тянуть жребий, с которым из быков каждому из них предстоит сразиться.

В душе Кэтрин волной поднималось отвращение – в эту минуту старый кабальеро показался ей похожим на дьявола.

Стена загона была слишком высока, поэтому им пришлось встать на ступеньку, чтобы заглянуть за нее. Кэтрин оказалось достаточно одного взгляда на то, что творилось внутри, и она соскочила обратно на землю, воспользовавшись тем, что подошел управляющий и Сальвадор заговорил с ним.

К ней тут же приблизился Хосе.

– Быки с фермы Агвиларов не очень популярны, – сообщил он вполголоса. – Слишком уж они большие, да и немного староваты. Дедушка не соглашается расставаться ними раньше, чем им стукнет пять лет, считает, что они еще не вошли в возраст.

Девушка передернула плечами:

– Разве так уж необходимо об этом говорить?

– Нет, конечно нет, – охотно согласился он. – Хотя, может быть, вам интересно узнать, что лучших наших быков импортируют в Южную Америку. Там у отца Сезара завод по переработке говядины.

В глазах его на мгновение мелькнул злой огонек, будто он ждал и даже надеялся, что Кэтрин возмутится тем, что великолепные, полные сил животные приносятся в жертву людскому чревоугодию.

– Послушайте, не считайте меня дурочкой, – вспыхнув от досады, сказала она. – Мне не хуже вас известно, что животные служат пищей человеку, но... О, как же жесток наш мир!