Колин признал: паранойя Лестера в отношении Марии тоже имела некоторый смысл, хотя бы потому, что была небезосновательна. Мария не только не смогла защитить Кэсси, но и, кроме того, если Лестер действительно не писал тех писем, она натравила на него полицию без всякой причины. И не один раз, а уже дважды.

Марголис также не ошибся в том, что жертва бредового расстройства может, в общем и целом, существовать нормально, в зависимости от тяжести заболевания. Спектр довольно широк: от легкого расстройства до настоящей психопатии. Несколько прочитанных Колином статей подтвердили, что у бредовых расстройств нет четких рамок – точь-в-точь как Эвери Мэннинг сказал Марголису. Они то ослабевают, то усиливаются, особенно под действием определенных препаратов.

Хотя все, что прочел Колин, имело несомненный смысл, и он понимал, что Лестер искренне верил своим галлюцинациям, некоторые фрагменты тем не менее не укладывались в общую схему. Если Лестер панически боялся Марии, зачем он прислал ей розы и заказал коктейль? А если он хотел сделать, так сказать, мирное подношение, почему к подаркам прилагались такие странные записки? Зачем дразнить человека, если хочешь, чтобы он оставил тебя в покое? И зачем приезжать для этого в Уилмингтон? Разве Лестер не предпочел бы держаться как можно дальше от Марии?

Поначалу Колин недоумевал, отчего Марголис заинтересовался Марком Аткинсоном; но детектив был достаточно умен, чтобы подметить те же самые противоречия и задуматься. Поэтому он и позвонил матери Аткинсона – и история стала еще запутаннее.

То ли Марк пропал, то ли случилось что-то еще.

Марголис, несмотря на массу недомолвок, очень точно описал ситуацию.

В Сети Колин нашел фотографию, приложенную к объявлению о пропаже человека, которое, несомненно, написала миссис Аткинсон. И больше ничего. Он подумал, что мог бы пойти тем же путем, что и в случае с Лестером Мэннингом, но зачем? Если верить Марголису, вся полезная информация была неточна, включая сведения об отъезде Марка Аткинсона в Торонто. Ну или его исчезновении.

А вдруг он не пропал, а прятался?

У Колина возникло ощущение, что Марголис не исключал такую возможность. Слишком много совпадений для чистой случайности. Но точка зрения Марии тоже заслуживала уважения. С какой стати Марку было преследовать ее? По словам девушки, они даже никогда не виделись.

Закрыв ноутбук, Колин еще некоторое время ломал голову, после чего пришел к выводу, что нужно проветрить мозг. Он знал лишь одно средство сделать это.


Он пробежал шесть миль до спортзала и целый час провел на силовой тренировке, а потом полчаса боксировал с грушей. В зале было довольно тихо. Дейли при необходимости давал Колину советы и несколько минут подержал грушу, но большую часть времени провел в своем кабинете.

Колин вернулся домой, вымылся, переоделся и поехал на работу. В машине он думал все о том же. Возможно, инстинкт самосохранения у него был чересчур обострен, но почему-то Колин не мог избавиться от ощущения, что вот-вот случится беда.

Глава 22

Мария

После встречи с Марголисом Мария вернулась в офис. Голова у нее шла кругом от услышанного. Она заглянула к Джилл, чтобы сообщить подруге последние новости, но та еще не вернулась с обеденного перерыва. Тогда Мария вспомнила, что с утра ничего не ела – но от одной мысли о еде девушку мутило.

Стресс. Если так пойдет и дальше, придется покупать новую одежду, на размер меньше, или перешивать старую. Платье на ней уже висело.

Барни наконец вернулся, но просидел следующие три часа в кабинете безвылазно, общаясь с ассистентками. Мария догадалась, что он подыскивал замену Линн – хотя надежды на то, что это произойдет быстро, не было. Мария хотела кое-что уточнить у Барни насчет больничного дела, но решила не беспокоить шефа. Девушка составила список вопросов, сделала пометки на полях заявления и наконец услышала стук в дверь. Подняв голову, Мария увидела на пороге Барни.

– Привет. Не зайдешь на пару минут? – спросил он.

– Здравствуйте, Барни, – сказала Мария, складывая бумаги в папку и испытывая облегчение. – Слава богу. Я надеялась поговорить с вами об этом деле. На него можно взглянуть по-разному, и я хотела убедиться, что в полном объеме понимаю ваши намерения, прежде чем по-настоящему взяться за работу…

– Пока отложи дело, – произнес Барни. – Займемся им потом. Сейчас нам нужно кое-что обсудить в моем кабинете.

Несмотря на внешнюю любезность, что-то в его тоне заставило Марию насторожиться. Она вдруг подумала: о чем бы босс ни хотел поговорить, хорошего ждать не стоило.

Барни шел на шаг позади, избегая попытки Марии завязать разговор, и лишь когда они достигли двери кабинета, он поравнялся с девушкой. Неизменно оставаясь джентльменом – даже когда предстояло устроить кому-то разнос, – Барни открыл дверь и указал Марии на кресло с высокой спинкой, самое дальнее от окна, прямо перед своим столом. Когда Мария подошла ближе, она увидела, кто сидел в другом кресле.

И резко остановилась.

Кен.

Барни занял место за столом. А Мария продолжала стоять неподвижно, даже когда он наполнил три бокала водой из графина.

– Пожалуйста, – сказал Барни, указывая на кресло. – Не о чем беспокоиться. Мы собрались для дружеской беседы.

«Я должна сказать “нет, спасибо” и уйти», – подумала Мария. Что они намерены сделать? Уволить ее? Но старые привычки – уважать старших и слушаться начальство – дали о себе знать, и Мария почти машинально села.

– Хочешь воды? – спросил Барни.

Краем глаза Мария заметила, что старик наблюдал за ней.

– Нет, спасибо, – ответила она.

Девушка сказала себе, что еще не поздно встать и уйти. Но…

– Я рад, что ты к нам присоединилась, – сказал Барни с ощутимым акцентом, сильнее обычного растягивая слова. Так он всегда говорил в зале суда. – Ты наверняка гадаешь, зачем мы тебя пригласили. Итак…

– Вы сказали, что нам кое-что нужно обсудить, – перебила Мария. – В смысле, нам двоим.

Барни чуть заметно вздрогнул, явно удивленный тем, что его перебили – но смутился он лишь на мгновение.

– Прошу прощения?

– Вы сказали «нам». Мне и вам. Вы не предупредили, что будет кто-то еще.

– Ну конечно, – сказал Барни, и его голос вновь зазвучал плавно и успокаивающе. – Ты права. Я оговорился. Прошу прощения.

Он помолчал, давая девушке возможность ответить и, несомненно, ожидая, что Мария охотно извинит его за оговорку. Колин в такой ситуации, скорее всего, ничего бы не сказал, и Мария тоже не стала. «Я быстро учусь», – подумала она.

Барни развел руками:

– Давайте сразу перейдем к сути, чтобы не тратить время на вступления. Меньше всего мне хочется затягивать ваш рабочий день.

– О’кей.

Мария мысленно улыбнулась.

Барни ожидал другого ответа – но старик умел быстро приходить в себя. Он кашлянул и продолжил:

– Несомненно, ты в курсе слухов, которые касаются необоснованных обвинений, выдвинутых некоторыми нашими сотрудницами против Кена Мартенсона. Эти обвинения, кстати говоря, не имеют фактически никаких доказательств.

Барни снова сделал паузу, но на сей раз Мария вообще ничего не сказала.

– Я прав? – наконец спросил он.

Она посмотрела на Кена, потом перевела взгляд на Барни.

– Не знаю.

– Ты не знаешь, какие слухи ходят в конторе?

– Да, я кое-что слышала, – ответила Мария.

– Тогда чего же ты не знаешь?

– Обоснованны они или нет.

– Заверяю тебя, Мария, что нет.

Она выждала несколько мгновений.

– О’кей.

«Колин сейчас гордился бы мной». Более того, Мария начала понимать, что это слово изменило распределение сил в комнате. Или, по крайней мере, оно задало тон, который был выгоден ей. Барни ощетинился – но все-таки ему хватило профессиональных навыков, чтобы скрыть свое недовольство. Он вновь заговорил, как в суде, медленно и певуче:

– Поскольку мистер Мартенсон – наш генеральный директор, фирма будет энергично опровергать эти обвинения, теми способами, которые мы сочтем оптимальными. Вплоть до суда. Конечно, ты знаешь – когда на кону репутация, дела такого рода обычно улаживаются мирно, чтобы избежать долгих, дорогостоящих и неприятных юридических процедур. Но в данном конкретном случае наше стремление достигнуть договоренности с истцами отнюдь не означает, что обвинения правдивы; оно просто отражает нежелание терпеть затраты и неудобства, которые повлечет за собой судебное разбирательство. Разумеется, всякая договоренность, если мы ее достигнем, будет официально скреплена и останется конфиденциальной.

Мария кивнула и подумала: «Ближе к делу. Зачем ты меня позвал?»

– Я полагаю, что нет нужды напоминать тебе о безупречной репутации мистера Мартенсона. Тем, кто хорошо его знает – например, нам с тобой, – известно, что в первую очередь он отстаивает интересы фирмы. Он регулярно приносит огромные жертвы, и я исключаю какую-либо возможность, что мистер Мартенсон мог совершить поступок, способный поставить под угрозу репутацию фирмы или свою собственную. Обвинения просто нелепы. Мистер Мартенсон почти тридцать лет работает юристом в Уилмингтоне, и нигде, ни разу его имя не звучало в контексте жалоб на сексуальные домогательства. Тридцать лет усердного труда, которые теперь под ударом… из-за обыкновенной алчности.

«Жалобы, которые не дошли до суда, потому что удалось договориться», – вспомнила Мария.

– К сожалению, когда кто-то богат, возникают и те, кто считает себя вправе запустить руку в их кошелек. Иногда такие люди откровенно врут, иногда искажают истину домыслами, которые соответствуют их целям. Иногда неверно истолковывают поведение, которое практически никто не счел бы оскорбительным. Я полагаю, что здесь имеют место быть все три варианта. Образно выражаясь, акулы бросились на добычу. Некоторые люди – жадные акулы – чуют кровь в воде и хотят отхватить свою долю, поскольку уверены, что она принадлежит им по праву. Но наша справедливая Конституция не дозволяет присваивать чужое имущество только потому, что кто-то полагает, будто оно с самого начала должно было принадлежать ему. Жадность… Это ужасный, ужасный порок, и я много раз видел, как от нее страдают хорошие люди, мои близкие родственники в том числе. Моих соседей – добрых и благочестивых, между прочим, – погубила человеческая жадность. Но сейчас, на закате жизни, я испытываю не столько гнев, сколько жалость. Жизнь алчного человека пуста, и он полагает, что можно заполнить эту пустоту чужими деньгами. Так или иначе, на кону как репутация мистера Мартенсона, так и доброе имя нашей фирмы, и моя обязанность – и даже долг – сделать так, чтобы и мистер Мартенсон, и фирма не остались без защиты.